Лицей 2022. Шестой выпуск - Михаил Турбин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
в горле скребутся птицы
весна начнётся в пятницу
улица лицами пялится
под ногами пьяница
а я тот кто тебе не нравится
совсем не нравится
я мимо тебя
сами ноги от тебя несут
собираю в лесу россу
россу на твой суд отнесу
иначе я просто не вынесу
а я имя твоё до утра переписывал
перьями слабость выписывал
не осталось меня
варят старухи суп из голубя
прячу я в плечи голову
вертится молча сырая земля
наши матери больше не молоды
я глазами менялся с уродами
чтоб следил за мышиными родами
я не сплю без тебя
чередую кресты и пелёнки
плётки в масле на сковородке
ноги мои искупайте в водке
и отдайте весне-идиотке
я делал я делал ребёнка
без ручек без ножек сиротку
без тебя
Как использовать получившиеся слова для создания оружия массового уничтожения, сержант не понял, но вечером, сонный, нервный и чего-то будто опасающийся, он брёл вдоль стен женского монастыря и, заметив собирающего из неглубокой лужи червячков серого голубя, остановился. Осмотревшись, Глазьев подкрался к птице, прыгнул, потерял чёрную бейсболку и наконец поймал жадного пернатого. Преодолев сопротивление пленника, он сунул задержанного в непрозрачный пакет, уже занятый маслом, землёй, водкой и страшной, лишённой рук и ног детской куклой.
Надстройка
Счастье не гарантируется, но всю свою жизнь человек обязан его искать. Я знаю, что моё счастье невозможно, пока не будут счастливы все до последнего человека на Земле. Осчастливить можно красотой, соучастием, избавлением от страданий, прощением — творчеством, проще говоря. Так я думал тогда.
Все силы я тратил на поиск. Ночами мне снились сюжеты. Иногда я не спал до рассвета, чтобы не выпустить их из творческого сейфа. Они являлись обычно на границе яви и сна. Я думал, думал и думал — это не больно, но утомительно.
Настоящая удача случается раза два за всю страницу. Всё дело в словах — тяжело подобрать подходящие. Помню себя за чтением Большой советской энциклопедии. Смешно сейчас об этом, но, кажется, я решил искать смыслы в этой братской могиле понятий. Мне хотелось создать нечто громадное, мускулистое, седобородое, пропахшее луком, водкой и клевером. Одновременно с этим — нечто бесстыдное, детское, пыльное и студёное, обидное и опасное, такое, чтобы плакали бабы, что ли. Чудовищная самоуверенность всему виной. Заблуждение, согласно которому именно я обязан открыть нечто миру о мире.
Вцепившись в слово война, я придумал повесть о фашизации человечества. Якобы, блуждая по кругу, боясь с него сойти, человек на самом ответственном перекрёстке опять поворачивает не туда, при этом у него есть карта, составленная неподкупными картографами, памятка безопасности и ощущение, безошибочно подсказывающее вектор правильного шага. Но нет. Упрямо человек вновь поворачивает к пропасти. Вновь и вновь. Причём он делает это с болезненным чувством самоуважения от дозволенности совершать глупость. Потом он кается, молится, много учится и опять возвращается на привычный круг. Болезненная история падения в бездну, назидательная и актуальная вещь. Банальная до гениальности. Я так радовался!
Какое-то время я потратил на поиск героев. Мне требовались бессодержательные люди — именно такие творят историю. Я искал героя в себе, собою не брезгуя.
В одну особенно душную ночь мне приснился Бог. От стыда у меня разболелись зубы, потом грудная клетка, потом кости, и мясо на них как будто стало подгнивать и вялиться. Меня корчило в мастерской у Бога. Выкручивало. Так мама выжимала тряпку в ведро. Превозмогая тошноту, выдавливающимися на нос глазами я старался увидеть, как трудится Бог над новой войной. У него в мастерской было прохладно, сыро и темно. Пахло глиной, мокрым железом и кровью. Я видел руки без прожилок, царапин, мозолей и вен. Руки смахивали пыль с чучел людей, висевших на деревьях, родивших серебряные фрукты. Превозмогая боль, я поднял голову туда, где у нас небо. Надо мной, наливаясь, застыли кровавые облака. Они цепляли верхушку пушистой ели. А на ели сидел орёл и клевал сам себя под крылом, рывками хватая мясо. Я хотел не смотреть, но глаза, увеличиваясь от давления в объёме, лезли из глазниц. Я понимал: скоро всё кончится. Меня заворачивало в спираль, и череп уже щёлкал, как дверные петли во время порывов ветра. Младенец улыбнулся беззубым ртом, и песок ручейком побежал по его подбородку. Где же Бог? Он согревал руки у костра, и по-прежнему я видел лишь руки.
— Дай мне слово, — падая на колени, взмолился я — и проснулся в перьях из разорванной на части подушки.
Мне было слово. Слова.
Моя повесть с удачей на каждой странице появилась к осени, и её, кажется, каждый прочёл. Всем так нравилось. Все соглашались…
Лёжа в июне на берегу Чёрного моря, я заметил ползущий к солнцу самолёт. Его догонял ещё один, и ещё. Я понял всё до того, как завыли сирены.
— Война, — сказал мне сосед, собирая в пакет полотенца. — А я землю купил под Курском.
Я сказал ему то самое слово, с которого начиналась повесть:
— Напрасно.
Он улыбнулся. Приятный был человек.
В Чёрное море рухнула первая бомба. Мой сосед смотрел не на брызги от взрыва, а на домик, в котором дремали жена и две дочки.
Пляж опустел, и загар никому стал не нужен. Всем нам предстояла война. Настоящая, а не та, которую я выдумал. Возможно, счастья не хватит на всех — и всё равно только в нём смысл жизни. А писать ничего не нужно. Ничего не нужно писать.
Третье место. Номинация Поэзия
Антон Азаренков
(Сборник стихотворений)
«Встречая её, притворяйся смертельно…»
А.К.
Встречая её, притворяйся смертельно
пьяным и рушься
где был застигнут —
как опадает кукла: не размышляя.
Не открывай глаза, даже если жжётся
невыносимо
её дыханье,
её ледяная хватка на запястье.
Как бы во сне пересыпая бирюльки
городов, знаков,
лиц и событий,
она вела, чтобы повториться снова.
Но, встречая её, превращайся в камень,
как бы ни было
горько. И слушай
