Дарю вам память - Зиновий Юрьев

И вот теперь поняла она, как произошло чудо. А она еще уверяла себя, вернее пыталась уверять себя, что машина, да будет благословенно имя ее, оценила их семью… Как же жить теперь, зная, что живешь не так, как заслужила? По чужой милости. Как жить? Но что же делать?

— Глупость это все! — с тихой яростью прошипела она. — И чтоб я больше такой ереси от тебя не слышала! Поняла?

— Да, мама, но ведь Лик…

— Вот тебе! Вот!

В первый раз за всю жизнь ударила аса свою дочь. Ударила передней ногой, сильно, так, чтобы причинить боль. Ударила с тем большей злобой, что знала — бьет она дочь ни за что, ни в чем не виновата асочка. Виноват лишь слепой страх перед возвращением в постылый девятый сектор, да хорошо еще, если в девятый, а то загонят и туда, где жить не хочется. Где грязные стены пахнут сыростью, где рацион мал и груб, где усталые после тяжкой работы асы замирают по вечерам в тупом оцепенении перед контактами.

— И чтоб никогда никому не смела говорить о своем Лике! И чтоб никогда никому, даже машине во время метаморфозы, не рассказывала о его бреднях! Поняла? Иначе — убью! Сама убью!

Старший смотритель оххров Ду Пини уселся перед контактом. Начинались блаженные минуты перед экраном, когда можно было сладостно покачиваться на тихой полоске воды между сном и бодрствованием. «Почему ты не ляжешь спать?» — спрашивала его всегда жена. «О, это было бы слишком просто», — тонко улыбался он ей. — «Ты — аса, и ты не понимаешь, что немножко горечи лишь подчеркивает сладость, и, чтобы по-настоящему вкушать отдых, нужно немножко неудобства».

Наступило время вечерних машинных новостей, но экран контакта молчал. Ду Пини почувствовал, как слетает с него тихая сонливость. Не может же этого быть, экран включен, светится контрольная лампочка, а новостей нет. Неужели же машина, да будет благословенно имя ее, опять выкинула какой-нибудь фокус с новостями? Только что впервые в истории Онира на экранах появились буллы, а сегодня и вовсе ничего нет.

Он представил себе холодные глаза Отца Гали Пуна. Нет, лучше не думать об этом!

— Куда ты? — крикнула жена.

— Убирайся! — Он отшвырнул ее от себя и бросился к окну.

Надо было, конечно, вызвать платформу, но душившее его беспокойство требовало немедленных физических действий. Он ринулся вниз по стене, поскользнулся, чуть не упал. Начинался вечерний ветер. Он нес с собой промозглую сырость, холод, но Ду Пини не думал о холоде. Он мчался к зданию Совета, и сердце, казалось, колотилось не в груди, а где-то в горле, мешая дышать.

Дежурный стерегущий у входа не успел даже вытянуться в почтительном приветствии и ошалело проводил глазами старшего смотрителя. Кажется, добился золотого знака на шее, куда торопиться, сиди себе перед контактом дома на сытый желудок, не то что он… Ему-то не надо торчать на вечернем ветру у входа в Совет, а он, вишь, летит как сумасшедший…

Ду Пини вбежал в комнату оххров и привалился к стене. Сейчас, отдышусь только, подумал он. Оххры лежали, как обычно, на полу, все шестеро, похожие на грязные бесформенные камни. Почему его судьба и благополучие должны зависеть от этих жирных невозмутимых туш, которым все на свете безразлично? О машина, да будет благословенно имя ее, дай силы быть спокойным!

Ему хотелось броситься на бесформенных, бить их ногами, рвать клювом. Ему хотелось кричать, осыпать их проклятиями. Почему, почему эти молчаливые ленивые твари могут безнаказанно издеваться над ним, асом первого сектора, старшим смотрителем? Кто дал им такое право?

Но Ду Пини не зря прожил долгую жизнь и поднялся по сравнению с шестым сектором отца на пять ступенек. Он знал, что полагаться на свои чувства — верная дорога в стадо мычащих.

— Господа оххры, — сказал он, и голос его звучал спокойно и дружелюбно, — к сожалению, машина, да будет благословенно имя ее, работает в последнее время непривычно плохо. Целые поколения ваших предшественников никогда не допускали никаких поломок в кристаллах. Я уверен, что и вы поддерживаете эти прекрасные традиции оххров: эффективность, быстрота, четкость. Оххры также никогда не вступали с нами в контакт, не отвечали на наши вопросы и ничего не спрашивали асов, даже тех, кто, как я, всегда заботился о них. Что ж, мы уважаем другие обычаи, но я прошу вас, господа оххры, сделать все, чтобы машина, да будет благословенно имя ее, работала бесперебойно. Кто из вас пойдет со мной сейчас? Сегодня вечером впервые за время существования кристаллов Онир не увидел на своих контактах вечерних машинных новостей…

— Хочется плакать, — сказал своим полем Павел. — Еще чуть-чуть, и он уговорит меня взять на себя обязательство по безаварийному обслуживанию их эвээм…

— Откуда только берется вежливость у чел… фу-ты, — засмеялся Иван Андреевич, — опять поймал себя на том, что думаю об асах как о людях…

— Кто пойдет с ним? спросил Мюллер.

— Давайте я, если вы не возражаете, — сказал Павел. — Никак не могу привыкнуть к лежачему образу жизни.

— А мне ничего, — сказал Иван Андреевич.

— Вы редактор, — сказал Павел, — а редакторы испокон века отличались малоподвижностью. И у меня даже теория есть, почему это так.

— Редакторы? Ах да… И они у вас действительно двигаются меньше других? — спросил Мюллер.

— Трудно сказать точно, но, во всяком случае, продвигаются они вне зависимости от того, сколько двигаются…

— Опять вы играете словами, — пожаловался Мюллер. — Никак я не могу привыкнуть к такому странному занятию. Все разумные существа стремятся иметь как можно более точные слова, у вас же столько слов, которые обозначают одно и то же…

— Они называются синонимами, дорогой мой мыслящий брат. — Навел сделал свой голос торжественным. — И не будь у нас таких синонимов, у нас не было бы литературы и не было бы юмора. Мы же не виноваты, что у вас нет чувства юмора. Я даже склонен подозревать, что вы впали в свою печаль главным образом из-за его отсутствия…

— Ну, хватит, хватит, Наша, не обижай хорошего оххра, — нарочито строго сказал Иван Андреевич. — Ты сказал, у тебя есть теория, почему редакторы всегда малоподвижны. Любопытно, почему же?

— Потому что мало кто умеет читать на ходу и тем более на бегу, а редакторы должны главным образом читать.

— Эх, Павел Аристархов сын, были бы мы сейчас на Земле!

— И что бы случилось?

— Ничего особенного, просто я бы посоветовал вам подыскать новую работу. А в характеристике написал бы: язвителен, к начальству не прилежен, пытается все время острить, причем не слишком удачно, имеет собственные теории…

— Бр-р-р! С такой характеристикой меня бы даже в буллы не взяли… — Он рассмеялся. — Видите, я тоже начинаю путать все три планеты…