Космическая шкатулка Ирис - Лариса Кольцова

окончательный упадок. Жители почти все уехали в «Город Создателя». А тут будут жить желтолицые чужеродные рабочие для строительства дороги на опорах. Её скоро проложат через реку и наш старый городок. Кто тут останется? Как можно жить, когда над головой будет вечный гул от скоростных машин? Возможность аварий, когда машины срываются вниз и взрываются прямо в домах тех, куда они и валятся? Прибредут разные бродяги, как только дома опустеют. Куда ты-то денешься? Ведь тебя выгнали из «Города Создателя» и назад уже не возьмут. Ты сама добровольно стала бродягой, по сути-то. Просто пока ты держишься за счёт того, что вокруг живут знакомые люди, пока тут ещё сохранён старый порядок вещей. Скоро ничего этого уже не будет. Когда-то я любил тебя, а теперь я просто тебя жалею.

– Всех-то ты жалеешь. То Вешнюю Вербу жалел, теперь на меня переключился. – Ива подумала о том, что Капа, когда он становился искренним и не изображал из себя важного ледяного мудреца, кому чужды все страсти и заблуждения обычных людей, был и ничего себе.

– Сколько тебе лет? – спросила она.

– Тридцать лет, – ответил он.

– А бабе Вербе?

Он скорчил гримасу, будто откусил незрелое и жёсткое яблоко. Даже причмокнул. – Какая разница! Ей пятьдесят лет. Родила меня вполне себе взрослой по летам, так что об ошибке неопытной юницы уже не скажешь.

– Да? – поразилась Ива, – она выглядела такой древней!

– Ты видела её в гриме. Игра, она была ряженой. Ты и представить себе не можешь, до какой степени люди из элит сходят с ума от скуки. У них есть такая форма развлечения, как уходить в народ и изображать из себя того, кем они не являются. И себя развлекают, и народ в самой его натуральной глубине постигают. Чем простой народ дышит, чем живёт, о чём думает. Как иначе узнать?

– Так ты знал, что она ряженая?

– Нет. Догадывался смутно после того, как встретил в КСОР одну женщину. Она пригласила меня к себе на собеседование, а сама стала развлекаться надо мною как кошка над пойманной птицей. Чем и вызвала странные подозрения. Будто я знаю её голос, её повадки. Но откуда? А потом уж после прочтения письма…

– Значит, ты так и не был у бабы Вербы после исчезновения Вешней Вербы?

– Нет никакой бабы Вербы. Имя магини – Сирень.

– Я люблю Фиолета. И он вернётся. У него никого на свете нет, кроме меня.

– А у меня разве кто есть?

– Зачем тебе я – хромоногая? К тому же, Капа, я могу рано умереть.

– Это-то почему?

– Нога часто болит.

– Вот именно. А на работу ходишь, по дому толчёшься, то печь, то стирка, то за водой. А в столице будешь себе сидеть на высоком этаже на всём готовом. Ни работать, ни бродить без нужды тебе не придётся.

– Как твоя Вишенка о том мечтала! Но всё это не является моей мечтой. Я и любить, как Вешняя Верба, не умею. Я не искусная, не страстная. Ты со мною заскучаешь.

– Бродяга же не скучает. Тоже ведь лишь бы кого не выбрал, раз уж он пришелец из миров, где люди в серебре ходят и по небу летают. Если уж и он тебя полюбил, чего же ты моей любви удивляешься?

– Не любит он меня. Просто ему страшно и одиноко в нашем мире.

– Его ищут. Я не выдал, а другой кто и выдаст. Вот что я и хотел тебе сказать. Пусть он уходит отсюда.

– Зачем? – похолодела Ива. – Зачем его ищут? Кто ищет?

– Властные люди. Хотят секреты его вызнать. Неужели непонятно? Та же Сирень прознала, кто у тебя муж. Она, хотя и свою игру ведёт, но тоже не для твоей и его пользы. Каждой властной и влиятельной корпорации хочется быть самой главной. Вот и ищут себе секретов для усиления мощи и влияния. Чтобы всех прочих подавить. По любому, не дадут вам жить как обычным людям. Нигде не дадут.

Ива сидела, сжав холодеющие ладошки своими коленями. За стёклами окон стучал затяжной дождь. В доме было сумрачно и стыло. Надо было истопить печь, а нога болела, и вставать не хотелось.

– Хочешь, печь истоплю, – предложил Капа. – Вон ты усталая какая, а дома у тебя холодно.

– Истопи, – согласилась она, – а я полежу.

– Поспи, – по-отечески ответил Капа.

Он ходил в сарай за углём, гремел заслонкой печи, ещё чем-то шуршал и громыхал в чужом и непривычном дому, мешая ей заснуть. Но вскоре печь прогрелась, и дом прогрелся.

Капа опять сел на диван. Манжеты дорогой рубашки были испачканы сажей. – Уж больно зола была старой, окаменела совсем, еле выгреб, – сказал он. – Ты печь-то в последний раз когда топила? В позапрошлом году, что ли? – пошутил он, не понимая того, как близок к истине. – Что за хлам хранит твой муж в сарае для угля? Я чуть ногу не сломал, как стукнулся о его рюкзак. Даже с места не мог сдвинуть. Глянул туда, ничего не понял. Хрень какая-то. По свалкам, что ли, твой муж бродит? Всегда с этим мешком таскается. Не раз видел, как он бежал с ним, чтобы успеть на скоростную дорогу. Я-то обычно в хорошем отделении общественной машины езжу, как человек приличный, а он всегда в отделение для бродяг садился. Вечно мятый, лохматый. Кто же его в приличное отделение скоростной машины пустит. Да. Нашла ты себе сокровище. Слов не подберёшь, что он такое и есть. Узнала бы при случае, куда он своё серебряное одеяние запрятал?

– А ты что же, в сарае для угля искал его одеяние?

– Ничего я там не искал. Чего там найдёшь в темени. Установка для освещения сломана давно. Набрал угля на ощупь.

Ива решила подшутить над Капой, – А ты знаешь, что там хранится? В том неподъёмном рюкзаке? Там мозги.

– Чьи мозги? – опешил Капа.

– Мозги той самой машины, которую ты видел.

– Когда я видел? И какие у машины могут быть мозги?

– Тогда и видел, когда с Вишенкой совокуплялся в тёмном лесу. Представляю, как ты струхнул! Вы дело-то своё там закончили? Или не успели?

– Прикидываешься весёлой? А у самой-то синие тени под глазами. Будто глаза твои синие пролились. Я никогда и ничего не боюсь. Я за Вишенку испугался, а не за себя. А по поводу того, о чём ты так нескромно спрашиваешь, я так же нескромно и отвечу. Я и по три раза за ночь могу кончить, когда женщина мне желанная. Не думаю, что твой бродяга так умеет.