Имбирь и мускат - Прийя Базил

39

В десять часов вечера Найна родила дочь. Она взяла ребенка на руки и сказала: «Моя умид, моя надежда». Медсестра забрала у нее новорожденную, и Найна откинулась на подушки, уставшая, но счастливая. Оскар сжал ее руку, радуясь, что все прошло хорошо. Потом врач сделал Найне внутривенный укол, и Оскар вопросительно поднял брови.

— О, не волнуйтесь, — сказал доктор. — Это лекарство, чтобы сжалась матка и полностью вышла плацента. Не о чем беспокоиться.

В маленьком родильном зале кипела работа. Медсестра попросила Найну еще немного потужиться.

— Молодчина! — ободряюще говорила она. — Еще пару раз — и готово! Так, так, уже почти все.

Оскар смотрел, как Найна морщила лоб, и удивлялся, откуда у нее столько сил — после двадцати-то часов! Он снова дышал с ней в одном ритме и твердил про себя, что все будет отлично, как будто сила его желания могла превратиться в некий физический стимул.

Внезапно сестра позвала на помощь. Белые простыни стремительно окрашивались в красный цвет. Все происходило невероятно быстро: громадная лужа крови залила почти всю постель. Вокруг забегали.

— Тебе больно? — Оскара больше волновал другой вопрос: «Что случилось?»

Найна покачала головой и тихо ответила:

— Не очень. Не хуже. — Видимо, она не понимала, что происходит.

— Кровь, живо! Первая группа, резус отрицательный! — распорядился кто-то.

— У нее тахикардия, — доложил другой голос.

— И гипотензия.

Оскар слушал и смотрел, боясь помешать своими расспросами. Кровь, казалось, была повсюду: перчатки врачей стали алыми, зеленые халаты почернели. Ноги Найны тоже были покрыты кровью, и она все текла из нее вместе с темными сгустками, похожими на куски сырой печени. Оскара затошнило от страха. Это плацента? Или нет? Что происходит? За считанные минуты положение из нормального превратилось в ужасное.

Потом кто-то сказал:

— Кровотечение очень сильное.

— Она потеряла уже два литра.

— Гемоглобин ниже восьми… ниже пяти!

— Найна? Найна, ты меня слышишь? — Подошла сестра, которая помогала ей рожать. Она перегнулась через Оскара и заглянула в глаза Найне. Та моргнула и кивнула в ответ. — Хорошо, отлично, оставайся со мной. Не спи.

Один из врачей велел ассистенту вывести Оскара из родильного зала.

— Боюсь, вам нельзя тут находиться, — сказал он. — Мы будем держать вас в курсе.

Тяжелые двери закачались за его спиной. Почти тут же они замерли, вздрогнув в последний раз, словно сердце, заколотившееся перед полной остановкой. Оскар услышал тихий возглас: «Мы ее теряем».

Всю ночь разум Оскара пребывал на грани ясности и хаоса. Его сердце замирало, колотилось, немело — будто чужое. Руки и ноги не слушались: они то молотили по воздуху, то цепенели, как им было угодно. Кожа словно злилась и краснела, особенно громко крича на внутренней стороне рук, куда любила целовать Найна.

Нужно связаться с ее родственниками. Что им сказать? Как передать то, во что он сам отказывался верить? Оскар с ужасом думал не о том, как сообщит о смерти, а о том, как откроет правду.

Добравшись до автомата в родильном отделении, он уже почти ничего не соображал. Думал, что как-нибудь сможет поговорить с Пьяри, что она его поймет. Все было слишком неожиданно. Даже для нее. Оскар представился и объяснил, что близко знаком с Найной.

— Оскар? Это ты? О Боже… Она никогда не рассказывала… ничего такого…

Не ответив на скрытые в ее словах вопросы, Оскар сообщил, что вчера привез Найну в больницу.

— Почему? Что произошло?

Механически, словно кто-то нажал внутри его на кнопку, Оскар повторил слова врачей:

— У нее была послеродовая геморрагия.

— Что?!

— Она умерла… она умерла, — прошептал он. Слова получились какими-то маленькими, как будто не хотели появляться на свет. Горло сдавило, Оскар проглотил слюну и выжал из себя остальное: — Возникли осложнения при родах. Это было… так неожиданно.

— Что?! Что ты говоришь? Какие роды? Найна не была беременна. Она и детей-то иметь не может. Вы ошиблись номером. Кто вы? О чем вы говорите? Где Найна?

— Прости… — Раздался гудок, предупреждающий, что надо положить еще одну монету. — Позвони в больницу, если не веришь. Я дам тебе номер.

— Нет! — Голос Пьяри задрожал. — Погоди… нет. Что происходит? Это розыгрыш? — Она будто разговаривала сама с собой. — Где ты?

— В Треффордской больнице, в Манчестере.

— Хорошо, диктуй номер, — сказала она. — А твой? У тебя есть телефон?

— У меня… нет, можешь звонить на Найнин.

— Это точно? — переспросила Пьяри, и Оскар понял, что ее интересует не набор цифр.

