Отель с привидениями и другие таинственные истории - Натаниель Готорн

На следующий день Паркинс, как и рассчитывал, покинул свой колледж и прибыл в Бернстоу. Радушно принятый в Глоуб Инн и помещенный в тот самый просторный двухместный номер, о котором говорилось выше, он, перед тем отдохнуть, вознамерился первым делом разложить свои рабочие материалы в должном порядке на большом столе, поставленном в комнате так, что на него падал свет сразу из трех выходивших на море окон. Точнее сказать, прямо на море смотрело одно окошко, центральное, а из двух других, левого и правого, открывались виды соответственно на север и юг вдоль побережья. На юге виднелась окраина Бернстоу. На севере в поле зрения не попадало никаких строений — ничего, кроме пляжа и подпиравшего его невысокого утеса. Прямо под центральным окном пролегала не слишком широкая полоса жесткой травы, на которой валялись старые якоря, кабестаны и тому подобный хлам, за ней следовала дорога, а за дорогой до самого моря тянулся пляж. Каким бы ни было первоначальное расстояние между гостиницей и морем, теперь оно составляло не больше шестидесяти ярдов.

Остальные постояльцы само собой тоже являлись любителями гольфа, причем об иных стоит сказать особо. Похоже, наиболее примечательную фигуру представлял собой ancien militaire[46], секретарь Лондонского клуба, обладавший невероятно зычным голосом и явно выраженными убеждениями сугубо протестантского толка. Последние проявлялись с особой силой после посещения им богослужений, проводившихся местным викарием, человеком достойным, но имевшим склонность к пышному церемониалу, каковую он старательно подавлял из уважения к традициям Восточной Англии.

Профессор Паркинс, человек, одной из основных черт которого являлась, как мы уже говорили, стойкость, большую часть следующего за его прибытием в Бернстоу дня провел за занятием, каковое именовал «совершенствованием навыков игры» на поле для гольфа как раз в обществе полковника Уилсона. Было ли виной тому помянутое «совершенствование», мне неизвестно, но после обеда настроение, а стало быть, и поведение полковника приобрели столь пугающую окраску, что даже Паркинсу стало не по себе при мысли о том, что им предстоит еще и вместе возвращаться в гостиницу. Бросив украдкой быстрый взгляд на топорщившиеся усы и раскрасневшееся лицо полковника, он решил, что будет совсем неплохо, если перед их неизбежной встречей за ужином тот несколько успокоится, попив чаю и покурив.

Прогуляюсь-ка я вдоль берега, — подумал он, — а заодно, если еще не совсем стемнеет, взгляну на те руины, о которых говорил Дисней. Правда, я знать не знаю, где их искать, но скорее всего наткнусь на них по дороге.

