Заговор графа Милорадовича - Владимир Брюханов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Настроения в столице передает тот же Трубецкой: «негодование не смело выразиться речами дерзкими или решительными, но выражалось насмешками. Были заклады, кому достанется престол. Спрашивали, продаются или нет бараны? Смеялись над тем, что от Сената послан был к императору Константину с объявлением о принесенной ему присяге чиновник, бывший за обер-прокурорским столом как картежный игрок, хорошо предугадовавший карты» и т. д.
Предложить всей подобной публике под предлогом защиты интересов Константина совершенно новое правительство с совершенно новой программой — в этом проглядывало что-то практически возможное!
Начало осуществления этой программы могло — по крайней мере чисто умозрительно — упрочить власть нового правительства, попытаться привлечь к ней солидных и известных профессионалов (типа тех же Мордвинова, Сперанского и Ермолова) — а там видно будет! В конце концов тот же великий Наполеон говаривал, что главное — ввязаться в бой, а без этого никакие победы просто невозможны!
Разумеется, конечные успехи были очень проблематичны: обман легко вскрывался бы позднейшим появлением на поле действий самого Константина, которого едва ли могли привлечь лавры вождя новой Пугачевщины, а приверженность солдат и вообще всех народных масс к монархической власти создавали смертельную угрозу затеянной авантюре — но ведь когда еще реально Константин появится!
Конечно, вполне возможной перспективой становилось всеобщее возмущение черни против бар — т. е. все та же Пугачевщина, и это не очень привлекало декабристов: «Мы более всего боялись народной революции; ибо оная не может быть не кровопролитна и не долговременна» — объяснял позже А.А.Бестужев — один из самых решительных вожаков! Поэтому и было отвегнуто предложение Якубовича разбить кабаки и захватить власть, возглавив пьяные солдатские и народные толпы — вполне реальный план, но, к чести заговорщиков, они на него не пошли.
А ведь лозунг «грабь награбленное», так хорошо сработавший осенью 1917 года, а еще раньше практически примененный тем же Пугачевым, едва ли не был столь же действенным и в промежутке между этими эпохами!
В целом же все было очень неопределенно, тревожно и неприятно, но отступать — означало признаваться в полной собственной никчемности и даже, как сформулировал Пущин, подлости.
8 декабря (не раньше и не позже!) С.П.Трубецкой стал исходить из реальной возможности предстоящего переворота. В этот день он, будучи старшим по чину и стажу штабной деятельности среди столичных конспираторов, провел совещание с самым авторитетным среди них же специалистом по гражданскому управлению — подполковником путей сообщений Г.С.Батенковым, не так давно служившим под началом М.М.Сперанского в Сибири.
Составленный ими обоими план в докладе Следственной комиссии к Николаю I выглядел следующим образом:
«Воспользоваться случаем, чтобы:
1) Приостановив действие самодержавия, назначить временное правительство, которое учредило бы в губерниях камеры для избрания депутатов;
2) Стараться, чтоб были установлены две палаты, из коих в Верхней члены были бы определяемы на всю жизнь (хотя Батенков и желал, чтоб они были наследственные);
3) Употребить на сие войска, кои не согласятся присягать вашему величеству, не допуская их до беспорядков и стремясь только к умножению числа их.
Впоследствии же для утверждения конституционной монархии:
Учредить провинциальные палаты для местного законодательства;
Обратить военные поселения в народную стражу;
Отдать городовому правлению (муниципалитету) крепость Петропавловскую /…/, поместить в ней городскую стражу и городовой совет;
Провозгласить независимость университетов: Московского, Дерптского, Виленского».
Едва ли теоретические концепции новообращенного Батенкова представляли для заговорщиков особый интерес: их собственные ветераны-теоретики годами продумывали подобные мечты. Дело было в другом: на повестке дня внезапно оказался давно желанный, но все никак не наступавший государственный переворот. К власти должно было прийти, естественно, давно запланированное Временное правительство.
Вот тут-то заговорщики вдруг обнаружили, что в предполагаемом составе нет ни одного вполне своего человека, который мог бы разбираться в государственной деятельности!.. Естественно, они ухватились за Батенкова. При этом последнего не информировали о планируемом составе его коллег. Очень интересно!
