Должностные лица - Иван Щеголихин

Под диваном у него пусто.

В сейфе у него пусто.

«Я до рвоты, ребята, за вас хлопочу, может, кто-то когда-то поставит свечу…»

Утром он спросил у Васи, не можешь ли занять до весны пятьдесят тысяч, у меня в банках зарыто, сейчас землю нельзя долбить. Вася посерел, побледнел, губы опустил — откуда у него такие деньги? Нет, конечно, не может. С Эдиком неприятности, он всю сумму потратил. Может, у Каролины перехватить? Но Каролина со дня похорон Шевчика запила, на работу не является, муж ее привез заявление с просьбой освободить…

Никто ему не займет, ясно. Остается то, что зарыто в землю, и еще монеты, которые привез Шевчик из Кутаиси на двадцать тысяч. Но можно ли вручать николаевское золото Башлыку, они на своих верхах еще не додумались брать на лапу царской валютой. Хотя кто их знает, в некоторых сферах на доллары перешли.

Но почему молчит Ирма? Она позвонила после того, как Вася передал ей сто тысяч, сказала, что все в порядке, она его ждет — и больше ни звука.

Глава тридцать пятая Шибер долбит мерзлоту

Он приехал домой пораньше, был смысл. Переступив порог, сразу на обувь — сапоги Славика с мехом, добротные, импортные стоят на месте, и больше никакой обуви. Мать в роддоме, Валерка черт знает где. Отец не ведает, где сын обедает В детской комнате Славик возле торшера читал книжку. Увидев отца, взъерошился, испугался.

— Это фантастика!

Отец считает, книги могут испортить жизнь. Почему? Летом после восьмого класса Славик ездил поступать в мореходное училище в Астрахань. Оделся прилично, как и положено в пятнадцать лет — кроссовки, джинсы. А через неделю позвонили оттуда из детского приемника и сообщили, что задержали вашего сына, Шибаева Славу, без штанов, босиком ходил по городу и без копейки денег. Раздели и разули его в этой мореходке ребята со старших курсов. Шибаев в ту ночь не мог уснуть, но не лежал просто так, глядя в потолок, он действовал, достал любимую свою малокалиберку ТОЗ-8 и отпилил ствол — завтра он возьмет билет до Москвы, сдаст в багаж оружие с патронами, из Москвы полетит в Астрахань и перестреляет их всех к чертовой матери, все мореходное училище, начиная с директора. Он в ту ночь начал седеть из-за сына. И полетел бы, и накеросинил, если бы не Зинаида. Она сама поехала и привезла Славика, и наделала там шороху, и в горкоме была, и в обкоме, телеграмму в Москву дала, суда требовала, потом ей ответы сюда присылали, суда не было, но дирекцию разогнали. Шибаев считает — без толку, так везде принято, и в армии новичкам рога ломают, бьют, унижают, и в ПТУ, и в техникуме, а уж про тюрьму и колонию и говорить нечего, во всех заведениях нормальным стало топтать и мешать с дерьмом, выбивать из тебя все то, чему тебя книжки учили: «Человек — это звучит гордо».

— Что за фантастика? — мирно спросил Шибаев, желая показать, что сыну ничего не грозит.

— О том, чего в жизни нет, — пояснил Славик.

— Ну, ну. В жизни всего полно, похлеще любой фантастики.

— Нет, в фантастике все особенное, неповторимое, это результат чистого воображения.

— Ну, к примеру, о чем ты сейчас читаешь? Я тебе с ходу дам другой пример без всякого воображения, а так, как оно есть на самом деле.

Славик посмотрел внимательно, убедился, что отец сегодня не злой.

— На одной планете построили совершенно новое общество и однажды узнали, что к ним едет комиссия с Земли, проверять, как они живут, все ли у них есть, как на Земле. У них все было, кроме одного — вора не было. Что делать? Они назначили одного человека быть вором, а он не знает, что это за понятие такое, ходит, всех спрашивает, и никто не может объяснить, что ему делать. Консультировались по межпланетной связи, разобрались — если берешь чужую вещь, значит, вор. Но что такое чужая вещь, если у нас все свое? Назначенный вором мучился-мучился, не зная, что делать, а долг ему нужно выполнить, и он перед прилетом землян покончил с собой.

Действительно, для такой бодяги требуется воображение. Если бы это рассказал ему Мельник или Вася Махнарылов, Шибаев посмеялся бы и все, но перед Славиком он смеяться не стал.

— Ладно, читай. Сильно выдумано.

Ушел в свою комнату. Сильно выдумано. Но пример все-таки у Шибаева есть. Из жизни. В противовес выдумке. Пропадет не тот, кого назначили вором, а как раз тот, кого назначат быть честным. В деле Шибаева именно так и есть. Сверху донизу и снизу доверху честному в его системе, от охранника до министра, делать нечего, он только дело провалит и ни одному конкретному человеку не даст пользы. Что должен делать честный на месте директора комбината? С ходу посадить двух начальников цехов, причем с конфискацией — Махнарылова и Вишневец-кую. Вслед за ними посадить завскладом готовой продукции, потом он и сам должен сесть, этим должен заняться Цой, в свою очередь Цоя должен посадить Лупатин, майора должен посадить… и так далее. Башлыка тоже должны посадить те, кто тянут его на повышение. А что после этого будет с комбинатом, с местной промышленностью? Кто пойдет на восемьдесят рублей, на сто, Прыгунов будет получать сто пятьдесят попробуй выпей, если жена его молодая на бензин больше тратит, Зябрева лишится должности, поскольку ее подопечные начальственные жены привыкли шубы брать за полцены. Не пора ли нам разобраться, что это за понятие «честный человек» — перед кем честный? Вообще? Но мы материалисты, у нас конкретность и причинность. Перед боженькой что ли, честный?

