Сумрачная дама - Морелли Лаура

– Прекрасный рисунок, – сказала она.

Эдит была ему другом в темные времена. Но сердцем Доминик рвался домой, к той, что растила без него двух его детей, той, что годами терпеливо его ждала. Он протянул Эдит руку и увидел ее грустную улыбку.

Потом Эдит сунула руку в карман пальто и достала новехонький блокнот.

– Кое-что, чтобы развлечь тебя в поезде, – сказала она. – Продолжай рисовать, у тебя получается.

Доминик побоялся, что если заговорит, голос его выдаст. Так что он только кивнул и улыбнулся Эдит. Раздался свисток. Он отвернулся и запрыгнул в поезд. Уносясь в грохочущем поезде по рельсам все дальше и дальше под ритмичный стук колес, последним, что увидел Доминик в Мюнхене, был силуэт Эдит на платформе. Она выглядела точно такой же, какой он впервые увидел ее на вершине холма в Баварии много месяцев назад. Совершенно одинокой. Сильной. И смелой.

84

– Attento. Attento![60]

Из окна второго этажа Чечилия смотрела, как ее мать машет пухлой рукой перед носом слуги, который нес сундучок в заднюю часть кареты. Мать, обмахиваясь веером, пошла за юношей, ступающим с максимальной осторожностью, назад к двери дворца и потом опять сопровождала его восклицаниями до кареты. Она была похожа на надоедливую сороку, которая пристала к бедному юноше, галдит и хватает его за пятки, пока он ходит туда-сюда с вещами Чечилии.

Самой Чечилии оставалось лишь качать головой и посмеиваться в сторонке.

Хотя Чечилия уходила из-под опеки Людовико иль Моро с много большим имуществом, чем пришла, с высоты окна ее пожитки казались такими скудными. Сундук с платьями, большая шкатулка с украшениями для волос и драгоценностями, коробка с атласными, кожаными и бархатными туфельками. Лисья накидка. Шкатулка с деревянными игрушками и сшитыми зверями для Чезаре.

И вот так сюрприз! В одно прекрасное утро появилась ее мать.

Синьора Галлерани явилась во дворец Верме в сопровождении Фацио без предупреждения. Позади них старый мул тащил тележку, нагруженную приданым: сундуком, полным наспех сшитого столового и постельного белья, старой накидкой, некогда принадлежавшей еще ее деду, и любимым одеялом с ее детской кроватки.

Чечилия стояла, открыв рот от изумления, но мать и не подумала объясниться. Вместо этого она мгновенно схватила на руки Чезаре, осыпая его поцелуями и шепча нежные слова. Чечилия осталась безмолвно стоять, положив руку на дверной засов и наблюдая, как мать возвращается в ее жизнь после стольких месяцев тишины. Фацио оставалось только пожать плечами.

И вот теперь Чечилия наблюдала из окна, как мать отчитывает юношу, который грузит вещи в карету, что увезет ее в новую жизнь, к новому мужу.

– Моя дочь – графиня! – неустанно повторяла мать. – Вы должны обращаться с ее вещами с величайшей осторожностью. – Чечилия хихикнула в кулак.

Графиня. Жена графа. Другого Людовико.

В крошечной элегантной загородной вилле граф Людовико Карминати ди Брамбилла ждал Чечилию. Шкатулка с тяжелыми от восковых печатей документами на землю была уже доставлена в дом графа Брамбилла в Сан-Джованни-ин-Кроче, обеспечив там место самой Чечилии. К тому же описи ее овец, стада крупного рогатого скота и конюшни с лошадьми. Теперь все, что осталось – это ее личные вещи, она и маленький Чезаре. Она гадала, готов ли граф Брамбилла увидеть также ее мать.

