Ухищрения и вожделения - Филлис Джеймс

— Отец ее был Питер Робартс. Помните такого?

— Нет. Почему бы мне его помнить?

— Ни почему. Я тоже не помнил, но у меня было время им поинтересоваться. Нажился здорово после войны, а во время войны, кстати говоря, служил в армии и даже отличился. Один из тех ловкачей, кто хорошо видит свою выгоду. Он свою нашел в производстве пластиков. Ну и время было подходящее для ловких парней — пятидесятые да шестидесятые. А она — его единственная дочка. Ну, он состояние себе быстро нажил, да только так же быстро его и потерял. Причины самые типичные: расточительство, показная щедрость, женщины, швырялся деньгами, будто у него собственный печатный станок работает, думал, ему всю жизнь будет везти, несмотря ни на что. Ну ему и повезло — за решетку он так и не попал. Отряд по борьбе с мошенничеством сляпал против него хорошенькое дельце, оставалась пара-тройка дней до его ареста. Как раз тут его кондратий и хватил — инсульт. Обедал «У Симпсона»,[60] ткнулся лицом в тарелку, и все — такой же живой, как утка с яблоками, которая у него в тарелке была. Дочке небось не очень-то легко это все далось: вечером — папочкина любимица, только птичьего молока не хватало, а наутро — чуть ли не позор, смерть, бедность.

— Относительная бедность, — заметил Дэлглиш. — Впрочем, бедность всегда есть понятие относительное. Вам пришлось покопаться.

— Кое-что, не так уж много, мы узнали от Мэара, а кое-что пришлось разыскивать самим. Полиция лондонского Сити нам очень помогла. Я им на Вуд-стрит звонил. Раньше я убеждал себя, что все, имеющее касательство к жертве, очень важно. Но сейчас все чаще думаю, а что, если эти наши розыски — пустая трата времени?

— Да нет, это единственный надежный способ работать, — возразил Дэлглиш. — Ведь жертва погибает потому, что она — это она; она уникальна.

— Ну да, «если понимаешь, как она жила, понятной становится и смерть». Старик Бланко Уайт — помните его? — вдалбливал это нам в головы, когда я был еще совсем молодым районным констеблем. А что получается в результате? Путаница фактов, будто ты мусорную корзину перевернул. И ничего они о человеке, о личности на самом деле не говорят. А про эту жертву и подобрать-то нечего. Путешествовала налегке, без багажа. В доме у нее мало стоящего нашли: никаких дневников, никаких писем, кроме письма поверенному с просьбой назначить встречу на следующую субботу. С сообщением, что собирается замуж. Мы с ним, конечно, повидались. Он не знает имени этого человека. Да и никто вроде бы не знает, Мэар тоже. Больше никаких важных бумаг мы не обнаружили, только копию завещания. И там ничего захватывающего. Все свое имущество она завещала Алексу Мэару в двух строках — творение жесткой юридической прозы. Но я не могу представить себе, чтобы Мэар прикончил ее из-за двенадцати фунтов на спецсчете, хоть этот счет и в Нэш-Вест банке,[61] да коттеджа-развалюхи с жильцом, от которого невозможно избавиться. А кроме завещания и этого единственного письма, — только обычные извещения из банка, оплаченные счета… Дом удручающе чисто прибран. Можно подумать, она знала, что скоро умрет, и потщательнее прибрала свою жизнь. Между прочим, никаких признаков, что в доме что-то искали. Если там и было что-то, чего убийца искал, если он ради этого и разбил окно, он здорово замел следы.

— Если ему и в самом деле понадобилось разбить окно, чтобы проникнуть в дом, то это, по всей вероятности, не мог быть доктор Мэар, — сказал Дэлглиш. — Мэар знал, что ключ — у нее в медальоне. Он мог его взять, открыть дверь и вернуть на место. Разумеется, тут он рисковал бы оставить лишние улики на месте преступления, и, кроме того, некоторые убийцы не любят возвращаться к трупу. Хотя другие, наоборот, ощущают настоятельную потребность вернуться. Но если Мэар все-таки взял ключ, ему, несмотря ни на что, необходимо было бы вернуть его на место. Пустой медальон прямо указывал бы на него.

— Сирил Александр Мэар, — произнес Рикардс. — Только «Сирил» он теперь нигде не пишет. Считает, видно, что «сэр Александр Мэар» будет звучать благородней, чем «сэр Сирил». А чем ему не нравится «Сирил»? Моего деда звали Сирил. У меня, знаете, предубеждение против людей, которые отказываются от собственного имени. Между прочим, она была его любовницей.

— Он сам вам сказал?