Эта ситуация была отмечена и Следственной комиссией: «сочиняя вместе сии планы для ниспровержения порядка, как видно, во многом не понимали, или обманывали друг друга. Трубецкой и сообщники его назначили Батенкова только правителем дел временного правления, а он воображал, что будет членом оного и предавался мечтам неограниченного честолюбия в надежде быть лицом историческим /…/. /…/ я, говорит он, управлял бы государством и обратил бы временное правление в регентство малолетнего Александра II. (Из слов Трубецкого он полагал, что присяга, данная вашим величеством цесаревичу, будет объявлена отречением от престола, а по слышанному от Рылеева, что, быть может, во время замышляемого мятежа покусятся на жизнь вашу.) /…/ Впрочем я, все худо верил, чтоб было что-нибудь предпринято» — заключительные слова Батенкова очень показательны!
Заметим так же, что неведение декабристов о предполагаемом составе правительства могло быть вполне искренним — ниже мы обоснуем такую возможность.
Что касается их настроений, то декабристы стали тоже как бы жертвами ложной присяги: еще заранее продекларировав перед собой и своими единомышленниками необходимость государственного переворота, они не могли предать эту присягу — под угрозой полной потери чести. Вероятно, это действительно было мотивом, заставившим Пущина примчаться в столицу. Но и погибать задаром не хотелось, и многие из них явно хотели как-то от этой присяги избавиться.
Пока они продолжали фактически прятаться за спину Милорадовича, можно было сколь угодно горячо и пространно обсуждать эту ситуацию, но отказ Константина принимать трон, становившийся все более очевидным, заставлял еще и еще раз возвращаться к проклятому вопросу — быть или не быть?
И тут новые, заранее совершенно не учтенные обстоятельства ворвались в их дискуссии. Получилось так, что вопрос о возможном выступлении перешел из области абстрактной политической целесообразности и сомнительной этики в вопрос жизни и смерти.
И решать его было суждено не им самим!
9. Утро и день 12 декабря 1825 года
Наступило 12 декабря 1825 года — день рождения Александра I, не дожившего до своих 48 лет. Подобно тени отца Гамлета покойный император возник в этот день в своей столице, чтобы продиктовать волю остающимся в живых.
В 6 часов утра великого князя Николая Павловича разбудили в связи с появлением гонца из Таганрога от Дибича.
Запечатанное письмо было на имя императора. Фельдъегерь — полковник барон А.А.Фредерикс — не знал содержания послания, но сообщил, что аналогичное одновременно направлено в Варшаву: Дибич страховался, не зная, где именно окажется Константин к моменту прибытия пакета.
Учитывая крайне нервозную обстановку, порожденную угрозами Милорадовича, Николай решился вскрыть адресованный не ему конверт, о содержании которого и о принятых мерах позже рассказал: «Пусть изобразят себе, что должно было произойти во мне, когда, бросив глаза на /…/ письмо /…/, увидел я, что дело шло о существующем и только что открытом пространном заговоре, которого отрасли распространялись чрез всю Империю, от Петербурга на Москву и до второй арьмии в Бессарабии.
Тогда только почувствовал я в полной мере всю тяжесть своей участи и с ужасом вспомнил, в каком находился положении. /…/ К кому мне было обратиться — одному, совершенно одному без совета!
Граф Милорадович казался мне, по долгу его звания, первым, до сведения которого содержание сих известий довести должно было; князь [А.Н.]Голицын, как начальник почтовой части и доверенное лицо Императора Александра, казался мне вторым. Я их обоих пригласил к себе, и втроем принялись мы за чтение приложений к письму. Писанные рукою генерал-адъютанта графа [А.И.]Чернышева для большей тайны, в них заключалось изложение открытого обширного заговора, через два источника, показаниями юнкера Шервуда /…/ и открытием капитана Майбороды /…/. Известно было, что заговор касается многих лиц в Петербурге и наиболее в Кавалергардском полку /…/. Показания были весьма неясны, неопределительны; но однако еще за несколько дней до кончины своей покойный Император велел генералу Дибичу, по показаниям Шервуда, послать полковника лейб-гвардии Измайловского полка Николаева взять известного Вадковского, за год выписанного из Кавалергардского полка. Еще более ясны были подозрения на главную квартиру 2 арьмии, и генерал Дибич /…/ решился послать графа Чернышева в Тульчин, дабы уведомить генерала Витгенштейна о происходящем и арестовать князя С.Волконского, командовавшего бригадой, и полковника Пестеля, в оной бригаде командовавшего Вятским полком.