— Прости.

Он положил трубку.

Последовал шквал звонков. Пьяри позвонила Раджану, тот — в больницу, потом Оскару. Затем брат с сестрой встретились. До утра, перебивая друг друга, они пытались составить целостную картину произошедшего, чтобы придумать правдоподобную версию для Сарны и Карама.

Ни Пьяри, ни Раджана не интересовала романтика отношений между Найной и Оскаром. Сейчас главное было смягчить удар для родителей. Вскоре они поняли, что факты не так-то легко поддаются изменению. Умолчать о замужестве Найны или о новорожденной дочери будет трудно.

— Думаю, мы сами должны сообщить маме с папой, — предложила Пьяри.

— Хорошо, как вам будет угодно, — ответил Оскар.

Немного погодя Раджан пришел к иному решению:

— Может, тебе стоит быть рядом при этом разговоре? У родителей могут возникнуть вопросы…

— Ладно, если вы так хотите. — Оскар спросил себя, что посоветовала бы Найна. — Мне нужно еще несколько дней побыть в больнице с ребенком. И потом, я не знаю, как мне добраться с ней до Лондона… — Он вдруг подумал, как трудно ему придется — без Найны, с маленькой дочкой.

— О Господи, и правда. Извини, у меня вылетело из головы! — Раджан впервые осознал, что Оскар тоже страдает. — Прости… Тебе сейчас нелегко.

Оскар посмотрел на людей, сидевших вокруг него в больничном буфете. Многие выкручивали себе руки — иногда он видел то же самое в автобусе или в приемной врача. Теперь он понял, что это язык горя, на котором говорят и его пальцы: они изгибались и переплетались, давя на костяшки, чтобы болью облегчить душевные страдания.

Голоса споривших Раджана и Пьяри доносились из трубки, словно отзвук другого времени.

— Не стоит говорить им, почему это случилось. Они не вынесут такого удара, — сказала Пьяри.

— Не глупи, все равно они узнают. Мама первым делом полюбопытствует, кому Найна завещала…

— Раджан! Это же ужасно. Как ты можешь такое говорить?

— Но это правда. Прекрати, маме ведь известно, что Притпал оставил Найне приличное состояние и что у нее был собственный дом. Она, без сомнения, поинтересуется, кому все это отойдет. Ты ведь знаешь маму. Так или иначе, она допытается, что Найна была замужем. Прости, Оскар, мы тут думаем вслух. — Раджан явственно ощутил его присутствие. — Нам придется рассказать все как есть.

Оскар почти их не слушал. Они словно говорили о ком-то другом, кто остался в далеком прошлом. Принимать участие в тайном сговоре он не желал — пусть сами решают, что делать. Вдруг Пьяри не выдержала:

— Что же ты натворил? Ты не должен был ей разрешать!!!

Эти слова, точно стрелы, поразили его прямо в сердце, которое и без того разрывалось от чувства вины.

— Найна была уже взрослой женщиной. Она сама все решила. — Оскар пытался убедить скорее себя, нежели ее.

На мгновение наступила тишина, нарушаемая лишь тихими всхлипами.

— Как она… девочка? — впервые спросил Раджан.

— Хорошо. — Оскар вспомнил ее невесомое тепло на своих руках — словно держишь мыльный пузырь. — Прекрасно.

— Вот и славно… У нее уже есть имя?

Оскар хотел было сказать, что нет, но внезапно вспомнил:

— Умид.

— Умид? — переспросил Раджан.

— Умид. Надежда, — подтвердил Оскар им и себе.

— Умид, — тихо повторила Пьяри. Пропасть горя, зияющая в ее груди, с хрустом проглотила это слово.

Карам и Сарна не знали, что хуже: гибель Найны или ее обман. В каком-то смысле они столкнулись с двойной смертью.

Сарна откинулась на спинку кресла, подтянула ноги и скрестила руки, словно закрываясь от окружающего мира. Так, скрючившись, она и сидела, глядя на часы в форме Африканского континента широко открытыми немигающими глазами.

Сарна всегда считала, что смерть — это конец. Теперь она поняла: гибель Найны — боевой клич из прошлого, но она слишком утомилась, чтобы продолжать войну. Потеря дочери глубоко ее ранила, разбудила вой, который десятки лет назад заглох на «Амре». Сарна не осмеливалась показывать свою боль, потому что по родственникам горюют не так. Материнская любовь ни с чем не сравнится. Сарна потеряла уже двух сестер и знала, каково это. Гибель дочки породила в ней нечеловеческие страдания — и они тоже были ей известны. Она снова почувствовала, как ее раздирает на части и одновременно приминает тяжелейшим грузом; кровь замедлила свой бет, отрывисто пульсируя в венах; горло сдавило. Лезвия раскаяния кололи ребра и царапали душу. Что еще хуже, Сарнино сердце продолжало биться — хотя и неровно. Зачем оно работало? Ей больше не хотелось жить. Умри она много лет назад — так же, как погибла Найна, — ничего не произошло бы.