Лезвие бритвы (илл.: Г. Бойко, И. Шалито) - Иван Ефремов

Дежурный у трапа крикнул, что заметил водолазов. Расплывчатые, размазанные контуры пловцов виднелись сквозь десятиметровую толщу воды. Они парили на одном уровне, иногда продвигаясь к носу яхты и хватаясь за косо уходящую вглубь якорную цепь. Чезаре и Леа должны были пробыть некоторое время под водой, чтобы насытивший кровь под большим давлением азот смог выделиться, и тем самым избежать мучительной кессонной болезни.

— Смотрите, у них мало воздуха. Леа дает Чезаре дышать из своего акваланга!

— Дайте мне акваланг,— распорядился Флайяно,— и еще запасной. Я спущусь и переменю им акваланги целиком, чтобы не менять цилиндры.

Флайяно бросился прямо с палубы, держа маску в руке, чтобы не повредить ее ударом о воду.

Флайяно сменил Чезаре акваланг. Последовал оживленный обмен жестами. Все трое сблизили головы, пошевеливая в такт длинными ластами и время от времени хватаясь за цепь. Наконец Иво взял в зубы мешок с пояса Чезаре, повесил второй акваланг на сгиб руки и медленно поплыл к штормтрапу. Дежурный матрос подхватил аппарат, и Флайяно поднялся на палубу, поспешно срывая маску. Он слегка задыхался, и глаза его возбужденно блестели. Жестом фокусника он извлек из сумки Чезаре странной формы черный предмет и поднял его перед собою. Не сразу можно было распознать в изгибах черного металла головное украшение — диадему или корону.

На узком круглом обруче из черного металла в палец толщиной были насажены тонкие, закругленные, расширенные на концах черные двураздельные листочки, отогнутые наружу. В трех листках немного большего размера, очевидно отмечавших фас короны, сверкали крупные алые камни, по-видимому рубины. Выше листочков шли загнутые внутрь полоски того же черного металла. Впереди, там, где были рубины, полоска заканчивалась торчащими вверх зубцами. С каждой стороны на местах, которые на голове соответствовали бы вискам, в полоски были вделаны золотые диски. В центре каждого диска торчали камни странного серого цвета, в виде коротких столбиков, с плоско отшлифованными концами. Они ослепительно блестели в солнечных лучах, затмевая угрюмоватое горение рубинов. Точно такие же камни были вделаны в задние полоски, соединявшиеся двумя дужками над теменной частью украшения.

Внимательный взгляд мог заметить, что особый блеск серых кристаллов исходил от распыленных внутри облачков мельчайших крупинок с металлическим зеркальным отливом.

— Клянусь Юпитером,— полицейский инспектор потерял свою невозмутимость,— это что-то невиданное! Наверное, величайшая редкость.

— Возможно,— капитан подозрительно покосился на него,— но синьор Флайяно нам ничего не объяснил…

— А что я могу объяснить — сам ничего не знаю. Придется подождать наших водолазов. Им осталось уже немного — минут двадцать.

Леа и Чезаре, поднявшись на палубу, были покрыты синеватой бледностью. По их неловким движениям угадывалось, насколько они закоченели в холодной глубине, но скоро глоток вина, сухая одежда и высокое полдневное солнце вернули им обычную здоровую итальянскую живость.

Чезаре принес лист бумаги и энергично чертил план, пояснивший его рассказ. Прямо под яхтой плоское дно, занесенное песком, лежало на глубине ста пяти футов по наручному глубомеру. Восточнее, к берегу дно поднималось и состояло из больших глыб камня, едва оглаженных морем. В сторону моря отходил скалистый хребтик, поднимавшийся до уровня восьмидесяти футов, за которым начинался обрыв в темную воду неведомой глубины. И хребтик, и песчаное дно постепенно опускались к югу, а к северу, насколько было видно, протягивалась такая же неширокая полоса песчаного дна.

