Русская революция. Агония старого режима. 1905-1917 - Ричард Пайпс

И все же Россия обладала гигантскими человеческими ресурсами. И если при этом в ходе войны ей пришлось испытывать недостаток в людской силе, то причина заключалась в несовершенстве резервистской системы. Это обстоятельство пагубно отразилось не только на результативности боевых действий, но и на политической ситуации в стране, ибо наспех брошенные на фронт крестьяне в 1915—1916 годах стали тем мятежным элементом, от которого возгорелась февральская революция.

Как и в других европейских странах, Россия применяла немецкую систему резервистов, при которой молодые призывники по прохождении действительной службы переводятся в запас и могут быть вновь призваны в случае войны. Однако именно российское воплощение этой системы было далеко от совершенства. Питая традиционное презрение к гражданским лицам, кадровые военные придавали обучению резервистов второстепенное значение. Еще большим затруднением была стесненность в финансах. Обучение военному делу потенциальных солдат и периодические сборы для переобучения их требовали довольно больших затрат, откачивая материальные ресурсы действующей армии. В результате правительство отдавало предпочтение профессиональным кадрам и достаточно свободно предоставляло освобождения от службы: среди лиц, не подлежащих призыву, были единственные сыновья в семье и студенты университетов. И это объясняет, почему во время войны оказалась непригодной столь значительная доля людских ресурсов в России: соотношение обученных военному делу резервистов к общему числу потенциальных призывников было крайне низким.

На действительную трехлетнюю службу в пехоте призывались новобранцы в возрасте двадцати одного года, затем семь лет военнообязанный числился в запасе первого резерва и еще восемь лет — второго резерва. Затем резервист, которому было уже под сорок пять лет, зачислялся в ополчение, и на этом его военные обязанности исчерпывались. Но из-за того, что сборы для переобучения резервистов если и проводились, то крайне несистематично, единственными, на кого приходилось полагаться, оказывались на практике резервисты первого резерва, остальные же — тридцати- и сорокалетние, давно утратившие навыки строевой службы, — были не более пригодны, чем штатские, никогда военной службы не нюхавшие.

В первые полгода войны Россия выставила 6,5 млн. солдат, из них 1,4 млн. состояли на действительной службе, 4,4 млн. были обученными резервистами первого разряда и 700 тыс. — новобранцами. В период с января по сентябрь 1915 года было мобилизовано еще 1,4 млн. резервистов первого разряда14. И когда этот источник военнообученных солдат исчерпался — а произошло это через год после начала военных действий, — Россия могла располагать еще (помимо 350 тыс. резервистов первого разряда) резервистами второго разряда, ополчением и необученными новобранцами — однако вся эта внушительная многомиллионная солдатская масса ни по боевому духу, ни по подготовке не могла идти в сравнение с германскими войсками.

Так, при ближайшем рассмотрении, «русский паровой каток» уже не представлялся столь грандиозным и устрашающим. За время войны в России было призвано на действительную службу в отношении к общей численности населения значительно меньше людей, чем в Германии или во Франции: всего лишь 5% в сравнении с 12% в Германии и 16% во Франции15. Ко всеобщему удивлению, в 1916 году Россия исчерпала уже все ресурсы живой силы16.

Российская армия в том виде, в котором она вступила в войну в 1914 году, представляла собой высокопрофессиональные войска, в чем-то очень схожие с английским экспедиционным корпусом, где такую же большую роль играло понятие полкового братства. Однако русскую армию обошла индустриализация, можно даже сказать, что армия активно ей противилась. Люди, представлявшие высшее военное командование в России — военный министр В.А.Сухомлинов и его окружение, — видели свой идеал в блестящем русском полководце XVIII века А.В.Суворове, и выше всего ими ценились наступательная тактика и рукопашный бой, никак не отвечавшие условиям современной войны с ее высокими техническими и научными достижениями. Их излюбленным оружием был штык, излюбленной тактикой — захват неприятельских позиций любой ценой17. Более всех качеств ценилось умение выстоять под огнем противника — умение, проявить которое в механизированных и обезличенных сражениях первой мировой войны представилось возможным разве что в первых битвах. Высшее командование русской армии считало, что слишком большое внимание, уделяемое военной технике и научному анализу соотношения противоборствующих сил, подрывает боевой дух армии. Русские генералы не жаловали военных учений: учения 1910 года, например, были за час до назначенного времени вдруг отменены по категорическому распоряжению вел. кн. Николая Николаевича18.

