Весна на Одере - Эммануил Казакевич

Генерал связался с правофланговым полком. Полковник Семенов доложил:

— Ворвался в первую траншею. Гисхоф — Мерин — Грабен оказывает огневое сопротивление.

— Выполняй задачу! — сказал комдив. — Выполняй задачу, слышишь?

Минут через пятнадцать генерал снова соединился с Семеновым и вдруг, не выдержав спокойного тона, громко крикнул:

— Что ты мне там про сивого мерина? Занять деревню!

Но, выслушав Семенова, генерал повернул голову к летчику, сидевшему на корточках возле своей рации, и сказал:

— Семенов! Сейчас прилетят птички. Обозначь свой передний край.

Летчик посмотрел на карту, бормоча:

— Это в каком квадрате? Ага!.. Понятно!.. Сивый мерин!..

Он что-то сказал в трубку и тут же вышел из подвала посмотреть. Через несколько минут в небе появились штурмовики. С довольной улыбкой наводящий помахал им рукой и вернулся к командиру дивизии.

Невдалеке раздались взрывы бомб. Семенов соединился с комдивом и сказал:

— Сейчас пойдем.

— Бутон!.. Бутон!.. Бутон!.. — кричал телефонист.

— Янтарь!.. Янтарь!.. Янтарь!.. — кричал другой.

— Муха!.. Муха!.. Муха!.. — надрывался радист.

— Я глаз!.. Я глаз!.. Я глаз!.. — бубнил другой.

Один из телефонистов встрепенулся:

— Товарищ генерал, этого мерина взяли.

— Кто передает?

— Не знаю.

Генерал опять соединился с Семеновым.

— Полдеревни взяли, — сообщил Семенов. — Но там один пулемет фланкирует, на участке правого соседа.

Генерал соединился с правым соседом. Справа вела наступление дивизия полковника Воробьева.

Когда генерала соединили с соседним комдивом, он произнес ласковым голосом:

— Середа говорит. Чего же ты так плохо двигаешься? С твоего участка пулеметы ведут фланговый огонь по моему правому… Нехорошо получается, соседушка!.. Не по-соседски как-то!..

Далекий голос Воробьева, едва только полковник узнал, кто с ним говорит, тоже сразу стал медовым:

— А правый-то твой отстает!.. У меня мой левый фланг открыт из-за твоего правого!.. Несу потери. Ты бы подстегнул своего Семенова!

Генерал, злой-презлой, положил трубку и крикнул:

— Пусть Четвериков повернет правый батальон фронтом на север и поможет Семенову! — он взял трубку и опять соединился с Семеновым. Семенов, — сказал он, — может быть, ты устал? Не хочешь командовать? Что ж, могу тебя сменить.

— Товарищ генерал… — начал Семенов.

— Другого пришлю! — прервал его генерал. — У меня люди есть боевые на примете. Семенов, выполняй задачу! Через пятнадцать минут доложишь мне о взятии деревни! Перед соседом стыдно!

Через четверть часа Семенов доложил о взятии этой проклятой деревни. В свое оправдание он рассказал комдиву о том, что деревня была вся уснащена бронеколпаками и вкопанными в землю танками.

Пришли посыльные от действующих разведпартий.

Первая немецкая позиция была захвачена. Местами наши части прошли до железной дороги и оседлали ее. Однако железная дорога являлась началом второй оборонительной позиции. Высокая насыпь, оборудованная пулеметными точками, представляла серьезное препятствие.

Генерал вылез из подвала и пошел по направлению к Одеру. Здесь стояли замаскированные ветками танки.

На берегу реки сидел на траве и курил подполковник-танкист с черным замшевым шлемом в руке. Завидев генерала, он бросил папироску, затоптал ее сапогом и встал.

Генерал шел довольно медленно. Он окинул взглядом танки и остановился в отдалении. Подполковник подошел к нему. В глазах танкиста зажглись озорные огоньки.

— Наш черед? — спросил он.

— Похоже, — сказал генерал.

Подполковник надел шлем.

— Действуй решительно, — проговорил генерал. — На восточной окраине Гисхоф — Мерин — Грабен тебя ожидает взвод саперов. Он будет вас сопровождать.

Подполковник, застегивая шлем, сказал:

— Пехота чтобы не отставала.

Генерал пошел обратно.

Мимо прошла группа пленных. Оглушенные, подавленные, они глядели в землю, не веря, что остались в живых после того, что было.

Навстречу им шли машины с артиллерией, переходящей на новые огневые позиции, поближе к противнику.

Из дыма медленно появлялись раненые. Они двигались цепью, словно еще наступая. Завидев генерала, те из них, у кого правая рука была в порядке, отдавали честь.

Один сказал:

— Счастливо оставаться, товарищ генерал.

