Ангел западного окна - Густав Майринк

— Пожалуй, здесь слишком жарко, — деликатно предупредила моё смущение княгиня. — Извините, дорогой друг, люблю тепло! Зато теперь вы, наверное, не будете против, если мы вместе выйдем к посетителю, о котором меня только что известили?

Я открыл было рот для недоуменного вопроса, но вовремя себя одёрнул: нечего сказать, хорош гусь, проспал всё на свете, в конце концов это уже просто смешно… Однако любезная хозяйка понимала меня без слов.

— В гостиной нас ждет Липотин. Надеюсь, вы не в претензии, что я согласилась его принять: он ведь наш общий знакомый.

Липотин!.. У меня было такое чувство, словно только сейчас я окончательно пришёл в себя…

При всём моём старании не смогу выразить это ощущение иначе или лучше, чем: как будто вынырнул из … Но где же то зелёное свечение, которое ещё мгновение назад заливало шатёр? Княгиня, отогнув край тяжелого келима, открыла скрытую за ним створку окна… И тут же тёплое послеполуденное солнце натянуло поперек комнаты веселую ленточку, сотканную из золотых пляшущих пылинок.

Отчаянным усилием и я сбросил — надолго ли? — гнетущую тяжесть проблем, вопросов, сомнений, обуревавших меня, и вместе с княгиней вышел в гостиную.

— Мне бесконечно жаль, — поднялся навстречу Липотин, — что я невольно нарушил интим вашей беседы, тем более что вы, моя прекрасная покровительница, если не ошибаюсь, впервые принимаете у себя этого странника, столь долго искавшего дорогу к вам! Однако убежден, кто хоть раз посетил сии волшебные чертоги, тот уже не упустит представившейся возможности побывать в них снова. Примите мои поздравления, дорогой друг!

Всё ещё во власти мнительного недоверия, я подозрительно всматривался в эту парочку, пытаясь обнаружить по какому-нибудь случайно брошенному взгляду либо многозначительному жесту следы тайного сговора, но тщетно: сейчас, при трезвом свете дня, в обстановке обычной европейской гостиной, княгиня снова была сама любезность — светская дама до кончиков ногтей, радушно принимающая у себя старого доброго знакомого; даже её великолепно сшитое платье при всей его элегантности мне уже не казалось таким экстравагантным, а изготовлено оно было, очевидно, из шелкового броката — конечно, весьма редкого и дорогого, но тем не менее вполне материального.

Быстро усмехнувшись, княгиня подхватила шутливую интонацию антиквара:

— Увы, Липотин, боюсь, у нашего друга составилось довольно неблагоприятное впечатление обо мне и моём доме. Вы только подумайте: хозяйка дома вместо того, чтобы развлекать гостя приятной беседой, заставила его прослушать целую лекцию. Разумеется, бедняге не оставалось ничего другого, как заснуть!

Смех, взаимные шутки оживили разговор. Княгиня взяла вину на себя, утверждая, что нарушила священные законы гостеприимства: забыла — да, да, забыла! — подать мокко; пусть господа будут снисходительны, приняв во внимание ту крайнюю степень растерянности, в которой она оказалась, когда обнаружила в своём госте подлинного и весьма искушенного знатока архаических культов, — а она-то, святая наивность, хотела щегольнуть перед ним своими случайными дилетантскими познаниями! Отсюда вывод: никогда не следует начинать лекции, не ублажив прежде свою жертву бодрящим напитком… Так, словно соревнуясь в остроумии, они весело болтали вдвоём. И я, вспомнив, какие фантазии одолевали меня в то время, когда хозяйка дома полагала, что её гость пребывает во сне, покраснел от стыда!

А тут ещё косой взгляд Липотина, который достаточно ясно дал мне понять, что старый, много повидавший на своем веку антиквар практически без ошибок прочёл мои мысли, — и я смутился ещё больше. К счастью, княгиня, казалось, ничего не замечала, а мою скованность, видимо, считала следствием той ещё не выветрившейся сонливости, которая одолела меня в жаркой, душной атмосфере шатра.

Согнав с губ лукавую усмешку, Липотин помог мне выйти из неловкой ситуации, осведомившись у княгини, уж не осмотр ли коллекции столь сильно утомил меня, что, учитывая такое количество потрясающих сокровищ, его нисколько не удивляет, но княгиня с видом безутешного горя лишь качала головой и, смеясь, причитала, мол, ничего подобного, у дорогого гостя просто и времени не было на такую безделицу, а кроме того, она и не рискнет…

Таким образом представилась счастливая возможность восстановить мой сильно покачнувшийся авторитет, и я, поддержанный Липотиным, воззвал к её снисходительности, умоляя показать мне знаменитую коллекцию оружия, о которой наслышан уже давно; я даже шутливо настаивал на самых строгих испытаниях моей внимательности — если княгиня милостиво снизойдет до профанического уровня своего гостя и даст при осмотре хотя бы самые лаконичные комментарии.

