Час волкодава (Фирма Синяя Борода) - Михаил Зайцев

В узкую щель меж косяком и приоткрывшейся дверной панелью проникал яркий, слепящий электрический свет. Борясь с желанием распахнуть дверь настежь, Миша придержал пластмассовый шарик. Подождал, пока глаза привыкнут к искусственному желтому свету. Осторожно заглянул в яркую щель.

То, что увидел Чумаков, заставило его содрогнуться. Миша был готов к любым сюрпризам, так по крайней мере ему казалось, однако увидеть двух здоровенных псов Миша не ожидал.

Две немецкие овчарки лежали посреди обширной обитой досками комнаты. Одна из собак, зажав в лапах Мишин кожаный сапожок, с увлечением терзала клыками каблук. Другая псина подняла морду, ощерилась и внимательно всматривалась в щель меж дрогнувшей дверью и дверным косяком.

Собачьи глаза встретились с широко раскрывшимся Мишиным глазом. Пес зарычал глухо, гавкнул и, приподняв хвостатый зад, оттолкнулся лапами от деревянного пола, прыгнул!

Миша захлопнул дверь, привалился к ней плечом. Услышал, как с другой стороны собачьи когти царапнули по полу. Залаяла вторая собака, по-видимому, переставшая грызть каблук Мишиной обуви и сообразившая, что для клыков появилась, ожила новая игрушка с тем же запахом, что и внутренность обслюнявленного сапожка, но более интересная, живая игрушка с сахарными косточками и аппетитным свежим мясом. О дверь ударилась пара собачьих лап, с небольшой задержкой к ним присоединилась еще одна пара. Когтистые лапы скребли белую краску, лобастые головы стучали в фанеру двери, лай в две глотки оглушал. Чумаков, привалившись плечом к дверной панели, опустился на корточки, удерживая дверную ручку в том положении, когда пружина примитивного запора отпущена и язычок задвижки помогает противостоять собачьему тарану. Работая ветеринаром, Миша научился разбираться в собачьем характере. Эти две псины, несомненно, притравлены на человека. У них, конечно же, есть хозяин, которого они обожают, у них есть друзья-люди, которых они терпят. Остальных двуногих псы ненавидят. Обижаться на собачек, ответно их ненавидеть и проклинать - бессмысленно. Четвероногие ни в чем не виноваты. Их такими воспитали, учили ненависти, поощряли кровожадность.

Перебесившись и охрипнув от лая, псы немного успокоились. Судя по звукам, улеглись за дверью, навострив уши, неудовлетворенно сопя и жадно вглядываясь в белое дверное бельмо, умирая от желания, чтобы преграда меж ними и двуногим исчезла.

"Открой я дверь, как лох, настежь, мог бы и не успеть заскочить обратно в свою темницу и отгородиться от овчарок-людоедов, - прикинул Миша в уме. Впрочем, нет! Успел бы спрятаться. В этом-то и весь расчет пленившего меня противника: напугать до смерти, но оставить живым. Кешу пугали мертвой супругой, меня - кровожадным зверьем. Чего-то ИМ от меня надо! Чего - вот в чем вопрос! Хотя вопросы-то как раз задавать буду не я. Меня будут спрашивать. Допросят ради проформы, а потом пристрелят. На бульваре стрелять в доктора несподручно. Доктор-то официально для властей - труп. К чему смущать милицию трупом-двойником? А раз уж взяли живьем, значит, запустят в отработанный конвейер: напугают, расшатав волю, допросят и бабах - выстрел в затылок. Что же делать?.. Блин! А ведь я знаю, что делать! Знаю, черт меня дери!.."

Не самым увлекательным эпизодом в повествовании Сан Саныча о пройденном жизненном пути было упоминание про первый экзамен будущего курьера ЦК, а именно рассказ о схватке со служебными собаками. Однако у Чумакова в памяти вспышкой надежды воскресла как раз история о единоборстве Сан Саныча со свирепыми псами. Вспомнились слова партнера, что абсолютная неподвижность смущает клыкастых зверей. И у человека появляется возможность внезапно напасть на животных и победить. Одолеть голыми руками двух молодых сильных немецких овчарок Чумаков, разумеется, не рассчитывал. Не обольщался относительно финала возможного поединка в стиле древнеримских цирковых забав. Какое бы преимущество хитростью ни отвоевал разумный человек у рожденного сражаться зверя, мечтать о победе человеку, не прошедшему специальную подготовку, не приходится. Но на то и разумен человек, чтобы, зная об одной хитрости, ее приумножить, развить и придумать план действий, исключающий силовой контакт с разъяренными животными и одновременно позволяющий спастись от острых клыков да цепких лап.

Как сидел Чумаков на корточках, так на корточках и отполз от двери. Сместился поближе к дверному косяку, заставил себя отпустить кругляк дверной ручки.