— Ну, так или иначе, он все равно вынужден был бы это сделать, верно? Они были очень осторожны, но пара-тройка сотрудников, из руководства, должны были знать. Знали, а может, подозревали, какая разница? Мэар слишком умен, чтобы скрывать факты, которые — он может быть уверен — мы все равно выясним рано или поздно. По его словам, их связь оборвалась совершенно естественно, по обоюдному согласию. Он предполагает переехать в Лондон, она хотела остаться здесь. Ну она, так или иначе, вынуждена была либо здесь остаться, либо с работы уйти, а она хотела сделать карьеру, и эта работа для нее имела большое значение. По его словам, их чувства не были достаточно сильными, чтобы редкие встречи по выходным могли их долго поддерживать. Это он так формулирует, не я. Можно подумать, что эта их связь просто была им удобна. Пока он был здесь, ему нужна была женщина, ей — мужчина. А нужная вещь должна быть всегда под рукой. Что толку, если вас разделяют сотни километров? Как мясо в ближней лавке покупал. Он переезжает в Лондон. Она остается. Надо искать другую лавку.

Дэлглишу помнилось, что Рикардс всегда был несколько строговат в вопросах секса. Вряд ли он мог проработать полицейским следователем все эти двадцать лет, не встретившись с самыми разнообразными формами адюльтера и внебрачных связей, не говоря уже о тех странных и ужасающих проявлениях человеческой сексуальности, рядом с которыми адюльтер и внебрачная связь кажутся просто здоровой нормой. Но это вовсе не означало, что такие вещи ему нравятся. Он принес присягу, когда стал полицейским, и выполнял ее со всей строгостью. Он произнес клятву верности, когда венчался в церкви, и, вне всякого сомнения, намеревался столь же строго ее соблюдать. На работе с ненормированным днем, требовавшей присутствия в любой час суток, где мужское товарищество, избыток спиртного и близкое соседство женщин-полицейских — все подвергало семейную жизнь постоянной опасности, брак Рикардса оставался неуязвимым. Это знали все. Рикардс обладал слишком большим опытом и был по самой своей сути слишком справедлив, чтобы позволить предубеждению взять над собой верх, но в этом одном аспекте Мэару не повезло со следователем, назначенным вести дело об убийстве Хилари Робартс.

— Ее секретарь, — продолжал Рикардс, — Кейти Флэк ее зовут, только-только подала заявление об уходе. Видимо, сочла ее слишком требовательной. Незадолго до этого был большой скандал: эта Флэк на обед тратила больше времени, чем ей по должности положено. А еще один из ее подчиненных, Брайан Тейлор, признал, что работать с ней было просто невозможно, и он просил его перевести. Просто потрясающе был откровенен. Ну, конечно, мог себе это позволить. Он был на холостяцкой вечеринке: его приятель устраивал в ресторане «Мэйдз-Хед», в Норидже. Так что у него по меньшей мере десять свидетелей, что он был там с восьми вечера и допоздна. И Кейти тоже не о чем беспокоиться: она весь вечер телевизор смотрела со всем своим семейством.

— Только со своим семейством? — переспросил Дэлглиш.

— Да нет. К ее счастью, соседи заходили, как раз до девяти, обсудить, какого фасона платье выбрать к свадьбе их дочери. Она будет подружкой невесты. Лимонного цвета платье, с букетами мелких желтых и белых хризантем. Бездна вкуса. Нам представили полное описание, во всех деталях. Я думаю, она решила, что это добавляет достоверности ее алиби. Да все равно ни ее, ни Тейлора нельзя всерьез заподозрить. В наши дни, если тебе твой босс не по душе, бросай работу, и дело с концом. Они, похоже, в глубине души считают, что она нарочно добивалась, чтоб ее убили, — чтобы они оказались виноваты. Никто не потрудился сделать вид, что ее любили. Только в этом убийстве есть что-то более сильное, чем неприязнь. И вот что может показаться вам неожиданным, мистер Дэлглиш. Среди сотрудников высшего звена Робартс вовсе не была так уж непопулярна. Эти уважают деловитость и организаторские способности, а ими она обладала в высшей степени. Кроме того, то, что она делала, никак не ущемляло их интересов. Она отвечала за то, чтобы научные сотрудники и технический персонал станции были обеспечены всеми условиями для успешной и эффективной работы. По всей видимости, именно этого она и добивалась. На мои вопросы они отвечали спокойно, без суетливости. Но не очень-то охотно распространялись. Здесь, на станции, существует что-то вроде чувства товарищества. Я думаю, если люди знают, что их постоянно критикуют да атакуют, это неминуемо порождает настороженность при общении с посторонними. Только один из них прямо сказал, что ее недолюбливал. Майлз Лессингэм. Но он представил своего рода алиби. Он утверждает, что был на своей яхте в момент смерти Робартс. И секрета из своих чувств он никакого не делал. Он не желал ни есть с ней вместе, ни пить, ни проводить свободное время, ни тем более спать. Но, как он изволил заметить, он испытывает те же чувства к целому ряду людей, но не обнаруживает в себе желания их убить. — Рикардс замолчал на мгновение, потом спросил: — Доктор Мэар ведь провел вас по станции в пятницу утром?