Княгиня встала, и мы, обмениваясь шутками, двинулись через внутренние покои; наконец, по всей видимости уже в другом крыле здания, нашим глазам внезапно открылось просторное, вытянутое наподобие галереи помещение.

Стеклянные витрины тянулись длинными рядами вдоль стен, между ними тускло мерцала сталь бесчисленных рыцарских доспехов. Отмершими, покинутыми оболочками каких-то фантастических людей-инсектов, выпорхнувших из них несколько веков назад, цепенели они в безнадёжном ожидании, когда рог небесного герольда вновь призовет их к жизни. Отдельно висели шлемы, открытые и закрытые наглухо, от колющих ударов и от рубящих; панцири, украшенные филигранной чеканкой; латы, изготовленные знаменитейшими оружейниками; искусно кованные кольчуги — большинство, насколько я мог судить по первому впечатлению, азиатского и восточноевропейского происхождения… Это была самая богатая оружейная палата, какую я когда-либо видел, особенно много было здесь оружия, инкрустированного золотом и драгоценными камнями: от редчайшего скрамасакса эпохи Меровингов до сарацинских щитов и кинжалов, подлинных шедевров арабских, персидских и понтийских мастеров. Вся эта опасная, угрожающе поблёскивающая коллекция казалась дьявольским сборищем спящих летаргическим сном чудовищ, но до чего странной и неуместной выглядела в этом жутком бестиарии сама собирательница этих орудий, предназначенных для истребления мужчин, которая в своем модном экстравагантном платье лёгкой танцующей походкой шла передо мной в роли экскурсовода. Страшный, леденящий кровь диссонанс, из бездонной щели которого тянуло какой-то изуверской патологией! Капризная изящная дама — и эта кошмарная галерея неуклюжих стальных монстров, в витринах которой угрюмо и хищно отсвечивали самые немыслимые инструменты пытки и убийства!.. Всё это наводило на весьма мрачные размышления, но предаваться им было некогда. Княгиня вдохновенно рассказывала о коллекционных пристрастиях своего покойного отца, речь её лилась широко и свободно. То и дело она обращала наше внимание на всё новые редкости, особенности формы, великолепие отделки, которые её искушенный глаз не уставал подмечать в ужасных и драгоценных экспонатах. Конечно, лишь самое немногое сохранилось у меня в памяти, но одно мне сразу бросилось в глаза: коллекция была составлена вразрез всем привычным принципам собирательства. Старый князь, по всей видимости большой оригинал, питал особый интерес к предметам с необычной судьбой. При подборе экспонатов он руководствовался в основном древностью и благородством их происхождения: в этой галерее присутствовали такие раритеты, как щит Роланда и боевой топор императора Карла, на подушке старинного багряного бархата покоилось копье центуриона Лонгина с Голгофы; был здесь и ритуальный нож императора Сун Тьянг Сенга, которым он прочертил западную границу своей империи — с тех пор ни один монгол не преступил этой магической черты, так что пришедшим после него наследникам не оставалось ничего другого, как построить в память о себе поверх этой роковой линии Великую Китайскую стену… А вот зловеще сверкнул дамасский клинок Абу Бекра, которым он собственноручно обезглавил семьсот евреев из Эль-Курейна, ни на миг не остановившись, чтобы перевести дух от своей кровавой работы. И так до бесконечности… Княгиня показывала мне оружие величайших героев трёх континентов, на стали которых вместе с кровью запекся ужас самых фантастических легенд.

Я снова почувствовал слабость; призрачный ореол, которым были окружены эти немые и тем не менее такие красноречивые предметы, душил меня. Липотин это как будто заметил и повернулся к княгине:

— Ну что ж, любезнейшая, а не познакомить ли теперь, после парада-алле, вашего терпеливого гостя с тайным горем, с незаживающей раной рода Шотокалунгиных? Думаю, мы оба это заслужили, княгиня!

Если эти слова Липотина я понял мало, то те несколько русских фраз, которыми быстро, вполголоса, обменялись мои спутники, прозвучали и вовсе как полнейшая абракадабра. Однако княгиня, не мешкая ни секунды, с улыбкой обратилась ко мне: