Рассвет - Стефани Майер

Легкое касание на сгибе локтя. Вновь шепот:

– Белла, я тебя люблю. Мне так жаль…

Я очень хотела ответить, но это лишь усилило бы его муки. Нет, надо дождаться, пока я смогу держать себя в руках.

Все это время огонь продолжал бушевать в моем теле. Зато в голове освободилось много пространства. Появилось место для понимания разговоров, для запоминания происходящего, для мыслей о будущем, хотя бесконечный космос боли никуда не делся.

И еще было место для тревоги.

Где моя малышка? Почему ее тут нет? Почему они о ней не говорят?

– Нет, я останусь здесь, – проговорил Эдвард, словно отвечая на мои мысли. – Они сами разберутся.

– Интересное положение… – ответил ему Карлайл. – Я-то считал, что предусмотрел все.

– Я подумаю над этим потом. Мы подумаем.

– Уверен, впятером мы сумеем избежать кровопролития.

Эдвард вздохнул.

– Даже не знаю, на чью сторону встать. Я бы им обоим задал трепку. Ну да ладно, позже обсудим.

– Интересно, на чьей стороне будет Белла, – задумчиво произнес Карлайл.

Тихий вымученный смешок.

– Не сомневаюсь, она меня удивит. Всегда удивляла.

Шаги Карлайла стихли в коридоре, и я огорчилась, что никто ничего не объяснил. Они специально говорят загадками, чтобы меня позлить?

Я вновь начала считать вдохи Эдварда.

Десять тысяч девятьсот сорок три вдоха спустя в комнате раздались другие шаги. Более легкая поступь. Более… ритмичная.

Странно, что я вообще заметила эту разницу, ведь раньше ничего подобного я не слышала.

– Долго еще? – спросил Эдвард.

– Уже скоро, – ответила Элис. – Она становится гораздо четче. Я хорошо ее вижу. – Вздох.

– Все еще злишься?

– Да, спасибо, что напомнил, – пробурчала Элис. – Ты бы тоже умер от злости, когда понял, что оказался в заложниках у собственной сущности. Вампиров я вижу прекрасно, потому что сама вампир, людей тоже ничего – была человеком, а этих странных полукровок вообще не видно! Жуть.

– Сосредоточься, Элис.

– Ах да. Беллу разглядеть проще простого.

Ненадолго воцарилась тишина, а потом Эдвард вздохнул – по-новому, облегченно.

– Она действительно выживет.

– Ну конечно!

– Два дня назад ты не была так уверена.

– Потому что два дня назад я ее толком не видела! А теперь, когда белых пятен почти не осталось, это ясно, как день.

– Можешь сосредоточиться на моем будущем? Сколько времени на часах?

Элис вздохнула.

– Какой ты нетерпеливый! Хорошо, подожди секунду…

Ни слова, только дыхание.

– Спасибо, Элис, – радостно произнес Эдвард.

Сколько?! Неужели нельзя было сказать это вслух, для меня? Я что, о многом прошу? Сколько еще секунд мне гореть? Десять тысяч? Двадцать? Еще день – восемьдесят шесть тысяч четыреста? Или больше?

– Она будет обворожительна.

Эдвард тихо зарычал.

– Она всегда была обворожительной!

Элис фыркнула.

– Ты понимаешь, о чем я. Взгляни на нее.

Ответа не последовало, но слова Элис меня обнадежили: может, я и не похожа на брикет угля, как мне казалось. По ощущениям я уже давно должна была превратиться в груду обугленных костей. Каждая клеточка моего тела сгорела дотла.

Элис ветром умчалась из комнаты: я слышала шорох ее одежды при движении. И тихое гудение лампы под потолком. И легкий ветерок, обдувающий стены дома. Я слышала все.

Внизу кто-то смотрел по телевизору бейсбол. «Сиэтл Маринерс» вели счет.

– Сейчас моя очередь! – услышала я сердитый голос Розали, а в ответ – тихое рычание.

– Ну-ка, хватит! – осадил их Эмметт.

Кто-то зашипел.

Бейсбол не мог отвлечь меня от боли, поэтому я стала опять считать вдохи Эдварда.

Двадцать одну тысячу девятьсот семнадцать с половиной секунд спустя моя боль изменилась.

Хорошая новость заключалась в том, что она начала утихать на кончиках пальцев рук и ног. Медленно, но хоть какие-то перемены! Выходит, скоро боль отступит…

Плохая новость: изменился и огонь в моей глотке. Я теперь не только горела, но и умирала от жажды. В горле была пустыня. Ох, как же хотелось пить! Нестерпимый огонь и нестерпимая жажда…

Еще одна плохая новость: пламя в моем сердце стало горячее. Неужели это возможно? !

Сердце, которое и так билось очень быстро, заколотилось еще исступленнее.

– Карлайл! – позвал Эдвард. Если Карлайл рядом с домом, он обязательно услышит.

Огонь покинул мои ладони, оставив их нежиться в блаженной прохладе, – ушел в сердце, которое теперь пылало подобно солнцу и колотилось как бешеное.

В комнату вошел Карлайл, вместе с ним – Элис. Я четко различала их шаги и даже могла определить, что Карлайл идет справа, чуть впереди.

– Слушайте, – сказал им Эдвард.

Самым громким звуком в комнате было мое сердцебиение, грохочущее в одном ритме с огнем.

– Наконец-то, – сказал Карлайл, – скоро все закончится.

Нестерпимая боль в сердце затмила даже облегчение, которое я испытала от этих слов.

Зато от боли уже освободились запястья и лодыжки. Огонь в них полностью утих.

– Да, совсем скоро! – радостно подтвердила Элис. – Позову остальных. Розали пусть…

– Да, держите малышку подальше отсюда.

Что? Нет! Нет! Как это – держите малышку подальше? О чем он только думает?!

Я дернула пальцами – раздражение пробило мою идеальную броню. В комнате тут же воцарилась мертвая тишина, которую нарушало только исступленное сердцебиение.

Чья-то рука сжала мои приподнявшиеся пальцы.

– Белла! Белла, любимая!

Смогу ли я ответить, не закричав? На мгновение я задумалась, потом огонь еще сильнее разгорелся в моей груди, покинув колени и локти. Нет, лучше не испытывать судьбу.

– Сейчас позову всех, – торопливо выпалила Элис и со свистом умчалась из комнаты.

И тут – о!

Сердце забилось, точно лопасти вертолета, удары слились в почти непрерывный звук; казалось, оно вот-вот сотрет в порошок мои ребра. Огонь вспыхнул в груди с небывалой силой, вобрав все остатки пламени из тела. Боль застала меня врасплох и пробила железную хватку: спина изогнулась, как будто пламя тянуло меня вверх за самое сердце.

Другим частям тела я выйти из-под контроля не позволила и рухнула обратно на стол.

Внутри меня разыгралась битва: сердце летело вперед, пытаясь обогнать бушующий огонь. Победителя не предвиделось: пламя гасло, спалив все, что можно, а сердце неуклонно приближалось к последнему удару.

Теперь из всех человеческих органов у меня осталось только сердце. Огонь сосредоточился в нем и взорвался последней нестерпимой вспышкой. В ответ на нее раздался глубокий пустой стук. Сердце дважды запнулось и напоследок ударило вновь, едва слышно.