Собаки услышали шорох, почуяли шевеление за фанерной преградой и, хрипло залаяв, вскочили. Менее азартно, но когти снова царапнули белую краску двери, морды уткнулись в фанеру. Дверь сотряслась, однако металлический фиксатор выдержал. Мише подумалось: будь вместо собак с той стороны разъяренная горилла, она в обязательно крутанула круглую ручку, а собаки справляются с механикой запорных устройств, слава богу, лишь в кинофильмах.

Повторная атака закончилась быстрее первых собачьих наскоков. Умные твари сообразили, что биться косматыми лбами о дверь бесполезно. Погавкав сердито, побрызгав слюной, псы притихли.

Притих и Миша. Но одно дело - притихнуть, замереть, а совсем другое погрузиться в состояние полной, абсолютной неподвижности. Сидя на корточках, Чумаков сгорбился, спрятал лицо между коленей. Ничего, сидеть удобно. Вот только руки куда девать? Обхватить руками голени? Нет, не то. Положить ладони на затылок, так, чтобы предплечья прикрывали лицо. Вроде нормально, но не совсем удобно... Ага! Самое оно, скрестить руки возле лица и закрыть ладонями уши! Не видеть собак, не слышать их, полностью погрузиться в себя и сосредоточиться на чем-то постороннем, например, на риторическом вопросе: есть ли жизнь на Марсе?

В студенчестве, когда Михаил Чумаков занимался спортивной гимнастикой, его тренер, изучив возбудимую и нервную Мишину натуру, перед соревнованиями учил Чумакова: "Не думай, получится - не получится, когда подходишь к снаряду, размышляй о пустячках - есть ли жизнь на Марсе? Сколько любовников у английской королевы? Как предотвратить кариес? Ну и так далее. Понял?" Миша кивал в ответ, подходил к снаряду и забывал обо всех тренерских наставлениях. И срывался на тех упражнениях, которые блестяще выполнял во время тренировок.

А Сан Саныч так и не поделился с Мишей секретом собственного патологического спокойствия.

"Эх, Сан Саныч! - горько подумал Миша. - Жив ли ты еще? Ты просил считать тебя живым, пока я сам не увижу твое мертвое тело. Может так статься, партнер, что я тебя ни живого, ни мертвого больше не увижу. И вообще, последнее, что я увижу в жизни, будет оскаленная собачья пасть!.. Я открою дверь, намереваясь обмануть псов, воспользовавшись твоим рецептом, партнер, и меня загрызут! Непременно загрызут! Обязательно загрызут! Я уже, можно сказать, трупешник!.. Так чего же я тогда дергаюсь, если я уже записался в покойники?.. Причем добровольно. Раз я покойник, то и вести себя следует соответствующим образом. У покойников нервы отключаются медицинский факт!.. А вот продолжает ли думать мозг усопшего - этого никто не знает. Тем более никто не знает, о чем думает умирающий мозг. Может, как раз о том, есть ли жизнь на Марсе? Или про любовников королевы Англии?.. А правда, ужасно интересно - есть все-таки на Марсе жизнь или же ни фига?.."

Сердце забилось равномерно, дыхание успокоилось.

Миша развел скрещенные у лица предплечья, в качестве репетиции протянул левую руку к дверной ручке, сделал пальцами движение, как будто крутанул шарик, слегка дернул на себя и быстро вернул ладошки на уши. Нормально получилось. Быстро и уверенно, без суеты. Далее утруждать себя репетициями Чумаков не счел нужным. Вытянул руку, сжал пальцами пластмассу ручки, повернул, потянул на себя, отдернул пальцы. Скрипнув, дверь чуть-чуть приоткрылась. Как по команде, оба пса, толкаясь и мешая друг дружке, бросились в щель и, распахнув дверь настежь со страшным рычанием ворвались в комнату, доселе служившую Чумакову убежищем от собачьих клыков.

Сжавшись в комочек, обхватив руками голову, заткнув ладонями уши, Чумаков затаил дыхание. Пес, вскочивший в комнату первым, едва не сшиб окаменевшего Мишу. Тявкнул скорее удивленно, чем злобно, предпочел не сталкиваться со странным неподвижным существом, пахнущим человеком, однако совершенно на обычного двуногого не похожим. Пес прыгнул, перескочил через смутившее собачий рассудок создание и громко обиженно залаял. И вторая влетевшая в распахнувшуюся дверь псина, привыкшая, что незнакомые люди от нее убегают, боятся ее, смотрят на нее с опаской, повторила прыгучий маневр четвероногого собрата - перемахнула через живое препятствие. Первая собака извернулась, посторонилась, освобождая отставшей овчарке место для приземления, а крашенная белым дверь между тем, дойдя до крайней точки своего распахивающегося движения, стукнулась о доски стены, скрипнула петлями и, повинуясь силе инерции, двинулась обратно.