Неугомонный - Хеннинг Манкелль

— Луиза.

Фон Энке молча кивнул. Потом выпрямил спину, вроде как привел себя в готовность.

— У нас есть два варианта, — сказал Валландер. — Либо вы рассказываете сами. Либо отвечаете на мои вопросы.

— Меня в чем-то обвиняют?

— Нет. Но ваша жена мертва. И вы в числе подозреваемых. Автоматически.

— Это мне вполне понятно.

Самоубийство или убийство, быстро подумал Валландер. Похоже, у тебя на сей счет сомнений нет. Он хорошо понимал, что действовать надо с осторожностью. Как бы там ни было, об этом человеке ему известно слишком мало.

— Рассказывайте, — сказал Валландер. — Я остановлю, если что-то мне будет неясно или непонятно. Начать можно с Юрсхольма. С вашего юбилея.

Хокан фон Энке энергично мотнул головой. Усталость вдруг как рукой сняло. Он отошел к плите, налил в чашку кипятку, опустил туда новый пакетик чая. И, стоя там с чашкой в руках, заговорил:

— Начинать надо не там, а гораздо раньше. Есть одна-единственная отправная точка. Простая, но совершенно правдивая. Я любил мою жену Луизу больше всего на свете. Господи, прости мне такие слова, но я любил ее больше, чем сына. Луиза поистине была счастьем моей жизни — видеть, как она входит, видеть ее улыбку, слышать ее движения в соседней комнате.

Он умолк, посмотрел на Валландера, решительно и с вызовом. Требовал ответа или хотя бы отклика.

— Да, — сказал Валландер. — Я верю вам. Сейчас вы говорите правду.

И Хокан фон Энке начал рассказ:

— Надо вернуться далеко в прошлое. И мне совершенно незачем описывать тогдашние события во всех подробностях. Это займет слишком много времени, да и не нужно. Однако необходимо вернуться в шестидесятые и семидесятые годы. Я тогда еще находился на действительной службе, ходил в море на боевых кораблях, в частности периодически командовал одним из самых современных наших тральщиков. Луиза в ту пору работала учительницей. Свободное время она посвящала молодым прыгунам в воду и иной раз ездила в Восточную Европу, прежде всего в Восточную Германию, которая в те годы блистала новыми спортивными талантами. Сейчас нам известно, что достигались эти успехи чудовищными, прямо-таки рабскими тренировками и широким применением различных допингов. В конце семидесятых меня перевели на штабную работу, в верховное оперативное командование шведских ВМС. Работать пришлось много, в том числе дома. По нескольку раз в неделю я приносил с собой в квартиру секретные документы. У меня был оружейный шкаф, поскольку я любил поохотиться, прежде всего на косуль, а порой участвовал и в ежегодной лосиной охоте. Ружья и боеприпасы я держал под замком и туда же запирал портфель с документами — на ночь или если мы с Луизой уходили в театр либо в гости.

Он замолчал, осторожно вынул из чашки чайный пакетик, положил его на блюдце и продолжил:

— Когда замечаешь, что что-то не так? Едва заметные признаки, что что-то изменилось или сдвинулось? Думаю, как полицейский вы часто попадаете в ситуации, когда улавливаете такие вот слабые сигналы. Однажды утром, отпирая оружейный шкаф, я заметил: что-то не так. До сих пор помню тогдашнее ощущение. Я хотел взять свой коричневый портфель и вдруг замер. Я действительно положил его именно так, как он лежит сейчас? Что-то с замком и направлением ручки. Сомнения длились секунд пять, не больше. Потом я их отмел. Я всегда проверял, лежат ли все бумаги в надлежащем порядке. Тем утром тоже проверил. Все было нормально. И больше я об этом не думал. Я считаю себя наблюдательным, и память у меня хорошая. По крайней мере, раньше было так. Хотя с годами способности мало-помалу слабеют. Можно только беспомощно наблюдать за упадком. Вы куда моложе меня. Но, возможно, вы и сами такое замечали?

— Зрение, — сказал Валландер. — Каждый год я вынужден покупать новые очки для чтения. Пожалуй, и слух не так хорош, как прежде.

— Обоняние противится возрасту дольше всего. Это единственное из моих чувств, которое пока как будто вполне безупречно. Ароматы цветов все еще отчетливы и ясны.

Оба помолчали. Валландер услыхал какое-то шуршание в стене за спиной.

— Мыши, — объяснил Хокан фон Энке. — Я приехал сюда еще в холода. Порой шорохи были просто адские, там что-то грызли. Но настанет день, когда я не услышу мышиной возни за стеной.

