Жанна дАрк - Марк Твен

— Если уж пойдет на то дело, я готова состязаться со всеми руанскими женщинами.

Толпа зрителей разразилась рукоплесканиями — это было приятно Жанне; и можно было заметить дружелюбную и ласковую улыбку на многих лицах. Но Кошон гневно обрушился на толпу, требуя соблюдения тишины и благопристойности.

Бопэр продолжал допрос. Между прочим он спросил:

— Занималась ли ты дома еще чем-нибудь?

— Да. Я помогала матери по хозяйству и пасла в поле овец и коров.

Голос ее слегка дрожал, но едва ли многие могли это заметить. Но на меня вдруг повеяло очарованием детских лет, и мои глаза затуманились слезами: некоторое время я не мог видеть того, что писал.

Бопэр, выдвигая различные вопросы, осторожно подбирался к запретной области и наконец повторил один вопрос, на который она незадолго перед тем отказалась ответить: приобщалась ли она тогда в иные праздники, кроме Пасхи? Она сказала кратко:

— Passez outre.

Это можно понимать так: «Переходите к тому, на чем вам позволено останавливаться».

Я слышал, как один из членов суда сказал своему соседу:

— Свидетели, по большей части, — народ придурковатый; их легко сбить с толку и запугать. Но это дитя поистине невозможно ни устрашить, ни застать врасплох.

Вот собрание насторожилось и начало прислушиваться с жадным вниманием: Бопэр коснулся вопроса о Голосах Жанны — животрепещущего вопроса, который всех занимал и волновал. Его цель была — завлечь Жанну в область необдуманных слов, в которых можно было бы найти намек, что Голоса иногда давали ей злые советы и, следовательно, что они исходили от Сатаны. Сношения с нечистой силой — да за это Жанну сразу отправили бы на костер, и долгожданная конечная цель суда была бы достигнута быстро.

— Когда ты впервые услышала те Голоса?

— Тринадцати лет я услышала в первый раз Голос, ниспосланный от Бога: то был совет, как мне вести праведную жизнь. Я испугалась. Произошло это в полдень, летом, в саду моего отца.

— Ты тогда постилась?

— Да.

— Накануне этого дня?

— Нет.

— С какой стороны послышался Голос?

— Справа — со стороны церкви.

— Сопровождался ли он ярким светом?

— О да. Свет был ослепителен. С тех пор я часто слышала Голоса.

— Как звучал голос?

— То был благородный Голос, и я думала, что он послан мне от Бога. Услышав его в третий раз, я поняла, что он принадлежал ангелу.

— Был ли он тебе понятен?

— Вполне. Он всегда был слышен отчетливо.

— Какие советы преподал он тебе относительно спасения твоей души?

— Он повелевал мне жить праведно и не пропускать церковных служб. Он также сказал, что я должна отправиться во Францию.

— Какой образ принимал Голос, являясь тебе? Жанна с подозрением посмотрела на священника и ответила невозмутимо:

— Этого я вам не скажу.

— Часто ли посещал тебя Голос?

— Да, два или три раза в неделю; и он говорил: «Покинь деревню свою и отправляйся во Францию».

— Знал ли твой отец, что ты уходишь?

— Нет. Голос говорил: «Иди во Францию», и потому я не могла дольше оставаться дома.

— Что еще говорил он?

— Что мне предстоит снять осаду с Орлеана.

— И это все?

— Нет, я должна была пойти в Вокулер; тогда, дескать, Роберт де Бодрикур даст мне солдат, в сопровождении которых я отправлюсь во Францию; а я сказала в ответ, что я — бедная девушка, не умеющая ни ездить верхом на лошади, ни сражаться.

Затем она рассказала, сколько препятствий она встретила в Вокулере и как она все-таки получила наконец отряд солдат и начала свой поход.

— Как ты была одета?

Суд в Пуатье определенно разъяснил и постановил, что поскольку Господь поручил ей совершить мужское дело, то нет ничего непристойного или оскорбительного для религии, если она будет одеваться, как мужчина; но что толку? — теперешний суд не разбирался в средствах для погибели Жанны; он готов был воспользоваться даже поломанным и негодным оружием, и из вопроса Бопэра предполагалось извлечь весьма многое.

— Я носила мужское платье, и со мной был меч, который я получила от Роберта де Бодрикура, но другого оружия у меня не было.

— Кто дал тебе совет носить мужское платье?

Жанна опять сделалась подозрительна. Она не отвечала. Вопрос был повторен. Она снова отказалась.

— Отвечай! Тебе приказывают.

— Passez outre [20], — больше она ничего не сказала.

