Нормандцы в Сицилии. Второе нормандское завоевание. 1016-1130 - Джон Норвич

Неожиданно теплый прием, который Рожер встречал по всему герцогству с момента, когда он покинул Салерно, убедил новоиспеченного герцога в прочности его положения. Только папа еще противостоял ему, но даже папа рано или поздно должен был внять голосу разума. А если и нет, какой вред мог он причинить без единого сильного союзника на юге? Так, вероятно, рассуждал Рожер, иначе он никогда бы не рискнул вернуться на Сицилию и оставить поле боя в полном распоряжении врагов.

Молниеносное продвижение Рожера давало ему преимущество неожиданности, но в самой этой быстроте таилась опасность. Города, где он останавливался, бароны, через чьи владения он проезжал, не имели возможности оценить ситуацию или посоветоваться друг с другом. Неподготовленные и ничего не решившие, они были вынуждены на словах признавать его притязания – обязанность, которую они выполняли тем более охотно, что знали: все эти претензии не имеют силы до тех пор, пока не признаны папой. А Рожер, упоенный своим успехом, им верил.

Гонорий был тяжел на подъем, и вдобавок ему мешали постоянные вылазки сторонников Рожера в окрестностях Беневенто. Однако времени он не терял и к концу октября привлек на свою сторону большинство влиятельных баронов юга – Гримоальда из Бари, Роберта, Танкреда и Александра из Конверсано, Годфри из Андрии, Рожера из Ариано и изменника Райнульфа Алифанского, который всего два месяца назад поклялся в верности новому герцогу. Тем временем горожане Трои, наставляемые своим епископом Вильгельмом[90], также пересмотрел свои убеждения, и именно в Трое разбойничья шайка Гонория – все члены которой имели в прошлом богатый опыт измен и мятежей – собралась в ноябре и в присутствии самого папы официально провозгласила союз против узурпатора. Спустя несколько недель к их рядам примкнул князь Роберт II Капуанский, который только что наследовал своему отцу и официально вступил на престол 30 декабря. Он был, как сообщает Фалько, «деликатного сложения, не мог переносить ни трудов, ни тягот». Но Гонорий, радуясь представившейся возможности возродить старую апулийско-капуанскую вражду, поспешил воспользоваться ситуацией. Не сумев добиться, отмечает Фалько, каких-то хороших или полезных результатов в Беневенто, он отправился в Капую, чтобы лично присутствовать на церемонии княжеской церемонии и здесь, перед собравшимися вассалами Робера, разразился страстной речью о злодеяниях, совершенных людьми Рожера по отношению к жителям Беневенто, после чего отлучил графа от церкви и даровал индульгенции всем, кто поднимет оружие против него. Предприятие начинало обретать черты крестового похода.

В далеком Палермо Рожер понял свою ошибку. Снова, как в Северной Африке три года назад, он недооценил противника. Но на этот раз проявлял меньше рвения. Очень характерно для него, что даже теперь, когда папская лига уже собрала свои силы, он попытался подкупить Гонория уступкой двух городов – Трои и Монтефуско – и значительной суммой денег. Только когда эти попытки провалились, он начал серьезные приготовления к войне и по-прежнему не особенно спешил. Только в мае 1128 г. он вернулся с армией, насчитывающей две тысячи рыцарей и пятнадцать сотен лучников, на материк. Его план состоял в том, чтобы укрепиться на юге герцогства, где влияние лиги было слабее всего, прежде чем выступить против основных сил оппозиции на севере. Пройдя маршем через Калабрию, где его права не подвергались сомнению, он ударил по «пяте Италии», по тем областям, которые его кузен Боэмунд перед отбытием в Святую землю оставил на совместное попечение папы и Александра из Конверсано. Это было мудрое решение. Таранто, Отранто и Бриндизи подчинились без возражений, и к середине июня Рожер стал полновластным хозяином всей Италии к югу от линии Бриндизи – Салерно.

Папа тем временем столкнулся с серьезными затруднениями. Райнульф Алифанский и Роберт Капуанский – первый из своих интересов, а второй по малодушию – угрожали выйти из лиги, а сторонники Рожера усиливали натиск на Беневенто. Только к середине лета Гонорий, удостоверившись в надежности своих союзников, повел их на помощь городу; и лишь после этого он смог сосредоточить внимание на Рожере в Апулии. В начале июля папа со своей армией подошел к Бари, так и не обнаружив никаких признаков присутствия врага; затем, повернув на юго-запад, он приблизился к некоему месту, носящему название Брадано, до сей поры не опознанному, где мелкую реку с каменистым дном легко было перейти вброд, и здесь он увидел поджидающих его сицилийцев, которые выстроили укрепления на холмах на дальнем берегу реки.

