Автобиографические записки.Том 3 - Анна Петровна Остроумова-Лебедева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как реагировали слушатели на прочитанную мною главу „Поездка в Италию в 1903 году“ — мне было неясно.
От чтения очень устала…»
Дневник от 24 июля 1943 года
«Вчера вечером я только что разделась на ночь, как поднялся артиллерийский обстрел. Не только по нашему району, но и по нашему квадрату. Выстрелы орудий были слабо слышны, зато удары по ближайшим зданиям тем резче и сокрушительнее, особенно по своей неожиданности. Наш маленький домишко дрожал, трясся, подпрыгивал. Его как-то поводило в сторону.
Я выскочила в темноте из кровати и стала одеваться. Ничего не находила из вещей и пошла к окнам, чтобы отдернуть занавес. И окон в темноте не сразу могла найти. Пришлось совсем одеться и выйти в коридор, укрываясь не от снарядов, от них укрыться некуда, а от осколков и шрапнелей. Удары сыпались пачками, с довольно длинными перерывами. Томилась в коридоре ужасно. Было час ночи. Решила лечь в постель совсем одетой.
Заснула. В половине пятого проснулась. Мне было жарко, неудобно, стеснительно спать одетой. Я быстро в темноте разделась со страстным желанием заснуть.
И вдруг, не прошло минуты, как ахнет неожиданно снаряд, другой, третий. Да все около нас! Где уж здесь до сна. Опять оделась с ног до головы и ушла в переднюю. Нюша тоже вышла. Воздух вокруг нашего дома был наполнен пылью, известкой, землей, так что соседние дома не были ясно видны. Как мы уцелели, мне непонятно!
Упали снаряды рядом с нами в три дома: № 12, 14, 16. Снаряд попал в многострадальную клинику нервных болезней. Все эти здания совсем близко от нас…»
Дневник от 25 июля 1943 года
«…Вчера под вечер, когда шел обстрел, раздался громкий стук. Открываю — Петр Евгеньевич. Я испугалась и накинулась на него с упреками, как он ходит по улицам во время обстрела, и такого ужасного. Он сказал, что у них было тихо, то же самое он предполагал у нас. Приехал он сделать доклад в клинике имени Соловьева, что на Боткинской улице. Когда он подходил к зданию, послышался над его головой свист, и снаряд упал на эту самую клинику. Доклад был отменен, больные отправлены в подвал, а Петр Евгеньевич решил переждать обстрел у меня.
Не жизнь, а кошмар! И днем и ночью — жесточайший обстрел. Бьют по соседнему району, осколками снарядов вскапывая землю на нашем дворе и подымая в воздух известковую пыль, землю и мелкий кирпич. Да и по госпиталям стреляют, которые вокруг нас.
А радио каждые 10 минут говорит: „Внимание, внимание. Говорит штаб местной противовоздушной обороны. Обстрел района продолжается. Движение на улицах прекратить, населению укрыться“».
Дневник от 26 июля 1943 года
«…Сегодня день кончился чудовищным обстрелом. Он начался около 6 часов вечера и продолжался до 12 часов. Обстреливался только наш район, точнее, наш квадрат. Бьют по одному и тому же месту, веером. Один край веера — Нижегородская улица, другой — Финляндский вокзал. Размах веера не шире. И бьют по одному месту много раз.
Было около девяти часов вечера, когда я после отдаленного выстрела вражеской батареи побежала в переднюю и не успела еще за собой закрыть дверь, как грохнул удар с чрезвычайной силой. Дом наш зашатался, была секунда, когда я подумала, что он обваливается. И одновременно под моими окнами послышались стоны и мольбы раненых прохожих: „Спасите, спасите!“
Снаряд пробил крышу дома через две комнаты от меня, пронизал оба этажа и взорвался в комнате нижнего этажа. Все вещи, мебель превращены были в пыль и мелкие щепки. Кроме того, снаряд пробил огромную дыру в капитальной, фасадной стене дома и осколками тяжело ранил прохожих. Тротуар и подъезд были залиты кровью. Раненых быстро унесли.
Уже много ночей, как мы уходим в соседний дом, в убежище. Это трехэтажный дом, совсем как наш, только этажом выше, но в его одной комнате окна заложены двумя рядами кирпича и двойной потолок подпирается столбами. Вот и все. Вдоль стен протянуты доски для сидения и ничего больше. Я приношу с собой складное кресло. Там ночует много народу, и потому там душно. Воздух спертый, тяжелый».
С тяжелым чувством и большой грустью услышала о том, как был разобран на дрова дом, в котором несколько лет жила моя сестра Софья Петровна Зенгер со своим мужем, дочерью, зятем и внуками…
…Мне только соседи этого дома и свидетели разрушения нарисовали следующую картину. Дом был уже без крыши. Рабочие отрывали балку за балкой, колебля весь дом. И они видели на стене этого дома большой масляный портрет моей сестры, писанный мною, когда я была ученицей И.Е. Репина, и выставленный на Весенней выставке в 1898 году. Это было мое первое художествен но-общественное выступление, и он вызвал в печати похвальные отзывы… Я пишу об этом в первом томе моих «Записок».
Во время разбора дома портрет болтался на стене, как маятник, сотрясаемый молотками и отрываемыми балками, под дождем и снегом. Также погиб большой портрет дяди Коли моей работы, две копии с картин Ендогурова и Крыжицкого[231] и много моих гравюр…
След моего портрета остался в иллюстрированном каталоге Весенней выставки 1898 года и в одной из моих гравюр, сделанных с него.
Дневник от 21 июля 1943 года
«…Целый день обстрел…
Был у меня по делу В.А. Успенский. Он с женой не выехал из Ленинграда. Выглядит очень плохо. Принес отпечатанные мои литографии — открытки — виды Ленинграда. Они плохо напечатаны…
Две уже ночи спим в темной, узенькой передней. Я на складном садовом кресле, Нюша — на сундуке. Эта мера убережет, может быть, нас от осколков. Живешь и делаешь что надо, и все время думаешь: „А вот сейчас, каждую минуту у меня могут быть оторваны ноги, руки и порезаны глаза стеклами. И в лучшем случае можешь быть убита…“ Не весело…
Вынесла из моей мастерской гипсовый бюст Сергея Васильевича и положила его в кабинет на мягкое кресло, так же как и большие акварели со стеклами. В передней сняла со стены огромную раму со стеклом (гравюра Иордана „Преображение“ Рафаэля[232]) и большое зеркало в тяжелой золотой раме — отправила туда же. Этой комнатой я не могу воспользоваться — она темная, так как окна в ней наглухо забиты фанерой. Кастрюли и сковороды, и тяжелые предметы, как медная ступка, тазы и большой котел для