И Бопэру пришлось до поры до времени оставить этот вопрос в стороне.

— Что сказал тебе Бодрикур при твоем отъезде?

— С моих спутников он взял обещание, что они будут меня охранять, а мне он сказал: «Ступай, а там будь что будет! (Adviennquepourra!)»

После целого ряда других вопросов ее опять спросили о ее одежде. Она сказала, что ей было необходимо носить мужское платье.

— Не Голос ли посоветовал тебе это? Жанна ответила спокойно:

— Я думаю, что Голос дал мне добрый совет. Больше ничего нельзя было от нее добиться, и допрос,

перейдя на другие предметы, коснулся наконец ее первой встречи с королем — в Шиноне. Она сказала, что сразу узнала короля, которого никогда не видела раньше: ей открыли Голоса. Перебрали все обстоятельства, сопровождавшие эти события. Затем задали Жанне вопрос:

— Продолжаешь ли ты теперь слышать те Голоса?

— Они посещают меня каждый день.

— Что ты спрашиваешь у них?

— Я никогда не просила у них иной награды, кроме спасения моей души.

— Всегда ли Голос поощрял тебя следовать за войском? Опять он расставляет ей сети! Она ответила:

— Он приказывал мне остаться в Сен-Дени. Я повиновалась бы, если б была свободна, но рана меня обессилила, и рыцари увезли меня против моей воли.

— Когда ты получила рану?

— Я была ранена во рву перед Парижем, во время приступа.

Следующий затем вопрос покажет вам, куда метил Бопэр.

— Был ли то праздничный день?

Видите? Его мысль такова: Голос, ниспосланный Богом, едва ли мог советовать или разрешать кровопролитие в священный день.

Жанна смутилась на минуту, но потом ответила:

— Да, то было в праздничный день.

— В таком случае ответь мне: считаешь ли ты праведным делом идти в такой день на приступ?

Это был выстрел, который мог пробить первую брешь в стене, до тех пор стоявшей несокрушимо. В зале мгновенно воцарилась тишина, и на всех лицах отразилось напряженное ожидание. Но Жанна разочаровала судей. Она лишь слегка махнула рукой, как бы отгоняя муху, и произнесла с невозмутимым равнодушием:

— Passez outre.

Улыбка на минуту осветила даже наиболее суровые лица, а иные из присутствующих рассмеялись громко. Ловушку готовили долго и тщательно; она захлопнулась и — оказалась пуста.

Судьи встали. Они сидели несколько часов подряд и к концу заседания смертельно устали. Большая часть времени была посвящена на первый взгляд несущественным событиям в Шиноне — спрашивали об изгнаннике, герцоге Орлеанском, о первых воззваниях Жанны и так далее, но вся эта якобы случайная канитель была в действительности заполнена скрытыми ловушками. Однако Жанна всякий раз благополучно выбиралась из беды; то ей приходила на помощь удача, оберегающая неопытность и невинность, то — счастливая случайность, то — ее наилучшие и вернейшие пособники: ясная прозорливость и молниеносная проницательность ее необычайного ума.

Эта ежедневная травля и выслеживанье беззащитной девушки, пленницы, закованной в цепи, должна была еще тянуться долго, долго — достойная забава для стаи гончих и ищеек, преследующих котенка! И я, на основании подтвержденных под присягой показаний, могу рассказать вам, как велось дело, с первого дня до последнего. Бедная Жанна двадцать пять лет пролежала в могиле, когда Папа созвал тот великий суд, который должен был пересмотреть ее дело и чей нелицеприятный приговор смыл до последнего пятнышка всю грязь с ее лучезарного имени и заклеймил вечным проклятием приговор и деяния нашего руанского трибунала. Маншон и некоторые члены этого суда попали в число свидетелей и предстали пред Судом Восстановления. Вспоминая о тех непристойных ухищрениях, о которых я вам только что рассказывал, Маншон заявил следующее (вы можете найти все это в правительственном отчете):

«Когда Жанна говорила о своих видениях, то ее прерывали почти на каждом слове. Ее мучили длительными повторными допросами, касавшимися самых разнообразных предметов. Почти каждый день утренний допрос длился три или четыре часа; затем они извлекали из этих утренних допросов все наиболее трудные и щекотливые места, которые служили материалом для дневных допросов, длившихся два или три часа. Поминутно они перескакивали с одной темы на другую. Но, несмотря на это, каждый ее ответ был примером поразительной мудрости и памяти. Нередко она поправляла судей, говоря: „Ведь я уже ответила на этот вопрос раньше; справьтесь у регистратора“ — и отсылала их ко мне».