Первые корабли, найденные Чезаре и Леа, лежали сплошной кучей, занесенные песком и покрытые темной коркой затвердевшего ила. Суда угадывались только по очертаниям, проступавшим в песке и резко отличавшимся правильностью контура от всего окружающего. Корабли были маленькие и низкие, может быть, барки или галеры, метров пятнадцати или немного больше в длину, без признаков мачт или палубных надстроек. Что-то в общем виде судов говорило об их древности. Чезаре пришли на ум находки античных кораблей на дне Средиземного моря. Здесь, на южном конце Африканского материка, неоткуда было взяться греческим или римским кораблям, и Чезаре решил, что его сравнение неверно.

Корабли виднелись на песчаной полосе всюду: и под яхтой, и дальше к югу, то сбитые в трудноразличимые груды, то разбросанные по отдельности. Чезаре и Леа попытались найти какие-либо вещи и, странное дело, наткнулись на сосуды, очень похожие на глиняные амфоры, так часто находимые в Средиземном море. Обоим, и Чезаре и Леа, случалось обнаруживать эти древние сосуды во время прогулок с аквалангами в Адриатическом и Тирренском морях.

Они долго плавали над скопищем погибших кораблей, ковыряли водолазными ножами песок и затверделую глину, но не нашли ничего, что помогло бы установить принадлежность судов и время их гибели. Песчаный уступ, на котором лежали корабли, понижался к югу очень постепенно. Увлекшиеся, восхищенные открытием, водолазы не сразу заметили, что погрузились на сорок пять метров. Вода вокруг была не холодной, но какой-то безжизненной. Здесь не было ни кораллов, ни актиний, даже водоросли не окутывали грубо-зернистой поверхности камней. Длинные рыбы неприятной мертвенной окраски проносились редкими стайками. Высоко над дном висело множество медуз, размерами от чайной чашки до большой тарелки. Крупным акулам здесь было нечего делать, и эти небогатые жизнью воды не таили опасности для человека.

Темнота сгущалась над светлым песчаным, уходившим на юг дном. В ней смутно угадывались очертания другой группы кораблей. Леа решилась доплыть до крайнего судна, надеясь на какую-нибудь интересную находку. Чезаре предупреждающе постучал пальцем по плечу Леа и показал на глубомер. Леа умоляюще приложила руки к груди. Художник сдался, и они проплыли еще метров двести, когда увидели куполовидную каменную глыбу, на которой, очевидно, переломилось большое судно. Очертания его кормы и носа под песком и коркой ила чуть ли не вдвое превосходили размеры осмотренных прежде судов. Вся средняя часть по месту разлома исчезла, съеденная временем или течением. Здесь была надежда найти предметы, вывалившиеся из судна и погребенные в тонком слое песка на скале. Леа с азартом расковыривала ножом песок, подымая облачка мути, ухудшая и без того слабое освещение. Дышать становилось все труднее, давление в воздушных баллонах падало. Внезапно Леа сделала резкое движение, приникла ко дну и забила ластами. Испуганный Чезаре схватил ее, опасаясь глубинного опьянения, смертельно опасного момента, когда обогащенная под большим давлением азотом кровь опьяняет мозг и человек теряет способность здраво мыслить. Ему становится все нипочем, он с хохотом срывает акваланг, веселым дельфином вертится в воде и, если рядом нет сильного и опытного товарища, гибнет. Еще хуже кислородное отравление, вызывающее судороги. Но страх Чезаре мгновенно рассеялся, когда торжествующая Леа показала большой круглый предмет, залепленный вязким илом и песком. Художник взял его у Леа, и они торопливо поплыли назад, к якорю «Аквилы». Здесь, на глубине двадцати семи метров, они принялись отмывать и отчищать находку. Едва из-под корки сверкнули яркие камни — они не могли определить точно их цвета,— как они поняли ценность своей случайной находки. Художник продолжал чистить корону илом и мягкой кожей водолазной сумки. Ко времени, когда они могли подниматься выше, странная черная корона оказалась полностью очищенной. Никакие налеты не приставали накрепко к поверхности металла — свойство золота. Очевидно, черный металл тоже относился к благородным, не изменяющимся веками.