Так оно вышло, причем буквально так, ибо выбираясь с поля для гольфа на галечный пляж, он запнулся то ли за корень утесника, то ли за здоровенный камень и полетел вверх тормашками. А когда встал, то обнаружил себя на участке, отличавшемся от пляжа неровным рельефом: наличием множества впадин и холмиков. Последние, при ближайшем рассмотрении, оказались массами сцементированного известкой камня, покрытого сверху слоем поросшей травой почвы. Должно быть, — разумно рассудил профессор, — это и есть то место, где находился прецепторий. Для археолога оно выглядело многообещающе: сохранилось достаточно фрагментов фундамента, причем — что показал общий план — погребенных не слишком глубоко. Он смутно припоминал, что тамплиеры имели обыкновение возводить круглые храмы, и решил, что разорванное кольцо холмиков и возвышений вокруг него связано с чем-то в этом роде. Мало кто устоял бы перед искушением провести небольшое любительское исследование в области, далекой от собственных профессиональных интересов, хотя бы ради удовольствия показать, какие перспективы могут открыться, если взяться за это дело по-настоящему. Однако если наш профессор и ощущал нечто вроде подобного мелочного желания, то руководствовался все же в первую очередь обещанием, данным мистеру Диснею. Поэтому он обошел вокруг участка, набросав в блокноте его приблизительный план с указанием размеров. Затем его внимание привлекло возвышение, находившееся к востоку от центра круга, что позволяло заподозрить в нем постамент старинного алтаря. С северной стороны холмика слой почвы оказался почти снят (то ли мальчишки раскопали, то ли какой-нибудь зверь, так сказать порождение ferae naturae[47]. Почему бы, — подумалось профессору, — не соскрести ножом остаток земли: глядишь, доберусь до каменной кладки. Результат оказался даже лучше ожидаемого, часть разрыхленной почвы провалилась внутрь, в какое-то отверстие. Пытаясь заглянуть туда, Паркинс зажигал спичку за спичкой, но ветер задувал огонь, так что в конце концов ему пришлось обследовать дыру вслепую, простукивая и скребя стенки ножом. Все признаки — правильная прямоугольная форма и если не оштукатуренные, то во всяком случае гладкие стены и дно — указывали на искусственное происхождение обнаруженной в сложенном из камня возвышении полости. Внутри было пусто. Но нет, неожиданно что-то звякнуло: нож наткнулся на металл. Профессор запустил внутрь руку, пошарил наугад и наткнулся на какой-то предмет цилиндрической формы. Само собой он достал находку, посмотрел на свет и убедился, что держит в руках сделанное человеком, очевидно, весьма старинное изделие — металлическую трубку примерно в четыре дюйма длиной. К тому времени, когда Паркинс окончательно удостоверился в том, что никаких других предметов в обнаруженном тайнике нет, уже основательно стемнело. Поиски пришлось закончить, однако и найденного сегодня вполне хватило, чтобы подтолкнуть профессора к решению посвятить часть завтрашнего дня археологии. Находку он спрятал в карман, будучи по какой-то причине уверен в том, что она обладает некоторой ценностью.

Уже собираясь отправиться домой, Паркинс окинул взглядом окрестности и нашел пейзаж удручающе мрачным. На западе, в тускло-желтом закатном свете виделось поле для гольфа, по которому двигалось несколько человеческих фигур: припозднившиеся игроки направлялись к зданию клуба. Кроме того, взгляд различал невысокую колоколенку и огоньки селения Олдси, бледную полосу песка, с темневшими через равные интервалы деревянными волнорезами и едва угадывавшуюся в сумраке линию прибоя. Ветер был северным, но, когда Паркинс зашагал к Глоуб Инн, переменился и задул ему в спину. Скоро скрипевшая под ногами галька осталась позади: профессор выбрался на ровный песчаный берег, который, если бы не пересекавшие путь через каждые несколько ярдов волнорезы, был бы прекрасным местом для прогулки. Там, желая оценить расстояние, пройденное им от оставшихся позади средневековых развалин, Паркинс оглянулся и неожиданно увидел, что в том же направлении, что и он, движется, причем весьма поспешно, какой-то человек. Создавалось впечатление, будто незнакомец изо всех сил старается догнать Паркинса, хотя удавалось это ему весьма плохо, если вообще удавалось. Я хочу сказать, что, судя по движениям, этот человек бежал бегом, однако расстояние между ним и профессором ничуть не сокращалось. Так, во всяком случае, показалось самому Паркинсу, который здраво рассудил, что останавливаться и поджидать неизвестно кого не имеет смысла. По правде сказать, одинокая прогулка по безлюдному побережью веселила мало, и он не имел бы ничего против спутника, но лишь такого, какого мог бы выбрать сам. В свое время, еще не будучи столь просвещенным, он читал о подобных встречах в подобных местах, причем читал такое, о чем не хотелось вспоминать. Правда, по пути к гостинице многое из прочитанного вспоминалось вопреки его воле — и особенно следующие, некогда сильно подействовавшие на детское воображение строки: «И привиделось мне, что пройдя по полю совсем немного, христианин узрел гнусного демона, устремлявшегося ему навстречу». «А что, — подумалось нашему герою, — если оглянувшись еще раз, я увижу вырисовывающуюся на фоне желтоватого неба фигуру с крыльями и рогами? Бежать мне или оставаться на месте? Впрочем, похоже, джентльмен позади меня вовсе не того пошиба, тем паче что, как кажется, отстает от меня точно так же, как когда я его впервые увидел. Во всяком случае, к ужину я поспею раньше его. Боже мой, а до ужина-то осталось всего четверть часа! Надо поторопиться!»