Князь казался добрым человеком. Он поклонился ей и разговаривал тихо, мягко глядя на нее голубыми глазами. Сам он не представлял из себя ничего особенного: много старше ее, с седыми волосами и морщинистым лбом. Чечилия заранее попросила мастера Леонардо разузнать все подробности. Граф Брамбилла – добропорядочный землевладелец и продолжает дело своей семьи, торгуя шерстью, рассказал ей художник. Его молодая жена перенесла череду неудачных беременностей, и последняя попытка родить ребенка лишила ее жизни. Почти десять лет он прожил в этом большом доме один, не имея наследников. Чечилия своими глазами увидела его владения: ряды ухоженных садов с лениво жужжащими насекомыми, идеально упорядоченные пустые комнаты, большая кухня на первом этаже, где повар в основном занимался тем, что дремал за деревянным столом.

По словам Леонардо, граф Брамбилла активно покровительствовал поэтам, художникам и музыкантам. Когда-то он собирал много гостей, но теперь жизнь ушла из этого дома. Он по-прежнему общался с художниками и музыкантами, но ему хотелось вернуть светские приемы, а в одиночку он был не в силах сделать это. Чечилия знала, что ей будет нетрудно исполнить эту роль: это была возможность снова петь, писать стихи и проводить время в обществе образованных людей. Она всем сердцем была готова вернуть это место к жизни.

Вскоре стало ясно, что граф хочет, чтобы она была его женой. Уже через несколько дней он отправил своего нотариуса с брачным контрактом к ее брату. И, к удивлению Чечилии, тот факт, что она была любовницей Людовико иль Моро – и даже матерью его незаконнорожденного сына, – не стал препятствием. Оказалось, что к ней здесь не отнеслись как к павшей женщине – наоборот, она внезапно обрела уважаемый статус. При своем самом низменном отношении к Чечилии, Людовико Сфорца повысил ее положение в обществе. Даже монашки с нетерпением ждали, когда Чечилия присоединиться к ним, и присылали духовника, чтобы убедить ее брата. Но Чечилия была неуклонна, потому что у нее было лишь одно желание. Лишь одно условие. И лишь один повод сомневаться.

Только когда нотариус вернулся с брачным договором, в котором граф обещал заботиться о Чезаре так же, как о самой Чечилии, она наконец выдохнула. Она отнюдь не цеплялась за иллюзию, что мужчина, которого она почти не знает, может принять мальчика как родного, но она знала, что никуда не поедет без сына. Одна мысль о жизни в монастырских стенах без Чезаре на руках была невыносима. Чечилия кивнула в знак согласия, чтобы Фацио подписал брачный контракт с графом Людовико Карминати де Брамбилла от имени семьи Галлерани. Узнав, что дочь станет графиней, а не высокопоставленной наложницей, мать Чечилии поспешила во дворец Верме с мулом и очищенным от паутины и пыли сундуком приданного.

И вот Чечилия в последний раз уходила из дворца Верме и из жизни Людовико иль Моро. Она вышла в прохладный, залитый солнечным светом дворцовый двор. Ей были нужны только две вещи: ее ребенок и ее портрет.

В карете Чезаре, вполне довольный тем, что находится в объятиях бабушки, не сделал ни одного движения в сторону Чечилии. Видя его улыбку и улыбку собственной матери, Чечилия улыбнулась вместе с ними.

– Где портрет? – спросила она у слуги.

– Здесь, синьора графиня, – ответил он, поднимая портрет, тщательно завернутый Леонардо да Винчи, и ставя его на сиденье кареты. Потом он подал руку Чечилии, она залезла в карету и села рядом с портретом.

Кучер дал лошадям сигнал трогаться. Из-под копыт поднялся запах мокрой земли, колеса заскрипели, карета двинулась вперед, и они выехали в ворота.

85

Я смотрю, как два мальчика вкатывают в большие двойные двери конюшни в Корте Веккья то, что осталось от летающей машины. Не более чем разбитый деревянный скелет с порванным шелком. На этот раз на площади перед фасадом собора собралась сотня людей. Очередное зрелище. Очередное посмешище. В следующий раз можно было бы попробовать с другой позиции – если я, конечно, смогу пережить этот позор и найду в себе силы начать заново.

Думаю, я мог бы начать заново, ведь Людовико иль Моро сейчас занят другим и до меня ему мало дела. Он все-таки герцог Милана, и у него есть заботы посерьезнее. Вряд ли новый титул что-то меняет, ведь Людовико иль Моро много лет исполнял роль герцога, хотя и был только регентом.