Любовь с ароматом чая - Джанет Маклеод

Олив покраснела и пожала плечами.

– Заварить вам чаю?

Она захлопотала, не дожидаясь ответа. Кларри отметила перемены, происшедшие в этой милой кухне: над головами была натянута бечевка с сохнущими на ней пеленками, в буфете появилась детская миска и чашка с двумя ручками, а между дверью во двор и входом в кладовку стояла детская коляска.

Пока Уилл занимал Олив беседой, засыпая ее вопросами, Кларри, держа Джорджа на коленях, обнимала его и издавала смешные звуки, чтобы позабавить малыша. Джордж визжал от радости, растягивая пухлые губы в широкой улыбке. Кларри продолжала его развлекать, пока он вдруг не потерял к ней интереса и не закричал, привлекая внимание матери.

Олив быстро подошла и забрала сына. Кларри с завистью смотрела на то, как малыш привычно уселся на колено матери, а она рассеянно поцеловала его в светлый пушок на макушке. В основном говорил Уилл, но и Олив с гордостью рассказала им о том, что ее Джек теперь стал квалифицированным мастером-дегустатором.

– Он помогает мистеру Мильнеру решать, какой чай закупать на аукционах.

– Я рада, что Джек добился успеха, – сказала Кларри.

Олив взглянула на нее с сомнением.

– Ты никогда не верила в Джека так, как я.

Уилл удивленно посмотрел на Кларри, но она решила не отвечать на эту колкость.

– И ты не ошиблась, – произнесла она, вставая. – Хочешь, приезжай к нам на Пасху. Дома будем только мы с Уиллом и Герберт. Берти с семьей уехал во Францию.

– Приходите, Олив, – поддержал Кларри Уилл. – Папа будет очень рад увидеть Джорджи.

– Мы не называем его Джорджи, – раздраженно сказала Олив. – Мне очень жаль, но к нам в гости придет мама и Томас со своей подругой.

Увидев, как огорчился Уилл, она добавила чуть мягче:

– Джек надеется, что его брат наконец-то сделает предложение своей девушке. Мы уже не знаем, как намекнуть ему на это. Бедная Анна скоро выйдет из возраста невесты, если он не поторопится.

Вдруг Олив покраснела и отвела смущенный взгляд, крепко прижимая к себе Джорджа. Снова между сестрами встала невидимая стена, пропасть между матерью и бездетной женщиной. Кларри огорчало то, что Олив не подпускает ее ни к себе, ни к своему ребенку, как будто она могла разрушить их с Джеком уютный мирок. На мгновение она задумалась: почему младшая сестра относится к ней с таким недоверием, что даже не хочет от нее ничего принимать?

– Береги себя, – сказала Кларри, уходя.

Она надеялась обнять напоследок Джорджа, но Олив прижала его к себе. Его пухлые ножки обхватили ее за талию, словно ребенок и мать были одним целым.

Возвращаясь с Уиллом домой, Кларри вдруг разрыдалась.

– Почему она так холодна со мной? Что я ей сделала?

– А у вас что-то было с Джеком? – спросил Уилл задумчиво.

– Ничего серьезного, – ответила Кларри с досадой. – Мы недолго встречались, да и виделись очень редко. Когда Джек разорвал наши отношения, Олив приняла его сторону и сказала, что во всем виновата я. Но это произошло много лет назад.

– Возможно, она до сих пор ревнует.

– Ревнует ко мне?! – с недоумением спросила Кларри. – Разве это возможно?

– Джек полюбил вас раньше, и, может быть, Олив думает, будто вы до сих пор ему небезразличны, – пояснил Уилл.

– Но это же абсурд! – воскликнула Кларри. – Они ведь так счастливы вдвоем, и у них есть Джордж. У нее нет повода для ревности.

Уилл остановился и взял мачеху за руки, нежно глядя на нее.

– Милая Кларри, вы даже не представляете, как легко в вас влюбиться, правда? Вы притягиваете к себе людей, как солнце.

Кларри вдруг засмеялась, хотя слезы по-прежнему блестели на ее темных ресницах.

– Уилл Сток, ты лучший утешитель, которого только можно себе представить. Каким же замечательным учителем ты будешь! В твоем классе не будет ни скучающих, ни павших духом учеников.

Взявшись за руки, они продолжили путь в Саммерхилл. На душе у Кларри стало светлее. Она не будет навязываться Олив и подождет, пока сестра сама не захочет ее увидеть.

Глава тридцать первая

Кларри отказывалась верить в мрачные прогнозы по поводу войны с Германией. Разговоры об этом велись в чайной, хотя основными темами дискуссий среди посетителей, интересовавшихся политикой, были борьба за оплачиваемые отпуска, легализация профсоюзов и дальнейшие шаги по пути завоевания избирательного права для женщин.

