Боярин - Олег Гончаров

– Хорошо, – ответила ему княгиня. – Вон, – указала она рукой, – в сторонке постой. Если понадобишься, я к тебе обращусь.

Отошел проэдр, а Ольга ко мне повернулась:

– Чем это от него так воняет? Словно поляну цветущую лось дерьмом изгадил.

– Наверное, благовониями проэдр себя умасливает, чтобы запах пота отбить, – усмехнулся я.

– Лучше бы в бане попарился, – сказала княгиня.

– Ему нельзя, – подал голос Претич.

– Это почему?

– Расплавится и потечет.

Рассмеялись мы, но смех наш не больно-то веселым вышел. Хлопнул трижды в ладоши василис Царьградский, трубы призывно загудели, барабан громыхнул, притихли люди на площади. На центральный помост поднялись вельможа разодетый и священник в платне золоченом.

– Во имя Господа нашего, Иисуса Христа… – пропел поп.

И затянул длинный молебен, часто повторяя имя Бога и апостолов его. Люди на площади попадали на колени и усердно молились, старательно стукаясь лбами о пыльную мостовую.

Василис с семьей молились наравне со всеми, а патриарх лишь крестился изредка да на нас поглядывал недовольно.

Наконец священник замолчал, и на его место вельможа встал. Народ с колен поднялся и зашумел одобрительно. А вельможа между тем речь начал. Говорил о том, что всякая власть от Бога, что покушаться на нее грех великий, что император Константин – единственный заступник для всех христиан. И снова Иисусом и именами его учеников, и всеми святыми, и ангелами, и архангелами обильно свою речь сдабривал.

– А ты говоришь, – шепнул Никифор учителю, – что Господа всуе поминать не стоит.

Ничего ему Григорий не ответил, лишь хмыкнул сердито.

– Эй, – окликнула Ольга проэдра, – и долго все это продолжаться будет? Неужто меня Константин позвал только для того, чтоб я посмотрела, как его народ любит? Так я это знаю. Он муж праведный и людям своим словно отец родной. Чего дальше-то?

Оживился толстяк, заулыбался. Обрадовался, видать, что на него внимание обратили.

– Сейчас, – говорит, – самое интересное начнется. Обвинитель уже преступника вызывает.

– Преступника? – сделала вид, что удивилась, Ольга. – А я-то думаю, чего это рядом со священником страхолюды делают? – показала она на заскучавшего детину и его помощников. – И в чем же тот преступник провинился?

– Разве архонтиса не слышала, что обвинитель говорил? – растерялся Василий.

– Ты уж меня прости, будь ласков, – вздохнула княгиня. – О своем я задумалась, вот и пропустила мимо ушей. Да и речь у него была больно мудреная, даже толмач мой, боярин Добрын, не разобрал. Так ведь, Добрыня? – взглянула она на меня.

– Так, княгиня, – с поклоном я ей ответил.

– Не изволь беспокоиться, – закивал проэдр. – Я тебе сейчас все объясню, – и затараторил: – Тут дело государственной важности. Злоумышленник этот стыд Божий потерял. Решил жестокое дело свершить и императора, да продлит Господь его годы, вместе с женой и детьми убить. Только задумка его пустой оказалась. Нашлись люди, которые сумели каверзу его злобную предотвратить. – Тут Василий просиял и нас оглядел многозначительно, словно давая понять, что именно он жизнь василису спас. – Теперь же Порфирородный на суд Божий преступника выставил. Демос[87] решить должен участь этого злоумышленника.

– Вот оно что, – Ольга руками всплеснула. – И кто же этот человек?

– Да вон же… – сказал толстяк и рукой в дальний конец площади указал. – Ведут его.

В этот миг притихли люди. И в тишине, тяжело нависшей над площадью, раздался звон цепей.

Я его не узнал сразу. Оброс бородой, лохматый и грязный, на плечах власяница грубая, руки-ноги в железах тяжелых, а в глазах тусклых пустота.

– Как же так, воин? – прошептал я. – Как же так?

Шел он сквозь толпу, оковами звенел, а у меня сердце кровью обливалось.

– Вот и свиделись, Анастасий.

Поднялся в тишине бывший стратиг Норманнской капитулы на помост посреди Лобной площади. Оглядел бывший проэдр Византийский людей, собравшихся на его кончину посмотреть, на четыре стороны поклонился и встал между вельможей-обвинителем и священником. Тут же к Анастасию горбун подскочил, за цепь ручищами рванул и на колени его поставил.

– Вина этого преступника доказана, – провозгласил обвинитель. – Что скажет демос?

– Сейчас народ решит, – пояснял Василий радостно, – казнить или миловать.

Зашумели люди на площади, гвалт такой подняли, что и не разобрать – кто за смерть Анастасию ратует, а кто жизнь ему сохранить требует. Посидел Константин, рев толпы послушал, а потом лениво руку вверх поднял. И тотчас заревели трубы, заухал большой барабан, перебила эта музыка крики, и вновь стихло все.

– О, великий император, – обратился обвинитель к василису. – Не может демос принять решение. Тебе отдает право предать смерти преступника или милостью своей простить его, – и согнул спину в почтении.

Степенно поднялся Константин со своего сиденья.

– Благослови, отче, – попросил патриарха.

– Во имя Отца, Сына и Духа Святого, – Фокий размашисто перекрестил василиса и руку ему подал.

Поцеловал Константин пальцы патриарха, сам перекрестился, встал перед народом, кисть правой руки в кулак сжал, а большой палец оттопырил. Выставил кулак вперед, помедлил малость…

– Он простит его… – услышал я тихий шепот Ольги. – Он простит.

…подождал еще мгновение Константин, а затем кулак большим пальцем вниз повернул.

Взревел народ, не то радостно, не то огорченно – разве в таком гвалте разобрать что-то можно?

– Смерти преступника император предать повелевает! – перекрикивая толпу, провозгласил вельможа. – Аминь!

Подождал обвинитель, пока шум утихнет, и у Анастасия спросил:

– Если хочешь смерти легкой и быстрой, отвечай, кто в заговоре богомерзком вместе с тобой участвовал? Кто подбивал тебя на мерзкое действие? Кто вместе с тобой должен жизни лишиться?

Отпрянул народ от помоста, назад подался.

– Сейчас преступник на любого указать может, – голос у Василия дрогнул. – И тогда этого человека рядом с Анастасием поставят, – и проэдр бочком-бочком да за спиной Претича укрыться попытался.

Между тем Анастасий всю площадь осмотрел и на Феофано свой взгляд остановил. Всего несколько мгновений воин и девка смотрели друг на друга, а затем она глаза в сторону отвела.

– Нет, – сказал Анастасий. – Никто меня на покушение не подбивал. Я один все замыслил. Один все решил. Казните меня, как хотите.

Выдохнули люди с облегчением и вновь к помосту прихлынули.

– Аминь! – сказал обвинитель и в сторонку отошел.

– Вот ведь сучка драная! Безвинный за нее страдать должен! – чуть не вырвалось у меня. – Ведь это же она меня подбивала в Царь-городе бунт устроить. Она хотела Константина убить, а Анастасий ее отговаривал! Что же это на свете белом делается?