Другой, улыбнувшись, произнес:

— Как в Берлин придете, товарищ генерал, вспомните про нас… Может, помните меня, я Майборода, автоматчик. Я с вами раз в атаку ходил.

Генерал не помнил, но сказал: «Помню».

Раненые медленно пошли дальше и вскоре скрылись из виду.

Когда генерал вернулся на НП, Лубенцов доложил ему, что противник ведет сильный артиллерийский огонь с железнодорожной платформы Борегард и из деревни Айхвердер. Железная дорога оседлана южнее Борегард, а на других участках противник держит ее крепко.

— Где танки? — спросил комдив.

Офицер связи от танковой части сказал:

— На исходном положении.

Генерал повернулся к летчику:

— Подготовишь им почву, а?

— Почему не подготовить? — отозвался летчик.

Оба склонились над картой, после чего летчик сел возле своей рации и стал вызывать:

— Муха! Муха! Муха!

Генерал позвонил комкору, попросив разрешения сменить место своего НП.

Комкор разрешил. Штаб наблюдательного пункта пошел пешком. Машины и верховые кони следовали сзади.

На этот раз Лубенцов остановил свой выбор на ветряке, который был порядком разрушен, но тем не менее стоял еще. Все, что после артподготовки кое-как держалось, вызывало искреннее изумление.

— Живучий ветряк! — сказал Воронин.

Разведчики установили стереотрубу у верхнего окошка ветряка, над тем местом, где некогда скрещивались крылья. Теперь крыльев не было, они превратились в мелкую щепу, валявшуюся на земле.

Дым уже немного рассеялся, и в трубу видна была железнодорожная насыпь. Ветряк подрагивал от близких орудийных выстрелов: гул артиллерии, чуть приумолкший, теперь снова разрастался. Подполковник Сизых, пристроив свой большой живот среди верхних балок ветряка, передавал в телефонную трубку команды «стволам».

Комдив глядел в стереотрубу. Наводящий со своей рацией и людьми улегся внизу, на траве, возле огромной воронки от снаряда, время от времени громогласно обращаясь к комдиву:

— Птички не нужны?

— Танки пошли, — тихо сказал генерал и обратился к Никольскому: Соедини меня с Четвериковым.

Вызвав Мигаева, Никольский передал генералу трубку.

— Мигаев, — сказал комдив, — сейчас коробки пройдут через твой боевой порядок. Неотступно следуй за ними. Понял? Неотступно.

Он отошел от стереотрубы и подполз к танкисту — представителю танкового полка. Посмотрев на часы, он сказал:

— Теперь без двадцати минут одиннадцать. Сколько на твоих?

Часы танкиста показывали то же время.

— Атака будет в одиннадцать. Мы обработаем противника штурмовиками и вы пойдете. Сообщи, — он крикнул вниз, летчику: — Вызывай! Сверь часы! К одиннадцати чтобы отбомбились, ни на минуту позже, а то своих угостишь! Давай Четверикова, — обратился он снова к Никольскому и отдал командиру полка распоряжение о том, чтобы передний край обозначил себя известным сигналом — для авиации.

По другому телефону сообщили, что немцы контратакуют Семенова.

— Никого не контратакуют, только Семенова контратакуют! — обозлился генерал.

Семенова контратаковал противник силой до батальона пехоты с десятью танками.

— Выполняй задачу! — раздельно сказал Комдив.

— Воздух! — сообщил кто-то снизу, и одновременно в небе появились два десятка немецких бомбардировщиков.

Невдалеке раздались разрывы бомб.

— Очухались немного, гады, — сказал комдив.

Зенитки били вокруг. Стоящие поблизости в овраге крупнокалиберные зенитные пулеметы залились оглушительным лаем.

— Как бы юнкерсы нам танковую атаку не сорвали, — сказал комдив, глядя в небо.

Появилась еще одна группа немецких бомбардировщиков, но тут же из белых кучевых облаков выпорхнули советские истребители. Небо огласилось пулеметными очередями и взволнованным, то затихающим, то усиливающимся, завыванием моторов.

— Фазан! Фазан! Фазан! — кричал телефонист.

— Янтарь! Янтарь! Янтарь! — кричал второй.

Санитары пронесли мимо ветряка на носилках раненых.

— Бросить в бой третий полк? — вполголоса спросил Плотников.

— Рано, — сказал комдив. — Возьмем вторую позицию, тогда, может быть…

Вторую и третью позиции взяли комбинированным ударом авиации, пехоты и танков в полдень. Солнце жарко припекало. С людей градом катился пот. Беспрерывный бой в течение семи часов необычайно всех измотал, но отдыха не предвиделось: впереди по низким холмам и вдоль узких канав уже обозначилась вторая оборонительная линия — мощная, трехтраншейная, с отсечными позициями и минными полями.