— Не хочу прерывать ваш рассказ, — вставил Валландер. — Но, когда вы в то утро исчезли, вы сразу отправились сюда?

— За мной приехали.

— Кто?

Фон Энке качнул головой, не желая отвечать. Валландер настаивать не стал.

— Вернемся к оружейному шкафу, — продолжил фон Энке. — Прошло несколько месяцев, и мне опять показалось, что портфель сдвинули. И я конечно же опять решил, что у меня разыгралось воображение. Бумаги в портфеле были на своих местах, никоим образом не перепутанные, и вообще… Но на сей раз я встревожился. Ключи от оружейного шкафа лежали на моем письменном столе, под весами для писем. И знала об их местонахождении одна только Луиза. И я сделал то, что следует сделать, если что-то тебя тревожит.

— Что же именно?

— Задал прямой вопрос. Она как раз завтракала на кухне.

— И что она ответила?

— Ответила «нет». И в свою очередь резонно спросила, с какой стати ей интересоваться моим оружейным шкафом. Вообще-то, хоть она и не говорила, ей всегда было не по душе, что я держу дома оружие. Помню, я сгорал со стыда, когда спускался вниз к машине, которая возила меня на работу в штаб. В ту пору я по должности имел право на служебный автомобиль с матросом-водителем.

— Что произошло дальше?

Валландер заметил, что его вопросы мешают фон Энке. Он сам хотел устанавливать ритм и темп. И Валландер поднял руки: мол, прошу прощения, больше перебивать не стану.

— Я был уверен, Луиза сказала правду. Но и дальше меня преследовало ощущение, что портфель и документы сдвигаются. Хочешь не хочешь, я начал устраивать маленькие неприметные ловушки. Нарочно клал бумаги не в том порядке, совал в замок портфеля волосок, оставлял на ручке жирное пятно. Самую большую трудность, разумеется, представлял мотив. Зачем Луизе интересоваться моими бумагами? От любопытства или от ревности? Такого я даже представить себе не мог. Она знала, что причин для ревности у нее нет. Не меньше года прошло, прежде чем я впервые спросил себя, возможно ли совершенно немыслимое.

Фон Энке немного помолчал, потом продолжил:

— Возможно ли, что Луиза связана с некой иностранной державой? Это казалось абсолютно невероятным по очень простой причине. Документы, с которыми я работал дома, крайне редко могли представлять мало-мальский интерес для иностранной разведки. Однако тревога мучила меня по-прежнему. Я заметил, что потерял доверие к жене, начал подозревать ее, причем лишь на основе смутных догадок и какого-нибудь сдвинутого с места волоска в качестве улики. В итоге к концу семидесятых я решил раз и навсегда прояснить, справедливы мои подозрения насчет Луизы или нет.

Он встал, некоторое время что-то искал в углу комнаты, заставленном рулонами карт. Вернувшись, разложил на столе морскую карту центральной акватории Балтийского моря. Углы придавил камнями.

— Осень семьдесят девятого, — сказал он. — Точнее, август и сентябрь. Нам предстояли плановые учения с участием большинства кораблей флота. Самые рядовые учения, ничего особенного. Я тогда служил в штабе и был назначен наблюдателем. Примерно за месяц до начала, когда все планы и сроки были утверждены, маршруты навигации установлены и все корабли вышли на позиции в разных районах учений, я составил свой план. Сочинил документ и собственноручно снабдил его грифом «секретно». Главком даже подписал его, разумеется сам о том не подозревая. Я включил в учения сверхсекретный компонент, а именно: одна из наших подводных лодок якобы должна осуществить операцию по заправке топливом с новейшего танкера, управляемого с помощью РЛС. Чистейшая выдумка, однако же не настолько, чтобы счесть ее совершенно невозможной в действительности. Я точно указал координаты и срок проведения операции. И знал, что эсминец «Смоланд», где размещались наблюдатели, будет в указанное время очень близко от означенного места. Документ этот я взял домой, запер его на ночь, а утром, когда приехал в штаб, хорошенько спрятал в столе. Эту процедуру я повторял несколько дней. А неделю спустя запер документ в банковский сейф, арендованный специально с этой целью. Сперва я хотел разорвать бумагу, но понял, что она может понадобиться как улика. Тот месяц перед началом учений был самым ужасным в моей жизни. При Луизе мне приходилось вести себя как ни в чем не бывало. А ведь я приготовил ей ловушку, которая, если мои опасения окажутся правдой, уничтожит нас обоих.

Фон Энке ткнул пальцем в карту. Валландер наклонился и увидел, что он указывает в точку северо-восточнее Готска-Сандён.[27]