Аметист - Мэри-Роуз Хейз

Посол Мексики в Соединенных Штатах, приятель Рафаэля, с чувством расцеловал Джесс в обе щеки.

— Поздравляю! Мой друг Геррера говорил о вас с таким восторгом. До чего же он был прав!

Джесс дала интервью обозревателям раздела искусств солидных толстых журналов, критикам, репортерам, с которыми весьма очаровательно обсудила свои работы и поделилась планами на будущее. Да, большую часть времени она проводит в Мексике. У нее студия в Сан-Мигель-де-Альенде и еще в Калифорнии. Да, она училась у Доминика Каселли в том же классе, что и Фред Риге — ах да — Альфред Смит.

— Это мой сын Стефан, — не скрывая гордости, рассказывала кому-то Андреа. — Разве он не прекрасен? Знаете, они с Джесс собирались пожениться. Я так хотела, чтобы он был здесь.

Голос Фреда:

— В чем дело, милая? Ты выглядишь словно увидела привидение.

Танкреди:

— Я рад за тебя, Гвиннет. Все мои предчувствия в отношении тебя сбылись. Я вознагражден. — Краешком глаза Джесс увидела, как Танкреди кончиком пальца взял Гвиннет за подбородок и обратил ее лицо к себе. — Хотел бы напомнить тебе, что нам предстоит давно отложенный ужин на двоих. Надеюсь, ты не забыла…

Наконец Танкреди по собственной инициативе подошел к Джесс и приветствующим жестом поднял бокал.

— Джесс, ты, вне всяких сомнений, гений. Я потрясен. Я купил зловещую картину с изображением мексиканской таверны. Дьявольски прекрасный свет на бутылках.

Но то, что я больше всего хотел бы купить, разумеется, не продается.

На первый взгляд Танкреди совершенно не изменился: моложавый и элегантный, в густой черной шевелюре ни единого седого волоска, но в то же время какая-то таинственная игра света высвечивала скрытые под благополучной внешностью пласты внутренней разрушенности — старости, дряхлости и страшной усталости.

— Какого черта ты здесь делаешь? — прошипела Джесс.

Танкреди удивился:

— Меня пригласили, разумеется. Ты же знаешь, что я довольно много меценатствую от искусства. Я — один из лучших покупателей Вальдхейма. — Губы Танкреди изогнулись в знаменитой чарующей улыбке. — И я по счастливому случаю оказался в Нью-Йорке, Джесс. Хочу представить тебе своего нового друга Генриха. Он из Копенгагена. Очень скоро Генрих станет настоящей звездой.

Генрих пожал руку Джесс и приветливо улыбнулся, страстный, яркий блондин с оливково-смуглой кожей и глазами словно спелые вишни; вышитая белая сорочка и штаны из акульей шкуры как нельзя лучше подчеркивали его великолепную фигуру.

— Ах, Джесс, — закричал над ее ухом Вальдхейм, — с друзьями ты можешь поболтать и позже. Тут еще прорва людей, с которыми ты должна пообщаться, дорогая.

Но Джесс неожиданно проявила хантеровский характер.

— Позже, — отрезала она и, отвернувшись от Вальдхейма и улыбающегося розовощекого старичка с алой гвоздикой в лацкане пиджака, решительно направилась сквозь толпу к Максу.

— Отлично. Теперь объясни мне, что происходит. Портрет Стефана висел у меня в спальне в Сент-Элена! Вы не имени права брать его. Это моя личная собственность. Как вы немели?

— Но это не я. — Макс выглядел измученным. — Джесс, клянусь, я ничего не знал. Она, вероятно, послала за картиной от имени галереи. Смотрители решили, что так оно и должно быть. И в конце концов, Джесс, ты так редко там бываешь…

— Боже! — Джесс просто задыхалась, сердце ее бешено колотилось. — О Боже!

В открывшийся на минуту просвет в толпе она увидела, как Танкреди протиснулся к Андреа, увидела их головы, склонившиеся друг к другу, и как Танкреди взял руку Андреа в свои бледные ладони, а Андреа принялась кивать головой, внимательно слушая Рейвна.

— Выразить тебе не могу, до чего же я сожалею, — произнес Макс.

Галерея постепенно стала пустеть. Хотя не было еще и десяти часов, а последний посетитель уже выходил в двери, и в зале остались лишь Джесс, Рафаэль, Вальдхейм, Лайонел, охранники и уборщицы, атаковавшие переполненные пепельницы и подносы, уставленные бокалами со следами губной помады.

У Джесс страшно разболелась голова. Ей захотелось закрыть глаза и, открыв их, оказаться в Сан-Мигеле. Но в Сан-Мигель ей нельзя. Она должна вернуться на праздничный ужин в дом Гвиннет — место, куда ей меньше всего хотелось бы ехать.

Гостей было двадцать человек, включая Вальдхейма, Лайонела и нескольких избранных покупателей.

За время их отсутствия прислуга организовала в гостиной шведский стол с миниатюрными сандвичами с ракушками, обложенными креветками под соусом карри, кусками курятины на палочках, завернутыми в бекон и заправленными арахисовым соусом. В большом ассортименте были представлены паштеты, сыры и фрукты. Многочисленные бутылки шампанского потели в серебряных ведерках.

— Какая замечательная пирушка! — Андреа все еще куталась в пальто. Она протянула бокал, требуя снова наполнить его вином. — Джесс, ты сейчас упадешь! Я познакомилась с прекрасным молодым человеком. Ты знаешь Танкреди Рейвна? Он был близким другом Стефана. Он мне все о себе рассказал. Они со Стефаном вместе снимали квартиру в Танжере.

Представляешь? — Смех Андреа звучал, будто треснувший стакан. — Я пригласила Танкреди и его друга сюда на ужин, Гвин. Надеюсь, ты не возражаешь?

— Конечно, нет, — ровным голосом ответила Гвиннет. — Но, увы, они не смогут прийти.

Фред — воплощенная вежливость — вел себя тихо, словно безмолвное привидение, но его беспокойный взгляд беспрестанно перебегал от лица Гвин к лицу Андреа.

— Какая жалость! — Андреа приняла заговорщический вид и весело прошептала Гвин:

— Знаешь, дорогая, он предложил мне понюшку кокаина. Ну разве не щедрость?

— Щедрость, — эхом отозвалась Гвиннет.

Джесс начала бить дрожь.

Рафаэль обнял ее за плечи.

— Я, пожалуй, лучше уведу ее отсюда. Она напилась до чертиков и может окончательно отключиться.

Андреа повернулась и помахала рукой кому-то на террасе.

«Кому она машет? — подумала Джесс. — Ведь там никого нет».

— Скверный мальчишка, — объявила Андреа с неожиданно просиявшим лицом и направилась к раздвижным дверям.

Катриона без устали мерила гостиную шагами, дожидаясь одиннадцатичасовых новостей, которые намеревалась посмотреть в кабинете Гвин. Возможно, будет что-нибудь о Фолклендах. Она схватила какой-то сандвич, без аппетита прожевав его, подошла к журнальному столику и уложила лежавшую на нем прессу в аккуратную стопку. Осталась четверть часа. Катриона встала.

— Прошу прощения. Новости…

Андреа открыла дверь и вышла в итальянский садик.

— Там так холодно, дорогая. Пожалуйста, вернись в комнату, — позвала ее Гвиннет.

Но Андреа вскочила на перила, распростерла руки, словно пытаясь обнять кого-то, и шагнула в темноту ночи.