О русских солдатах, от которых в конечном счете все и зависело, сложилось представление как о некой безответной массе. По большей части бывшие крестьяне, привыкшие в силу деревенского уклада к повиновению старшим, в обстановке военной дисциплины они готовы были безропотно исполнять приказания старших по чину, — и с тем большим рвением, чем в более строгой и непререкаемой манере эти приказания давались и чем суровей наказание предусматривалось за ослушание. На смерть они шли тоже безропотно, покорные судьбе. Как мы уже говорили, им было чуждо чувство патриотизма в привычном его понимании. И следствием неспособности правительства Российской империи внедрить в стране систему всеобщего образования явилось то, что большинству ее граждан была не знакома идея единства культурного наследия и общности судьбы, что составляет основу всякой гражданственности. Мужицкому сознанию была далека категория «русскости», и себя они воспринимали не столько как «русских», а скорее как «вятских», «тульских» и так далее, и пока враг не угрожал непосредственно родному уголку, они не испытывали к нему истинно враждебных чувств19.

И нередко русские крестьяне, услышав о манифесте об объявлении войны центральным державам, не понимали, касается ли это их родной деревни. Такое отсутствие понимания сопричастности общему делу предопределило чрезвычайно высокое число русских солдат, сдавшихся в плен или дезертировавших в ходе войны. Еще сильнее отсутствие русского национального самосознания ощущалось, разумеется, среди солдат нерусских по происхождению, например украинцев. А если учесть, что крестьяне ни на минуту не расставались с надеждой на «великий передел», когда царь раздаст им всем землю, то станет понятно, что хорошими солдатами они могли оставаться лишь до той поры, пока была сильна царская власть, требовавшая от них строгой дисциплины. Всякое ослабление военной дисциплины, всякий намек на волнения в деревне мог превратить людей в военной форме в неуправляемый сброд.

У британского военного атташе полковника Нокса, находившегося на Восточном фронте и получившего возможность, пожалуй, лучше других иностранцев узнать русских солдат, сложилось о них весьма нелестное представление: «Они были наделены всеми пороками своей нации. Они были ленивы и беспечны и ничего не делали без понукания. Большинство из них вначале охотно шло на фронт главным образом потому, что не имело никакого представления о войне. У них не было никакого представления о том, чего ради они воюют, не было у них и сознательного патриотизма, способного укрепить их моральный дух перед зрелищем тягчайших потерь: а тягчайшие потери были следствием неразумного командования и дурной экипировки»20.

Действительно, «неразумное командование» и «дурная экипировка» были ахиллесовой пятой военных усилий России.

Военное министерство в 1909 году возглавил генерал В.А.Сухомлинов, единственным боевым опытом которого была турецкая кампания 1877—1878 годов, где он отличился личной храбростью. К тому времени, когда он достиг вершины карьеры, Сухомлинов превратился в истого придворного старинного патриархального склада, преданного не столько своей стране, сколько царствующему дому. И теперь его доблесть измерялась умением веселить царя, угодливостью и обходительностью поведения. Как военный министр он был вовсе не настолько не на своем месте, как это утверждалось впоследствии, когда он стал козлом отпущения за все поражения русской армии, и, конечно же, он не был повинен в измене. Однако он жил не по средствам и, как стало известно, восполнял свои скудные доходы взяточничеством: после ареста в 1916 году открылось, что на его банковском счету значатся сотни тысяч рублей сверх установленного оклада21. Однако, по-видимому, худшим его недостатком было то, что он оставался глух к требованиям современной военной науки. Прежде всего он отверг «вмешательство» в военную сферу гражданских лиц и с презрением отнесся к стремлению политиков и промышленников оказать помощь в подготовке России к грядущей войне. Кроме того, в 1912 году он провел губительную чистку офицерских кадров, избавляясь от так называемых младотурок, весьма искушенных в современном военном деле офицеров. Среди них был его заместитель А.Л.Поливанов, которому в 1915 году суждено было сменить своего начальника на посту военного министра. Отдавая предпочтение военным суворовской школы и отстраняя наиболее талантливых соперников, Сухомлинов несет большую долю ответственности за неудачи России в первый год войны.