Цирк проклятых. Кафе лунатиков - Лорел Гамильтон

— Мне нравится твое учтивое и галантное обхождение с мужчинами.

— Если от тебя нет помощи, то можешь идти.

Он поставил чашку на стол.

— Ухожу и оставляю вас вдвоем, голубки.

— Эдуард!

— Ухожу, ухожу.

Я проводила его до двери.

— Спасибо, что ты там оказался, даже если ты за мной следил.

Он вытащил простую белую визитку с телефоном на обороте. И все — ни имени, ни эмблемы фирмы. Но какая нужна эмблема? Окровавленный кинжал или дымящийся пистолет?

— Если я буду нужен, позвони по этому телефону.

До сих пор Эдуард никогда не давал мне телефона. Он был как призрак — появлялся, когда хотел, и не появлялся, если не хотел. Номер можно отследить. Он много мне доверял с этим номером. Может, он меня и не стал бы убивать.

— Спасибо, Эдуард.

— Один совет. Из людей нашей профессии редко получаются хорошие спутники жизни.

— Знаю.

— Чем он занимается?

— Учитель в средней школе.

Эдуард только покачал головой.

— Что ж, желаю удачи.

И удалился, пустив эту парфянскую стрелу.

Я сунула карточку в карман платья и вернулась к Ричарду. Да, он преподаватель естественных наук, но еще он ошивается возле монстров. Он видел, сколько там грязи, и это его не очень смущает. А меня? Одно свидание — и у меня уже куча проблем, которых могло бы и не быть. Может, мы невзлюбим друг друга с первого вечера. Такое у меня уже бывало.

Я глядела на голову Ричарда и думала, такие ли мягкие эти кудри, как кажутся. Внезапная тяга. Неудобное чувство, но не такое уж незнакомое… Ладно, мне лично незнакомое.

Ногу пронзила внезапная боль. Ту самую ногу, которую укусила недоделанная ламия. О Боже, нет! Я прислонилась к столу. Ричард озадаченно на меня смотрел.

Я отбросила подол платья. Нога распухала и багровела. Как я этого не заметила?

— Я тебе говорила, что сегодня меня укусила ламия?

— Ты шутишь! — сказал он.

Я покачала головой:

— Кажется, тебе придется везти меня в больницу.

Он встал и увидел мою ногу.

— О Боже мой! Сядь!

Меня бросило в пот. А в квартире жарко не было.

Ричард помог мне добраться до дивана.

— Анита, ламии вымерли уже двести лет назад. Противоядия не будет ни в одной больнице.

Я посмотрела на него пристально:

— Кажется, наше свидание отменяется.

— Нет, черт возьми! Я не буду тут сидеть спокойно и смотреть, как ты погибаешь. Ликантропы к яду нечувствительны.

— Ты предлагаешь мчаться к Стивену, чтобы он меня покусал?

— Вроде того.

— Я лучше погибну.

Что-то мелькнуло в его глазах при этих словах, но я не разобрала, что именно. Может быть, боль.

— Ты серьезно?

— Да. — Тошнота накатила на меня волной. — О Господи, тошнит!

Я попыталась встать и добраться до ванной, но свалилась на белый ковер, и меня стало рвать кровью, и рвало, пока я не опустела. Ричард поднял меня и отнес на диван. Передо мной был узкий туннель света в темноте, и темнота поглощала свет, и я не могла ее остановить. Я начинала куда-то уплывать, и это не было больно. Даже страшно не было.

Последнее, что я помню, был голос Ричарда:

— Я не дам тебе умереть!

Отличная мысль.

42

Сон начинался. Я сидела посередине огромной кровати под балдахином. Он был из тяжелого синего бархата, цвета полночного неба. И бархатное покрывало мягко поглощало мои руки. Я была одета в длинный белый капот с кружевами на воротнике и рукавах. У меня никогда такого не было. И ни у кого в нашем веке не было.

Стены были в синих и золотых обоях. Горел огромный камин, и тени от него танцевали по комнате. В углу комнаты стоял Жан-Клод, залитый оранжевыми и черными тенями. Он был одет в ту же рубашку, что и в последний раз, полупрозрачную на груди.

Он подошел ко мне, и отблески огня танцевали в его волосах, на лице, сияли в глазах.

— Почему вы в этих снах никогда не наденете на меня нормальной одежды?

Он остановился:

— Вам не нравится этот капот?

— Ни хрена он мне не нравится!

Он чуть улыбнулся:

— Вы всегда умеете выбирать выражения, ma petite.

— Черт возьми, перестаньте меня так называть!

— Как хотите, Анита.

В том, как он это произнес, было что-то, что мне совсем не понравилось.

— Что вы задумали, Жан-Клод?

Он стоял рядом с кроватью и расстегивал верхнюю пуговицу у себя на рубашке.

— Что вы делаете?

Еще одна пуговица, еще одна, и он вытащил рубашку из штанов и сбросил на пол. Его обнаженная грудь была лишь чуть белее моего одеяния. Соски у него были бледные и твердые. Полоска черных волос, начинавшаяся у него на животе и исчезавшая в штанах, меня зачаровывала.

Он полез на кровать.

Я отпрянула, прижимая к себе белый капот, как героиня плохого викторианского романа.

— Так меня не соблазнить!

— Я чувствую ваше вожделение на вкус, Анита. Вы хотите узнать, каково ощущать мою кожу обнаженным телом.

Я сползла с кровати.

— Оставьте меня в покое ко всем чертям! Я серьезно!

— Это же просто сон, Анита. Неужели вы даже во сне не можете позволить себе вожделеть?

— С вами никогда не бывает просто сон.

Вдруг он оказался передо мной, а я не видела, как он переместился. Его руки сомкнулись у меня за спиной, и мы оказались на полу перед камином. Отсветы пламени танцевали на его обнаженных плечах. Его кожа была белой, гладкой, безупречной — и такой мягкой, что хотелось трогать ее вечно. Он был на мне, его тяжесть давила сверху, прижимая меня к полу. Я ощущала контуры его тела, сливающиеся с моими.

— Один поцелуй, и я вас отпущу.

Я глядела в его полуночно-синие глаза в паре дюймов от моих. И не могла говорить. Я отвернулась, чтобы не видеть этой совершенной красоты.

— Один поцелуй?

— Мое слово, — шепнул он.

Я повернулась к нему:

— Ваше слово не стоит гроша ломаного!

Его лицо было прямо над моим, губы почти соприкасались.

— Один поцелуй.

Мягкие, нежные губы. Он поцеловал меня в щеку, губы скользнули по ней, коснулись шеи. Его волосы щекотали мне лицо. Я думала, что все кудрявые волосы жесткие, но эти были мягкие, как у младенца, шелковые.

— Один поцелуй, — шепнул он снова в кожу моего горла, пробуя языком пульс у меня на шее.

— Перестаньте!

— Вы сами хотите.

— Перестаньте немедленно!

Он захватил ладонью мои волосы, отгибая мне шею назад. Губы его отъехали назад, обнажив клыки. Глаза утонули в синеве, белков не осталось.

— НЕТ!

— Я возьму вас, ma petite, пусть даже для того, чтобы спасти вам жизнь.