Завещание фараона - Ольга Митюгина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И, повернувшись к залу, крикнул:
— Начальника стражи сюда!
Не прошло и минуты, как перед Агамемноном склонился высокий крепкий мужчина в алой тунике и блестящем бронзовом нагруднике.
— Ты звал, о царь?
— Немедленно гонца в Пирей. Пятьдесят военных триер, самых быстроходных, к бою! Мы выходим в море. Мена, иди за мной! — уже на ходу бросил царь своему новоиспеченному ошарашенному советнику. Конечно, старый воин немедленно последовал за Агамемноном.
Во дворе их ждали свежие кони, а утомленного скачкой финикийского скакуна, на котором приехал Мена, уже заботливо увели в царские конюшни.
Не теряя ни секунды, Атрид и Мена вскочили верхом — и помчались в порт.
Далеко впереди, гулко отдаваясь в Длинных Стенах, звучал топот скакуна отправленного в Пирей гонца.
Уж чего-чего, а такого развития событий бывший лазутчик фараона не ожидал. Атрид вдали от посторонних глаз потерял все свое царское величие, и Мена мог видеть, насколько взволнован молодой человек. И старик прекрасно понимал владыку Эллады. Одна мысль сейчас владела ими обоими: «Лишь бы похитители не успели далеко уйти! Ищи их потом по всему морю от Афин до Дельты!».
Вот и Пирей.
Глазам изумленного Мена предстало невероятное зрелище: дорожки золотого света на черных волнах — и озаренные бесчисленными факелами пятьдесят громадных военных кораблей у пирсов.
С поднятыми парусами и спущенными на воду тремя ярусами весел.
Триеры удерживались у причалов лишь тонкими канатами — и ждали только приказа, чтобы лететь в море.
Атрид и Мена спешились и взбежали по сходням на высокую палубу первой триеры.
Царь поднялся на нос корабля.
— Отчаливаем! — коротко приказал он и одним взмахом меча перерубил канат, удерживающий судно у причала.
Огромный корабль словно чуть вздрогнул, покачнулся — а затем пирс застонал: пятьдесят военных триер разом оттолкнулись веслами от причала и, развернувшись, кильватерным строем за царской триерой, казалось бы, не спеша, величественно потянулись в море.
Когда причал остался далеко позади и все корабли обогнули мыс Пирея, тогда ветер с хлопаньем надул развернутые паруса, гребцы ускорили удары — и триеры полетели над ночным морем, легко и стремительно разрезая своими острыми носами темные волны.
Пена от весел кипела у бортов.
Такой скорости, такой слаженности Мена никогда прежде не видел! Семь с половиной тысяч весел на пятидесяти кораблях поднимались и опускались с механической четкостью, и ни одно не выбивалось из общего ритма. Парус над головой гудел от ветра, на лицо иной раз падали брызги, летящие из-под бортов — и их тут же осушал холодный поток встречного воздуха. Неотвратимо и быстро мчались корабли во тьме ночи, как сама судьба.
В открытом море триеры развернулись строем во фронт, словно загонщики, идущие с сетью на дичь.
Верно говорят, что Эллада — госпожа на море, а эллины — его хозяева! Никому не скрыться и не уйти от стремительных и грозных эллинских кораблей на его просторе. Через два часа, когда ночь отмерила всего лишь две своих трети, царь, все это время стоявший на носу триеры, заметил три белеющих во мраке паруса. С этого момента эллины взяли курс на них, и вскоре уже стало возможным различить сами суда — объемные униеры с широкими палубами и высокими надстройками над бортами. По плетеным корзинам для лучников, установленным на мачтах, и по высокому, характерному изгибу кормовой надстройки сразу становилось ясно, что это египетские военные корабли.
Заметив погоню, египтяне попробовали ускорить ход, что мало у них получилось, поскольку они и так шли на пределе. Триеры окружили их двойным кольцом, встав к египетским судам носом.
— Эй вы! — крикнул по-египетски Мена. — Если вы не отдадите живой и невредимой девушку, которую украли, считайте, что вы уже на священных полях Иалу!
— Никогда! — донеслось в ответ.
Униеры пришли в движение и поменялись местами — так, чтобы третья оказалась между двух других.
Сразу стало ясно, что на ней и находится пленница.
На палубе левого корабля произошло какое-то движение, и в нос ближайшей триеры, просвистев в воздухе, вонзилась стрела. С ее наконечника тяжелыми каплями падал в волны знаменитый египетский яд…
Ночь озарилась светом факелов, их блики заиграли на черной воде. В ответ на этот выстрел с триеры посыпался огненный дождь горящих стрел. Им навстречу, незримые в темноте, полетели ядовитые. К счастью, триеры, стоявшие носом к египетским кораблям, представляли собой не слишком удобную мишень — а борта египетских униер с двух сторон ничем не были защищены.
Одна из них вскоре превратилась в гигантский костер, и оттуда, спасаясь, прыгали люди — и плыли к стоявшей в центре униере.
На правой меж тем тоже стреляли по греческим кораблям, но не столь часто: ее команда разделилась на две группы, и в то время как первая вела бой, вторая тушила горящие стрелы эллинов.
Одна из триер двинулась вперед, прямо на борт египетского корабля — казалось, под самый град стрел. Но поступок капитана только на первый взгляд выглядел безрассудно: стоявшие на верхней палубе люди укрылись за щитами, а ярусы гребцов на греческих кораблях размещались только под ней, поэтому люди там находились в безопасности от стрел.
Египтяне засуетились: они прекрасно поняли, что сейчас произойдет, но помешать этому ничем не могли.
Страшный удар сотряс униеру от реи до днища — и кто-то истошно завопил, что в трюм хлещет вода.
Триера медленно и плавно, даже величественно, отошла назад и вернулась в оцепление.
У каждого военного корабля греков нос оканчивался пятиметровым бронзовым лезвием, скрытым водой, что позволяло триерам пробивать борт противника, оставаясь на относительно безопасном расстоянии — что сейчас и было сделано.
Египетское судно погружалось так быстро, что его экипажу ничего не оставалось, кроме как прыгать в воду и плыть на единственный уцелевший, посольский, корабль.
Там все прекрасно понимали, что если вступят в бой, то не продержатся долго… но нарушить волю царицы
