Последний порог - Андраш Беркеши

— Я знаю, благодарю тебя за поручительство.

В кресло Хайду больше не сел, он усталыми шагами подошел к столу, на котором была разостлана карта театра военных действий. Включив настольную лампу, он начал внимательно ее рассматривать.

— Я не буду против, если Чаба женится на Андреа, — сказал он. — А вообще-то ты прав: в последние годы в моей голове творилось черт знает что. Думаю, что в конце концов победила Эльфи: она так любит Андреа! — Внимание генерала задержалось на Москве. — После смерти Аттилы у меня остался только один сын. — Взглянув на Берната, он спросил: — Надеюсь, ты на меня не сердишься?

Журналист встал и подошел к столу:

— Я же сказал, что нет. А как с Каллаи?

— Немцы его еще не схватили.

— Я так и думал.

— Немцы с самого начала были извещены о всех переговорах Каллаи. К счастью, я вовремя отмежевался от них. Регент же не верил, да и до сих пор не верит, что агентов немецкой разведки можно обнаружить даже в Коронном совете. В таких условиях вести переговоры об одностороннем выходе из войны равносильно самоубийству, Гитлер неопровержимыми фактами доказал, что он знает все о глупо организованных маневрах Каллаи. Спрашивается, что же оставалось делать регенту?

— Многое можно было сделать, — заметил Бернат. — Например, сдаться в плен или же уйти в отставку. Но верный выход был один — отдать приказ на открытие огня.

— И тогда бы гитлеровцы не оккупировали Венгрию?

— Оккупировали бы, однако тогда эта оккупация расценивалась бы несколько иначе. Знаешь, Аттила, я очень хорошо понимаю, чего вы боитесь. — Он взял указку и ткнул ею в то место на карте, где находилась Москва: — Вот ее. Если бы в Венгрии вспыхнуло национальное восстание, то Советская Армия за несколько недель дошла бы сюда. А на это не могли отважиться ни регент, ни офицерский корпус. Было решено легализовать оккупацию тем, что Хорти остался на месте, Создалась видимость, будто Венгрия по-прежнему суверенное государство, а ведь на самом деле это далеко не так. У нас в стране сейчас все делается по указке Везенмайера, а это можно расценить как государственное преступление, измену родине, какой венгерская история до сих пор не знала. — Голос Берната становился все более страстным. — Я тоже располагаю кое-какими сведениями. Вчера ночью гестапо арестовало полковника Кудара и генерала Уйсаси. Гитлеровцы настаивают на аресте Сомбатхеи. Начались крупные перетасовки в министерствах и в медье. Вся наша промышленность и сельское хозяйство находятся у немцев в руках. Они договорились со Стойяи о депортации венгерских евреев в Германию. А это означает, Аттила, что на верную гибель будет отправлено более полумиллиона людей, и только потому, что наши государственные мужи боятся русских.

Некоторое время Хайду молчал, затем тихо заговорил:

— Тебя неверно информировали. Этого они не посмеют сделать.

— А кто им помешает? Уж не английские ли парашютисты? Очень жаль, если и ты веришь в подобные глупости.

— Геза, — сказал генерал, — ты знаешь, как я ненавижу Гитлера, но я готов пойти на любую жертву, чтобы не допустить сюда русских. Готов даже на то, чтобы вместе с немцами-оккупантами выступить против русских.

— Даже тогда, когда нашу страну превратят в колонию нацистской империи?

— Может, до этого дело и не дойдет. Я имел в виду, что борьбу против русских мы продолжим вместе с Германией, а не с нацистской империей.

Бернат положил указку на стол и, с удивлением посмотрев на друга, спросил:

— Как тебя следует понимать?

Хайду не ответил. Он выключил лампу и подошел к бару:

— Что будешь пить? Есть хорошая палинка из черешни. Или коньяк?

Бернат с такой силой сжал в руке трубку, словно хотел раздавить ее.

— Давай наливки.

— Я так и знал, что ты палинки попросишь. — Наполнив рюмки, он подошел к журналисту: — Прошу. — Бернат взял рюмку. — Геза, а ты никогда не думал о том, что Гитлер вовсе и не провидение божье, а такой же простой человек, как и мы с тобой? Простой смертный, который когда-то родился, живет и может умереть.

— Уж не выпить ли нам за его смерть?

— Давай выпьем.

С тех пор как начались бомбардировки Будапешта, Андреа почти ежедневно бывала в гостях у Хайду. Отец ее в начале апреля снова уехал в Берлин, и она никак не хотела оставаться дома одна. Часто она даже ночевала в доме у Чабы.

