Лавр Корнилов - Александр Ушаков

Вечером в гостиничный номер Львова зашли Добрынский и Аладьин. Львов, к этому времени уже искренне уверовавший в свои выдумки, завил им, что его поездка увенчалась полным успехом. Керенский, как он сказал, вполне готов вести переговоры о реконструкции правительства. Лишне напоминать, что это было совсем не так. Прошел день, а Львову все уже виделось в другом свете, нежели это было в реальности. Аладьин вздохнул: «Ну, слава Богу, мы, кажется, избегли крови». Но дело испортил Добрынский, обидевшийся на то, что он перестал быть центром внимания. Он сказал, что из Ставки им получены тревожные вести: верх снова берут сторонники диктатуры. Львов вновь засуетился и заявил, что завтра же едет в Могилев, чтобы лично договориться с Корниловым.

В путь они отправились вместе с Добрынским и на следующий день, 24 августа, уже были на месте. Как раз в это время Корнилов провожал в столицу Савинкова. Генерал П.А. Половцев, ехавший тем же поездом, вспоминал, что видел Львова на перроне, но не придал этому значения{355}. До этого Львов никогда не был в Ставке, у Добрынского знакомых здесь тоже не было. Точнее, знакомый был, но чисто случайный. Во время первой поездки в Могилев попутчиком Добрынского оказался есаул И.А. Родионов, член Главного комитета Союза офицеров, а по совместительству еще писатель и журналист. К нему-то в гостиницу «Париж» и направились приехавшие. Тот оказался на месте и гостеприимно предложил Львову пустующую кровать в своем номере.

Завязался разговор, и Родионов с места в карьер начал ругать Керенского. Он говорил, что Корнилов вот-вот провозгласит себя диктатором, мол уже готов соответствующий манифест, но пока все хранится в тайне. Львов уже привычно ужаснулся. Добрынский поспешил увести своего впечатлительного приятеля. Был уже вечер, когда Львов появился в губернаторском доме. Имя бывшего министра сыграло роль пропуска, и Корнилов согласился принять его. Встреча, однако, длилась всего несколько минут. Ссылаясь на поздний час, Корнилов попросил Львова прийти наутро.

Львов вернулся в гостиницу. Родионов в это время отсутствовал. Когда он поздно ночью пришел домой, гость его уже спал. Родионов вошел в комнату, не включая свет. Вдруг Львов поднялся на кровати и голосом, в котором не чувствовалось и капли сна, спросил: «Как спасти Керенского?» — «От кого спасти?» — удивился Родионов. «Верховный главнокомандующий сказал, что между 27 и 30 августа в Петрограде ожидается выступление большевиков. И я боюсь, что они убьют Керенского, потому что страшно злы на него»{356}. В этих словах (а Родионов клялся, что воспроизвел их буквально) чувствуется что-то уже совершенно ненормальное. Примирение Керенского и Корнилова стало для Львова навязчивой идеей, не оставлявшей его ни днем ни ночью.

На следующий день в 10 утра Львов был в кабинете Корнилова. В углу на стуле пристроился Завойко, до поры не вмешивавшийся в разговор. Прежде всего Корнилов спросил, от чьего имени Львов ведет переговоры. Тот совершенно определенно ответил, что действует по инициативе Керенского. На вопрос о письменных полномочиях Львов отвечал, что в таком деликатном деле не может быть лишних бумаг, а лучшей гарантией его полномочий может служить его статус бывшего члена правительства. По его словам, он является «интимнейшим другом» Керенского и потому был избран для этого поручения.

Все сказанное звучало вполне убедительно, и Корнилов попросил гостя перейти к сути дела. Львов начал с того, что в крайне мрачных красках описал происходящее в стране. Единственным выходом из этой ситуации, по его мнению, могла быть только коренная реконструкция власти. Перейдя на пафосный тон, он заявил, что его друг Керенский уполномочил его предложить Верховному главнокомандующему три возможных варианта дальнейшего развития событий: 1. Корнилов становится главой правительства, а Керенский возвращается к частной жизни; 2. Корнилов возглавляет правительство, а Керенский занимает один из министерских постов; 3. Правительство делегирует Корнилову полномочия единоличного диктатора{357}.

В ответ Корнилов сказал, что положение на фронте критическое. Рига взята, возникла угроза оставления Бессарабии. По данным контрразведки, в Петрограде готовится выступление большевиков. Для предотвращения катастрофы необходима твердая власть. «Не думайте, — сказал он, — что я говорю для себя, но для спасения Родины. Я не вижу другого выхода, как передача в руки Верховного главнокомандующего всей военной и гражданской власти». Львов уточнил: «И гражданской?» Корнилов твердо ответил: «Да, и гражданской».

Корнилов заявил, что он не может гарантировать жизнь и безопасность Керенского и Савинкова где-либо, кроме Ставки, и потому просит их как можно скорее приехать в Могилев. Он добавил, что предлагает Савинкову пост военного министра, а Керенскому — министра юстиции. Тут в разговор бесцеремонно вмешался Завойко: «Не министра юстиции, а заместителя министра-председателя». На что Львов заметил, что Корнилов никак не прореагировал на это почти неприкрытое хамство. Позднее Львов вспоминал: «Мне сделалось одновременно и жалко за Корнилова и убедительно ясно, что секретарь держит Верховного главнокомандующего в своих руках»{358}.

На этом аудиенция закончилась. Львов вместе с Завойко направились в комнаты дежурного генерала. Здесь они застали полковника Голицына и Добрынского. За завтраком к ним присоединился некий профессор Яковлев, с увлечением излагавший свой план: пообещать каждому солдату после войны по 8 десятин земли и тем заручиться их поддержкой. Львов усомнился: «Откуда вы возьмете столько земли?» — «У меня все подсчитано», — уклончиво отвечал его собеседник, но подсчеты свои предпочел оставить при себе{359}.

После завтрака Завойко положил на стол лист бумаги и небрежно сказал: «Итак, заместителем председателя Совета министров будет Керенский». Он записал это и поднял глаза на Львова: «Кто будет министром внутренних дел? Может быть, вы?» Львов поспешил откреститься от лестного предложения, и в списке появилась фамилия Филоненко. Так постепенно были заполнены все вакансии. После окончания разговора Львов (по его словам, машинально) захватил бумажку с собой. Позднее, при его аресте, этот список был у него изъят и приобщен к следственному делу.

Эти записи производят впечатление совершенно непродуманной импровизации. Министерские посты в списке получили все члены «камарильи». Завойко здесь назван министром юстиции, Аладьин — иностранных дел. Кандидатами на пост военного министра вписаны такие несхожие люди, как Савинков, Алексеев, Лукомский и Колчак. Удивительную картину являет собой политический состав нового кабинета министров. В нем почти паритетно представлены социалисты (Плеханов, Аргунов, престарелый Герман Лопатин), деятели старого режима ( М.Н. Покровский, граф П.Н. Игнатьев) и представители крупного капитала ( С.Н. Третьяков){360}. На практике такой «черно-красный» кабинет составить было невозможно, но это никого не волновало. Взрослые люди играли в свои игры, не задумываясь о предполагаемых последствиях.