Войско Рожера занимало более выгодную позицию, его армия была свежей и отдохнувшей, а его сарацинские подразделения рвались в бой. Однако он не стал атаковать. Александр из Телезе лицемерно предполагает, что его удержало уважение к папе, но это кажется в высшей степени неправдоподобным. Гораздо более вероятно, что размеры папской армии вместе с его инстинктивным отвращением к бессмысленному кровопролитию заставили графа искать других, лучших путей для достижения собственных целей. Он оказался прав. Больше месяца две армии стояли друг против друга, и все попытки выбить сицилийцев с их выгодной позиции проваливались. Тем временем феодальные воины Гонория, которые могли быть призваны ежегодно на ограниченный срок, начали терять терпение; между членами лиги, как водится, вспыхивали ссоры, а жестокое июльское солнце беспощадно сжигало незащищенный папский лагерь. В своем тенистом укрытии на противоположном холмистом берегу Рожер мог в красках представить себе замешательство папы, поэтому он не удивился, когда однажды вечером к нему явился посланец с вестью о том, что его святейшество не против провести переговоры.

И действительно, у Гонория не было выбора. Он теперь стал понимать то, что Рожер, вероятно, давно знал: организованный им союз слишком непрочен, отдельные его члены слишком привыкли к независимости и беззаконию, чтобы забыть свои разногласия ради общего дела. Они уже схватили за грудки друг друга, вскоре могли схватить и его, папу; а Роберт Капуанский, который, как можно было предвидеть, заболел и лежал стеная в своей палатке, далеко не единственный призывал сдаться. Папа также увидел, что столкнулся с противником слишком сильным, чтобы его сокрушить, к тому же имевшим моральное право добиваться своего – слишком неоспоримое, чтобы с ним не считаться. Южной Италии нужен был мир – это не вызывало сомнений. Граф Сицилии, хотя и нес с собой войну, пока герцогство его отвергало, являлся тем единственным человеком, который мог этого добиться, если бы ему предоставили возможность. Разумеется, иметь такую грозную фигуру в качестве соседа было рискованно, но на такой риск следовало пойти.

Переговоры, которые вели от лица папы его секретарь кардинал Аймери из Святой Марии Новеллы и Ченчий Франджипани, состоялась вечером с соблюдением полной секретности, поскольку Гонорий, естественно, стремился, чтобы его союзники не узнали о его предательстве до того, как он уяснит свое положение. Этот гордый человек теперь думал только о том, чтобы спасти собственный престиж, не заботясь о чьих бы то ни было еще интересах. Рожер тоже хорошо знал, чего он хочет – подтверждения его прав как герцога Апулии, как всегда, под папским сюзеренитетом, но без других обязательств. На этих условиях и при том, что его собственное достоинство не пострадает, он был готов пойти навстречу пожеланиям папы, поскольку не собирался унижать его без необходимости. Итак, папа и граф Сицилии договорились. Здесь и сейчас ничего не было сделано, но Рожеру дали понять, что, если он сам приедет в Беневенто и попросит инвеституры, ему не откажут. Бароны лиги, узнавшие о прекращении войны и каким-то образом удержавшиеся от мщения папе, разъехались в гневе, а Гонорий отправился в Беневенто ожидать своего знаменитого гостя.

Рожер прибыл утром 20 августа и разбил лагерь на Монте-Сан-Феличе сразу за городом. Три последующих дня прошли в обсуждении деталей. Вопрос о передаче папе городов Троя и Монтефуско, которые ему предлагались несколько месяцев назад, больше не стоял, но Рожер охотно поклялся уважать папский статус Беневенто и даже – если его святейшество настаивает – гарантировать независимость Капуи. Эта последняя уступка – отчаянная попытка Гонория сохранить традиционный баланс сил, которому он всегда придавал такое значение, – наверное, вызывала у Рожера досаду, определенно Роберт Капуанский не заслужил такое вознаграждение. Но в данный момент это не имело значения – при необходимости всегда оставалась возможность передоговориться.

К вечеру 22 августа все было улажено. На одном пункте, однако, граф твердо настаивал: он не соглашался, чтобы церемония происходила на папской территории. Поэтому решили, что он встретит Гонория за стенами Беневенто, на мосту через реку Сабато. Вскоре после заката при свете бесчисленных факелов и в присутствии, согласно Фалько, двадцати тысяч зрителей папа подтвердил права Рожера, вручив ему копье и знамя, точно так же как папа Николай подтвердил права Роберта Гвискара примерно семьдесят лет назад; а герцог Апулии, получивший наконец свой титул, вложил руки в руки своего сюзерена и поклялся ему в верности. Снова, как во времена Роберта, Апулия, Калабрия и Сицилия оказались под властью одного правителя. И этому правителю было только тридцать два года. Оставалось сделать всего один шаг.