Такие завсегдатаи чайной, как Флоренс и Нэнси, многие соратницы которых угодили в тюрьму за участие в политической борьбе, пребывали в оптимистическом настроении.

– Нужно только дождаться осенних выборов, – рассуждала Флоренс. – Если либералы не пообещают эмансипации для женщин, они проиграют.

– Точно, – поддержала ее Нэнси. – Пусть потом скрежещут зубами от злобы!

Уилл сдал выпускные экзамены и получил диплом. Когда он вернулся домой в середине июня, Кларри устроила в его честь торжественный семейный обед, на который был приглашен и Джонни. Берти и Вэрити, зная, что спиртного на столе не будет, принесли с собой шампанского и много рассказывали о своей последней поездке во Францию. Они приготовили рекомендательные письма для Уилла и Джонни.

– У семьи Гийар прелестный замок недалеко от Ниццы, – сказала Вэрити. – Вы обязательно должны там остановиться.

– А в Париже, по пути на юг, вы сможете погостить у нашего доброго друга графа де Тинье, – хвастливо добавил Берти. – У него великолепный винный погреб. В прошлом году мы виделись с ним на Лазурном берегу.

– А что вы думаете по поводу разговоров о войне между Германией и Францией? – сочла необходимым спросить Кларри.

Они строили планы так, словно политическая обстановка в континентальной Европе вовсе не была напряженной.

– В чайной я слышала кое-какие слухи на этот счет.

– Уверяю вас, Кларри, – безапелляционно заявил Берти, – это именно слухи и больше ничего. Полагаю, наши французские друзья информированы лучше, чем сплетники в вашей чайной, не правда ли?

Она замолчала, слушая, как молодые люди оживленно обсуждают предстоящее путешествие по Франции, Италии, Германии и Австрии, и больше не вмешиваясь в разговор.

В конце июня Уилл с Джонни отправились во Францию. Кларри вместе с Лекси и Эдной поехала проводить их на Центральный вокзал. Она вспомнила, что чувствовала девять лет назад, когда они с Олив впервые сюда прибыли: беспокойство, благоговейный страх. А еще тогда было холодно.

– Однако какое зрелище мы представляли в платьях домашнего изготовления и в соломенных шляпах, – засмеялась она, вспоминая тот день. – Мы словно сошли со страниц повестей Киплинга. А потом дядя Джейред посадил нас на телегу, выставив на всеобщее обозрение.

– Люди, наверное, думали, что приехал цирк, – шутливо заметила Лекси.

– Скорее, прилетели две райские птички, – галантно вмешался Уилл.

Они смеялись, обнимая друг друга, а затем женщины стояли на перроне и махали вслед поезду, окруженному клубами дыма.

Через два дня после их отъезда газеты сообщили об убийстве в Сараеве. Кларри допоздна задержалась в чайной и смогла почитать газеты Герберту только следующим вечером. Сербский студент стрелял в эрцгерцога Франца Фердинанда, наследника Австро-Венгерского престола. Кларри бегло прочла заметку, гадая, не собирались ли Уилл и Джонни посетить Сараево.

В последующие дни и недели газеты стали наполняться тревожными новостями об ультиматуме, об испортившихся отношениях между Австрией и покровительницей Сербии Россией, а также между их союзниками – Германией и Францией. Будет ли Британия вовлечена в войну?

Насколько поняла Кларри из газет, стремления воевать со своей соседкой, расположенной с другой стороны Немецкого моря[28], у Британии не было. Более того, это представлялось невозможным, поскольку их королевские династии состояли в родственных отношениях, а порты Тайнсайда и Германии имели крепкие торговые связи. Иногда германские моряки с торговых судов забредали в чайную, где заигрывали с официантками. Как-то раз Уилл побеседовал с ними на ломаном немецком.

Август принес новости об ухудшении ситуации на континенте, Австрия объявила войну Сербии. Больше всего Кларри тревожилась за Уилла и его друга. Одно письмо от них пришло из Парижа, второе – из Швейцарии. Они отклонились от запланированного маршрута, и теперь она не имела представления о том, где они могут находиться. В Швейцарии, если верить газетам, было спокойно. Громко выражался протест против войны, особенно представителями профсоюзов и религиозными лидерами.

В первое воскресенье августа Кларри выкатила Герберта в парк посмотреть на митинг, организованный в поддержку мира. День стоял теплый и солнечный, цветочные клумбы радовали глаз буйством красок. Женщины были одеты в яркие платья и шляпы. Воздух был наполнен шумом детских голосов. Война казалась столь же нереальной, как вероятность того, что здесь сейчас упадет метеорит.