Концепция лжи - Алексей Бессонов

– Посылку? Для пана?.. Ах, сейчас… Я-ан!

На ее зов из подсобки с готовностью выскочил низкорослый и лысый старикашка с крючковатым носом. Ни говоря ни слова, он очень внимательно изучил физиономию Леона, терпеливо ожидавшего какой-либо развязки, и тихо поинтересовался:

– Пан Макрицкий, если не ошибаюсь?

– Так, пане, – кивнул Леон, немного удивляясь конспиративной обстановке происходящего.

– От пана Уленгута? Он, если мне не изменяет память, близко знаком с вашим почтенным батюшкой?

– Н-да, – согласился Леон. – Но…

– У нас все готово, – старикан взмахнул сухонькими ладошками и снова исчез в дебрях своего заведения. – Пан выбрал прекрасный Порто, – сообщил он, возвращаясь в желтоватым бумажным пакетом: из пакета появилось темное горлышко бутылки, и Макрицкий воочию убедился, что это действительно портвейн весьма почтенной выдержки. – Пан будет доволен…

– Сколько я должен? – на всякий случай поинтересовался Леон, пока девушка упаковывала пакет с бутылкой в нарядную картонную коробку с красноносой физиономией того самого Иосифа.

– Нет-нет, – замахал руками старец. – То – подарок… за все уплачено.

Коротко поблагодарив, Леон взял коробку под мышку и вышел на улицу. В спину ему пристально смотрели на удивление молодые серые глаза, спрятанные в густой сетке старческих морщин…

«Если б не девка, – подумал Леон, невольно оглянувшись на вывеску, – ну подземелье с гномами…»

И – замер.

На противоположной стороне улицы, погруженной в сероватый сумрак тени, стояла Люси. Несколько секунд Макрицкий торчал как вкопанный, разглядывая девушку. Она тоже посмотрела на него, и губы раздвинулись в до боли знакомой улыбке – тогда Леон, дернув головой, резко повернулся и быстро зашагал прочь, к Карловой. В горле у него было сухо. Сев в такси, он назвал адрес и добавил, непривычно для себя резко:

– Два счетчика, если быстро! Гони!

Таксист – молодой парнишка в светлой замшевой куртке, обернулся, бросил на Макрицкого оценивающий взгляд и кивнул:

– Будет…

В номере Макрицкий запер коробку с портвейном в сейф и уселся в кресло. Его пальцы нервно мяли сигарету.

Игра света и тени, в сотый, пожалуй, раз, сказал он себе. Всего лишь игра света… но даже если это действительно она… нет, я не должен был реагировать, потому что чем закончится такая игра, не предугадает никто. Он приказал доставить в номер бутылку водки и пиццу с грибами и подумал, что сегодня ему нелегко будет вернуться в рабочее состояние. Да и смысл? Похоже, Коровин несколько ошибся, посылая его на это мероприятие в качестве наблюдателя. Ничего особо ценного тут не высмотреть, как ни старайся. Господа юристы слишком заняты своими договорами и «круглыми столами», чтобы тратить время на кулуарную говорильню в барах. В Севилье – да, а здесь, увы, не та публика.

Замыленный коридорный вкатил в номер столик на колесиках, шмыргнул носом, принимая от Леона монету на чай, и исчез. Очевидно, дел у него было много. Макрицкий неторопливо распечатал поллитровку «Смирновской», налил себе в заранее приготовленный бокал и снял крышку с коробки – на него дохнуло горячей пиццей. Сто грамм мягко ушли по пищеводу, в груди появилось тепло. Леон поморщился и встал, чтобы приоткрыть окно. В номере тотчас же возник неясный шум переполненного людьми города. Макрицкий задержался у окна, бездумно глядя вниз, в легкое, желтое осеннее марево. Кругом была толпа, он почти физически ощущал ее присутствие: те эмоции, что давно превратили Злату Прагу в бесконечный праздник, существующий вне зависимости от сезона и времени суток, – но улочки и площади, мосты и соборы, впитавшие неисчислимые количества взглядов и чувств, оставались бесстрастными. В этом желтоватом древнем бесстрастии его собственные чувства показались Макрицкому лишними, неискренними: он сделал глубокий вдох и вернулся в кресло.

Даже если это была она… Девушка в скромном сером жакете и длинной, не по моде, юбке, стоящая на старинном тротуаре Гусовой улицы.

Леону стыдно было признаться самому себе в том, что главным – тем, что потрясло его больше всего, – была не вовсе привязанность, зародившаяся в нем на борту погибшего планетолета и вновь, как ему казалось, вспыхнувшая сейчас, а тайна, жгучая, выедающая его изнутри тайна, которую несла сейчас в себе пражанка Люси.

Он налил себе еще сто и разодрал наконец хрусткий пакетик, в котором лежали прилагавшиеся к пицце одноразовые вилка и ножик. Что ей довелось увидеть? Быть может, действительно – звезды? После странной фотографии, показанной ему Мельником, внутри Леона вспыхнула некая почти неощутимая искорка. Быть может, то была искра надежды, но о таких надеждах здравомыслящие люди не говорят даже сами с собой. И все же она существовала – а вдруг… а может быть, и я?

Ему трудно было бы покинуть не просто Землю, а весь вскормивший его мир: существовал, в конце концов, и долг, та сфера неких внутренних обязанностей, которую каждый человек определяет сам для себя. Цветущая степь, бездонное голубое небо, купола церквей, словом, все то, что создает ощущение общности, единения с людьми, так или иначе окружающими тебя. Но все же Леон знал, что преграда эта – тонка, и события, в водоворот которых он оказался вдруг вовлечен, с каждым его шагом делают ее еще тоньше и уязвимее.

В кармане запищало.

– Да?, – ответил Макрицкий, не прекращая жевать.

– Ты готов? – с какой-то ехидцей поинтересовался в трубке голос Дороша.

– К чему? – Леон не сразу понял, о чем идет речь.

– К китаяночкам. Мы ж договаривались. Забыл, что ли?

«Ах, ну да… – вспомнил он вчерашний разговор. – Действительно, сейчас лучше выкинуть что-нибудь этакое, а то досижусь до депрессии.»

– Да, Валерчик, – ответил Леон. – Помню. Так как у нас с китаяночками?

– Напяливай мундир, цепляй саблю и жди. Я сейчас за тобой забегу.

– Мундир?! Какого еще черта я по Праге буду с саблей таскаться? Ты что, Валер, не в себе?

– Тихо-тихо, – засмеялся Дорош. – Я с ними уже обо всем договорился, и пообещал, что все будет по-гусарски. Бравых офицеров с саблями им видеть еще не доводилось, так что готовься – можешь пока тестикулы размять.

Леон вздохнул и закатил глаза. Спорить с Дорошем, раз тот решить упереться, не имело ни малейшего смысла, все равно заставит, – это Леон хорошо помнил еще с академии. Но действительно, шествовать по Праге в форме!.. Этакое шоу для миллионов туристов! О, господи…

Дорош появился, когда он застегивал китель.

– Молодца! – одобрил подполковник, глядя на тонкую талию Макрицкого, перетянутую сейчас поясом. – Сразу видно, что на бумажной работе ты относительно недавно. Ничего, год-другой, и станешь весьма похож на меня.