Пути, которые мы избираем - Александр Поповский

Здесь решено было обосноваться и работать.

В пещере Адзаба, между скалистыми вершинами Кавказских гор, усилиями молодых исследователей закладывался очаг науки. На крюках, вбитых в неподатливые стены, легли дощатые полочки, на них расставили измерительные приборы, клетки, инструменты, реторты, спиртовки. Нишу осветили керосиновыми фонарями, вход завесили материей, а размякшую от сырости землю прикрыли досками. Всякое бывало в этом необжитом уголке: речка раздувалась, заливала лабораторию, и исследователи бродили под сводами пещеры в воде и грязи.

Оставалось привезти газообменную камеру, ту самую, что не умещается на платформе товарного вагона и приводится в действие электрическим мотором. Но как ее доставить? Как пустить в ход?

Ничто не остановило искателей. В три дня сконструировали переносную камеру, напоминающую по форме ведро. Вентилировал ее не электрический мотор, а резиновая груша, сжимаемая рукой сотрудника. Термометр, манометр и приборы для анализа газов довершили устройство аппарата. Он умещался в двух рюкзаках, а то и укладывался в одном…

— Мы будем так работать, — предупреждал своих помощников ассистент, — чтобы мыши не чувствовали нашего присутствия. Естественная обстановка ничем не должна нарушаться… Здесь, в боковом проходе, подальше от стада, будет лаборатория. В этой нише мы устроим жилище для подопытных зверьков. Сюда летучие мыши не залетают, они, как видите, предпочитают селиться около входа.

Сотрудницы поспешили его предупредить, что они согласны оставаться в пещере лишь до темноты и пусть он не рассчитывает, что кто-нибудь из них отважится заночевать здесь.

Приятно слушать и читать о диковинных событиях в подземельях и в пещерах, увлекательно ступать под сводами обиталища древнего человека, но в нем, как и во дворце, воздвигнутом на сцене, тяжело и неприятно жить. Слоним выразил готовность нести ночные дежурства в «летучемышином царстве» и установил подобие ложа у скалистой стены.

Он с удовлетворением мог теперь сказать, что приблизился к объекту исследования и остался наконец наедине с природой.

В первый же вечер, едва солнце склонилось к закату, гирлянда в пещере пришла в движение, с шумом и писком зашевелилась, и тысячи крылатых зверьков, словно по команде, двинулись к выходу. К двум часам ночи они вернулись и живой гирляндой снова повисли на прежнем месте. То же самое повторилось и на другой день. Ритм жизни мышей имел строгие очертания.

Время от времени спящих зверьков снимали со стен и отсаживали в клетки, которые ставились на сутки в миниатюрные камеры. Беспомощные и сонные животные не оказывали сопротивления, раскрывали рот, как бы для того, чтобы укусить, но не кусались, расправляли крылья и делали слабые движения, бессильные подняться и улететь. Тепло их тела было чуть выше окружающей температуры. Каждые два часа резиновой грушей отсасывали пробу воздуха из камеры и отмечали показания термометра.

После нескольких суток наблюдений Слоним подвел первые итоги и с той поры лишился покоя. Мудрено сохранить равновесие, когда вместо ответа на скромный вопрос возникает бездна сомнений, вместо ясности — путаница и неопределенность.

Чем, например, объяснить свойство летучей мыши снижать свой обмен так, что образование тепла почти прекращается и остывшее тело не отличается от мертвого? Или еще. В пещере непроглядная тьма, такая, что светочувствительная пластинка ничуть не тускнеет, а человек, проведший здесь пять-шесть часов, теряет счет времени, между тем мыши с поразительной точностью чувствуют приближение сумерек. За три часа до вылета из пещеры у них повышается обмен и тело понемногу теплеет. На добычу они вылетают теплокровными; вернувшись, остывают, чтобы к следующему вылету вновь потеплеть. Даже заключенные в камере, непроницаемой для света и звуков, мыши теплеют и остывают в одни и те же часы. Что подсказывает им приближение сумерек и приводит в действие механизм теплообмена? Что это, наконец, за механизм — врожденный или приобретенный?

Допустим, что мышь обречена днем остывать, замирать у преддверия смерти и к ночи теплеть, чтобы вновь возвратиться к жизни, — неужели организм, покорный внутреннему закону, безразличен к внешнему миру? Ни стужа, ни жар, угрожающие жизни, не могут его поколебать?

Вся научная группа в пещере Адзаба с волнением следила за тем, как откликнется организм зверьков на смену окружающей температуры. Уступит ли он опасности и приспособит свой обмен или, подавленный силами собственной природы, погибнет?

Мышей испытывали в нагреваемых и охлаждаемых камерах в самое различное время суток — и всегда с одинаковыми результатами. В продолжение дня организм зверьков не мог приспособиться к наружному холоду или теплу. Подобно холоднокровным, они, лишенные собственной температуры, целиком зависели от окружающей. Когда холод внешней среды становился угрожающим для жизни, летучая мышь, не оказывая ни малейшего сопротивления, погибала. Все изменялось с наступлением сумерек. Природа зверька как бы становилась другой: охлаждение вызывало у него ускоренный обмен веществ, а в нагретой камере обмен замедлялся.

Весной в пещере Адзаба произошло важное событие — у летучих мышей появились детеныши. В сонном царстве стало шумно и неспокойно. Маленькие зверьки, вцепившись в грудь матери, льнули к соскам, оглашая пещеру несмолкаемым чмоканьем. Они не отрывались от своих кормилиц и в ночные часы, когда те носились по воздуху в поисках пищи. Было нечто трогательное в том, что мать своим телом грела крошечного питомца, призывала его сосать, когда чмоканье прекращалось. В то же время вид крылатой самки с малюткой у груди производил неприятное, пугающее впечатление. Не без основания французский естествоиспытатель Кювье считал этих зверьков предками обезьяны и человека.

Появление детенышей ознаменовалось переменами в жизни летучих мышей. Обзаведшись потомством, самки перестали днем засыпать и все время оставались теплыми. Это обстоятельство вызвало среди людского населения пещеры острый и долгий спор. Каждый толковал перемену по-своему. Верх взяло мнение Слонима: температура организма у самок поддерживается деятельностью молочных желез. В теле, лишенном тепла, кровообращение замедлено и образование молока было бы невозможно.

Предположение, возникшее в пещере в результате сомнений и страстных споров, подтвердилось. Мыши, у которых отнимали детенышей, уже через сутки ничем не отличались от прочих: они остывали и не просыпались до сумерек.

Когда исследования перенесли на отлученных крошек зверьков, выяснилась интересная подробность: у них отсутствовала своя температура; и ночью и днем они оставались холодными. Такими детеныши рождались и, отторгнутые от матерей, погибали. Своей жизнью и смертью они как бы подтверждали, что жизненный ритм летучих мышей — остывание днем и потепление к ночи — образуется с течением времени и потомству не передается.