Дни бежали очень быстро, так как в больнице было много пациентов, а после бомбардировок начали поступать и раненые. Эльфи видела, как устает Андреа, и старалась хоть как-нибудь помочь ей. К середине месяца Андреа совершенно выбилась из сил и попросила на работе краткосрочный отпуск на несколько дней. Эльфи решила, что лучше всего им съездить в Балатонвилагош или же в имение, однако Андреа, хотя и очень обрадовалась приглашению, но вежливо его отклонила, сославшись на то, что не может оставить здесь Чабу одного, да и отец вот-вот должен вернуться из Берлина.

— Ну, как хочешь, — обиженно проговорила Эльфи.

Разговаривали они в кухне, где Хайдуне готовила мужчинам салат. Мужчины же тем временем сидели на террасе и беседовали. Здесь же был и полковник Гуттен — он зашел в гости. Гуттена назначили командиром бронетанковой дивизии, которая входила в состав оккупационных войск. Все части этой дивизии дислоцировались в районе Эстергома, а штаб дивизии — в самом городе, так что Гуттен, которому в прошлом году было присвоено звание полковника, мог частенько наведываться в столицу. Несколько раз он приезжал вместе со своим другом майором Хорстом Шульмайером, которого после роспуска абвера назначили офицером разведки в штаб Винкельмана.

Госпожа Хайдуне не доверяла приготовление салатов и пирожных ни повару, ни кухарке. Это она делала сама. Она вообще любила готовить, и для этой цели у нее был сшит белый батистовый передник, который очень шел ей. Андреа с усталой улыбкой следила за движениями хозяйки дома и думала о том, что если и она в пятьдесят лет останется такой же стройной и красивой, как Эльфи, то будет счастлива. Делая свое дело, Эльфи одновременно делилась с Андреа секретами приготовления вкусного салата. Девушка слушала ее, а сама думала: что же, собственно, случилось? Почему Эльфи в последнее время стала относиться к ней намного лучше и искреннее. Она, правда, и до этого была с ней мила и вежлива; не раз случалось, что они подолгу разговаривали, но Андреа всегда чувствовала, что все это только из-за Чабы. Между Андреа и родителями Чабы ощущалось обоюдное недоверие, вернее, опустилась пелена недоверия, сквозь которую обе стороны наблюдали друг за другом, обмениваясь красивыми, но неискренними любезностями. Теперь же девушка уже не ощущала этой невидимой пелены, их улыбки стали более естественными, а слова (будь они серьезными или шутливыми) наполнились человеческими чувствами. Особенно хорошо она понимала госпожу Хайдуне по ночам, когда обе они спускались в подвал, переоборудованный под убежище. Эльфи крепко, по-матерински обнимала Андреа, словно хотела своим телом защитить ее от осколков бомб.

— Теперь нужно положить в салат сбитые сливки — и он готов.

Обе вышли на террасу и на несколько минут задержались там, чтобы выслушать комплименты в адрес хозяйки дома.

Сам Хайду не скупился на похвалы. Но особенно лестно отозвался о салате Гуттен, который вообще любил все вкусное. Не отставал от друга и белокурый Шульмайер. Чаба же лишь хитровато подмигнул Андреа.

«Обстановка такая, как в доброе мирное время, — подумала Андреа. — Все веселы, шутят, наслаждаются солнечными лучами и воскресным отдыхом».

Она остановилась позади Чабы, положив руки ему на плечи. Внезапно Андреа вспомнила сырой погреб в доме на улице Кишцелли и молодого человека с печальным взглядом. Где-то он сейчас? Пустаи говорил ей, что как-то ночью он ушел неизвестно куда. Она так крепко сжала плечи Чабы, что он вздрогнул. Наклонившись назад, он шепотом спросил:

— Что случилось?

— Я только хотела убедиться, что ты здесь, — шепотом же ответила она.

— А где же мне еще быть?!

Эльфи жестом подозвала Андреа. Они поднялись на второй этаж в комнату, где хозяйка хранила свои туалеты.

— Я заказала себе несколько платьев, — похвасталась она, — и хотела бы, чтобы ты посмотрела их. — Эльфи достала два или три весенних костюма и четыре летних платья. Развесив все это, она ожидала, как их оценит Андреа. — Не слишком молодежный фасон я выбрала для себя?

— Нет, — решительно заявила девушка. — Очень даже со вкусом. — Сняв с плечиков шелковое платье, она приложила его к себе и посмотрелась в большое венецианское зеркало: — Очень красивое. — Повесив платье на вешалку, она закурила и спросила: — Могу я вам кое-что сказать, тетушка Эльфи?

Эльфи тоже закурила и тут же присела на низенький пуфик.

— Разумеется, говори.