Нет у нас боженьки, у нас есть Бог — дело. Государственной важности дело по выполнению пятилетнего плана. Та печка, от которой все мы пляшем и других заставляем. Рахимов знает, что не положено местной промышленности сортовое сырье, однако берет наше ходатайство и идет к министру. Министр тоже знает, однако подписывает, иначе не дадим план. Кристально честный начал бы строить цех выделки и крашения только в следующей пятилетке. При условии, если эта стройка будет включена в план и в бюджет области. А мы — нечестные — построили за четыре-пять месяцев и выдаем стране дефицитную продукцию. Так что честность вообще бывает только в школе и на словах. Кстати, куда, на какую должность можно поставить умного, мудрого, все перечитавшего Алексея Ивановича? Его даже сторожем нельзя, даже дворником, потому что и там надо на лапу давать, а он не умеет, не привык. Через месяц ему сунут выговор — метла, скажут, у вас пыльная, а за то, что вода у вас мокрая, еще выговор, подавай по собственному. Если будет когда нибудь страшный суд, которым не одну тысячу лет пугают, то судить надо только тех, кто попался — дурачков, но не тех, кто доработал, не щадя своих сил, до пенсии, притом персональной. Он ее заслужил, будьте уверены, Шибаев знает.

Может ли кому-нибудь прийти в голову такая блажная мысль, чтобы с махинациями покончить, все хищения прекратить и работать по-честному? Прийти-то может, и каждый день приходит, но именно блажная мысль, глупая, в полном отрыве от суровой действительности. С такими мыслями можно вылезать на трибуну, писать в газеты, говорить на собраниях, — по бумажке, чтобы не сболтнуть правду — а на практике даже и думать нечего. Почему? Не выгодно, прежде всего поэтому. Человеку не выгодно и государству тоже, собьемся с ритма, отстанем от других индустриально развитых. Если убрать мощный рычаг материального стимулирования, то ни плана не будет, ни занятости, рабочие разбегутся, должностные лица начнут искать себе другой источник кормления, поищут-поищут и наверняка найдут, государство у нас богатое, от каких-то отчислений в частный карман не обеднеет. Так что, читай, Славик, фантастику, читай брехню, с ней прожить легче.

— А где Валерка?

— Пошел Высоцкого записывать!

Во-во, в самый раз Шибаеву запеть: «И стоит он перед вечною загадкою, перед солоно — да горько-кисло-сладкою».

— А ты почему все дома и дома?

— Мне так интереснее.

Шибаев вспомнил Васю — «Сын у меня есть, а отца у моего сына нет».

— Ты знаешь, где твой отец работает?

— Знаю, директором.

— Чего директором?

— Как «чего»? Пивзавода.

Шибаев думал, без его комбината не только Каратас, весь Казахстан жить не может, а оказывается, родной сын не знает про комбинат. Или отец так себя засекретил, или Славик не от мира сего.

— Почему ты так решил?

— Я же в детсад ходил при пивзаводе, я помню. В песочке играл, землю рыл.

«Землю рыл». Шибаев пришел пораньше именно за этим — рыть землю. «Наружное наблюдение сняли, — сказал ему Лупатин. — Сняли, но»… — сказал далее майор, однако Шибаев уже отключился и никакого «но» не заметил, не взял на память и, может быть, напрасно…

Рыть землю, потому что иного выхода нет. И Башлыку надо срочно, и для раскрутки перед Новым годом тоже. Вместо Шевчика выплыл как из-под земли Яша Горобец, начал шустрить, в Джезказган съездил, отвез партию каракуля за наличный расчет, договорился еще на партию. Из Жаманкола приехал Костаниди, взял тысячу шапок один раз, взял тысячу шапок другой раз, но это же крохи. Вместе с ним, кстати, приезжала бабенка, тепло одетая, в пуховой шали и, пока они загружали, она командовала, распоряжалась, Шибаеву голос ее показался знакомым, он пригляделся, она все отворачивалась да отворачивалась, он шагнул ближе, а она: «Здрасьте, Роман Захарович». Соня, его секретарша, он ее еле узнал. Здрасьте, здрасьте, как дела? «Я замуж вышла», — сообщила она главнейшую новость. Но как изменилась красотка за какие-то, смешно сказать, два месяца, впечатление — будто выпуклую чеканку разгладили асфальтовым катком, лицо плоское, глаза померкли, губы вообще пропали, что такое могло случиться? Быстро она обабилась, стала наглой торговкой, каких на базаре хоть пруд пруди. Соня под них себя подогнала, ей уже будто лет тридцать, хотя на самом деле восемнадцать.