Студент - Валерий Георгиевич Анишкин

Мы шли с Милой куда глаза глядят, но инстинктивно я, сам того не ожидая, вышел на свою улицу. Как всегда, здесь стояла темень, и лишь одна лампочка освещала небольшой пятачок вокруг фонарного столба. Вечером свет из окон падал на условные тротуары, заросшие травой, но теперь окна спали. Луна пряталась за облаками, но вдруг выплывала из-за них, рассеивая сумрак ночи, тускло и неясно высвечивая дома и деревья, а в тени их оставляя тьму.

— Есть хочешь? — спросил я Милу.

— Хочу, — просто сказала она.

Пригласить её в дом я не решился. Я и так переступил негласное моральное право, по которому должен был оставить Милу в покое, но это оказалось выше моих сил. Ее образ жил во мне, и память постоянно возвращала меня к ней.

Я принес хлеб и яблоки — все, что нашел дома. Мы сидели на скамейке во дворе и ели, а потом шли дальше. Уже забрезжил рассвет, когда мы перешли по деревянному настилу понтонного моста на другой берег Оки. За мостом дорога, мощенная булыжником еще во времена писателя Лескова, шла в гору, справа ютились невзрачные домики Монастырской слободы или просто Монастырки, дальше дорога вела к загородным просторам с ипподромом, где проходили лошадиные бега, а слева кирпичные выбеленные стены прятали Свято-Успенский монастырь. Мы устали и свернули на холмы у стен монастыря. Густые заросли кустов, липы с роскошными кронами и березы, свесившие свои кудрявые ветки почти до земли, укрывали нас. Мы сели на мой пиджак и наши губы сами потянулись и нашли друг друга. И не осталось ощущения стыда в наших объятьях, потому что мы имели право принадлежать друг другу и никому больше…

Я проснулся от холодного носа щенка дворняги, который тыкался в мое лицо, и тоненько скулил. Щенок искал хозяина и решил пристать к мирно почивающим на травке. Собаки хорошо чувствуют тех, кто им не причинит зла. Мила открыла глаза и села. Щенок подбежал к ней. Она погладила его, и он опять заскулил, то ли жаловался, то ли хотел есть. Солнце уже поднялось значительно над горизонтом, и мы пошли назад, приманив щенка свистом. Щенок послушно шел за нами. Мила неожиданно остановилась и заговорила торопливо:

— Я уйду от него. Я больше так не смогу. Я буду ждать тебя. Я буду ждать тебя, сколько бы ни прошло времени, я буду ждать даже, если ты не захочешь вернуться…

В глазах ее не было слез, но слова выражали решимость. Я молчал. Я не знал, что ответить, но понимал, что сейчас ей руководило просто слепое чувство, разбавленное женской сентиментальностью…

Щенка мы сдали с рук на руки Мухомеджану.

— Вы чего в такую рань? — удивился Алик, но щенка взял в руки и тот лизнул его в щеку.

— Куда он мне? — он поставил щенка на пол.

— Будешь с ним на рыбалку и в лес ходить, — сказал я. — Не хочешь, пристрой его к кому-нибудь из пацанов. Я бы взял, да мне некуда.

Я проводил Милу. Чем ближе мы подходили к ее общежитию, тем большее смятение от неминуемого расставания испытывал я, а она шла молча, понурив голову, и я чувствовал, как ее охватывает нервная дрожь.

— Мы вечером увидимся? — как-то робко спросила Мила.

— Нет. Сегодня я уеду. Так будет правильно, — твердо сказал я.

Я обнял Милу, поцеловал и, не оглядываясь, пошел назад.

«Do not cut the cat's tail in parts» — подумал я. И прямиком отправился к Юрке, заявив, что вечером мы уезжаем. Юрка поворчал и согласился.

Глава 24

Сталинская высотка на площади Восстания. Ученый дядя Юрки. Квартира на зависть обывателя. У Ляксы в общежитии. Американская выставка. Компьютер на транзисторах. Автомобили с космическими формами. Абстрактное искусство. Джексон Поллак и Гастон Лашез. Пепси-кола, которая понравилась Хрущеву. Мы и Космос или Америка и сытый мещанский быт. «Не надо идеализировать Америку».

С вокзала мы поехали к Юркиному дядьке Николаю Дмитриевичу, у которого остановился Юрка. Николай Дмитриевич жил в сталинской высотке на площади Восстания. Мы вышли на станции метро «Баррикадная», и я увидел эту высотку в двадцать четыре этажа, увенчанную шпилем с пятиконечной звездой, и с двумя крылами с башенками. Фасад украшали скульптуры. Сразу в голову пришли строчки из «Дяди Степы Михалкова»:

Шли ребята мимо зданья,

Что на площади Восстанья.

Мы вошли в вестибюль здания. Московские высотки я видел только снаружи, но ни разу не был внутри их, и меня поразила роскошь. Огромный вестибюль украшали зеркала и роскошные люстры. Наверх вела мраморная лестница с ковровой дорожкой.

Скоростной лифт мгновенно доставил нас на шестнадцатый этаж, и Юрка позвонил в квартиру. Нам открыла немолодая миловидная женщина с гладкой прической тронутых сединой волос, собранных на затылке в пучок — домработница Поля, которая занимается хозяйством.

Поля дала нам комнатные тапочки. Мы толкались в просторной прихожей, когда к нам вышел Николай Дмитриевич в домашней пижаме. Юрка говорил, что у его дядьки детская травма позвоночника, но сказал он это как-то вскользь, и я пропустил его слова мимо ушей, не придавая им особого значения. Теперь я увидел низкорослого человека с заметным горбом и большой головой, вдавленной в плечи. На приятном смуглом лице сидели большие карие добрые и печальные глаза, настолько выразительные, что, казалось, живут сами по себе.

Юрка представил меня как своего друга и сказал, что мы немного отдохнем с дороги и поедем в Сокольники смотреть американскую выставку.

— Наслышан, наслышан, — сказал Николай Дмитриевич, с любопытством оглядывая меня, и решил:

— Давайте-ка, примите с дороги ванну, да позавтракайте, потом поедете.

Я укоризненно посмотрел на Юрку. Бог весть, что он мог наговорить про меня.

Мы приняли душ и устроились на диване в ожидании Николая Дмитриевича, чтобы сесть за стол, который накрывала домработница.

Николай Дмитриевич вышел парадно одетый. Пиджак украшали два знака лауреата Сталинской премии. Эти премии Николаю Дмитриевичу присуждали явно не за политические пристрастия. И я понял, почему он получил квартиру в высотке, мечте и зависти многих москвичей. В высотке жили преимущественно заслуженные работники авиационной промышленности и недаром она называлась «домом авиаторов». Квартиры здесь получали и другие заслуженные люди: высокие чиновники и ученые. А Николай Дмитриевич был доктором физических наук и работал в Академии наук. Юрка рассказывал, что в квартире дядьки имелся диковинный пылесос: шланг вставлялся в отверстие на стене каждой комнаты и мощная