Лондон в огне - Эндрю Тэйлор
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но так ли это? Известно ли королю об отцовской неудачной вылазке в Эльзас? А о встрече батюшки с Томасом Ловеттом? Конечно, если верить рассказу старика с затуманенным разумом.
— Вы здесь потому, что Томас Ловетт доверится человеку по фамилии Марвуд, — произнес король.
Позже, когда я шагал в сторону Савоя, мои мысли занимала не встреча с королем и даже не пожар на кавалерийской конюшне. Я вспоминал о том, что почти восемнадцать лет назад видел на том же самом месте — между казармами кавалеристов и Банкетным домом.
Перед моим мысленным взором стоял человек на эшафоте. Кровавый король. Но для меня он был просто маленьким джентльменом, убиравшим длинные волосы под ночной колпак при помощи священника и одного из двух палачей в масках. Джентльмена волновало, достаточно ли остро наточен топор, ведь он понимал, что от этого зависит, насколько быстрой и легкой будет его смерть. Он предстал перед враждебным миром в жилете и с ночным колпаком на голове.
Этот маленький джентльмен должен был выглядеть глупо, но нет — он казался печальным.
Опустившись на колени, он положил голову на плаху — высотой она была не больше шести дюймов. Джентльмен неразборчиво что-то произнес. Первый палач вскинул топор. Джентльмен вытянул руки перед собой, будто готовясь нырнуть в воду.
Описав в воздухе серебристую дугу, топор обрушился на плаху.
Отделенная от тела голова упала и прокатилась несколько дюймов, оказавшись возле края платформы. И из туловища, и из головы хлестала кровь. Солдат, стоявший ближе всех, поспешил отойти, но не успел: брызги попали ему на сапоги и бриджи. Дергающееся тело рухнуло на платформу.
Первый палач стоял рядом с ним, склонив голову. Сначала топор лежал на плахе, а потом палач взял его и держал в безвольно опущенной руке.
Тут вперед вышел второй палач. Резко оттолкнув в сторону первого, он поднял отрубленную голову. Длинные волосы разлетелись, будто живые. Палач намотал их на правую руку и поднял голову короля повыше. Он медленно повернулся сначала в одну сторону, затем в другую. С шеи капала кровь.
По толпе пронесся стон. Стоявший рядом с нами мужчина вскинул руки и принялся посыпать сальную голову пеплом. Рыдая, он раскачивался взад-вперед.
Я тоже плакал.
Кровь и пепел. Пепел и кровь.
Глава 37
В кофейне только и разговоров было что о пожаре в Уайтхолле.
Длинный зал был заполнен до отказа, места уходивших посетителей тут же занимали новые. Особенно всех встревожило то, что Чаринг-Кросс находился в непосредственной близости от кавалерийских казарм — всего в нескольких сотнях ярдов по прямой. Ходили слухи о новом католическом заговоре, других пожарах и вооруженных папистах, со дня на день собиравшихся поднять организованное восстание.
Хозяйка нагрузила слуг работой, чтобы у них не было времени задумываться о подобных вещах. Пожар пожаром, но чем больше народу в кофейне, тем выше заработки, да и что, как не потоки кофе, поможет людям сохранять бдительность и ясно мыслить в нынешние тревожные времена?
Однако из Уайтхолла приходили обнадеживающие вести, и постепенно общее настроение изменилось. На смену беспокойству пришла надежда, а на смену надежде — облегчение. К концу вечера сообщили, что огонь потушен. Собравшимся захотелось отпраздновать счастливый финал, и владельцам это принесло ничуть не меньше прибыли.
— Молодец, — сказала хозяйка Кэт, отпуская ее спать. — Ты сегодня хорошо потрудилась. Завтра даю тебе выходной.
Сколько Кэт себя помнила, на Примроуз-хилле всегда светило солнце.
Когда она была маленькой, они с отцом побывали здесь не меньше полудюжины раз. Господин Ловетт дружил с несколькими джентльменами, у которых в той стороне были дома, особенно в деревне Хэмпстед к северу от Примроуз-хилла — считалось, что там самый чистый воздух. Летом то ли 1656-го, то ли 1657 года, когда в Сити особенно свирепствовала чума, Кэт с матерью жили в хэмпстедском доме одного из этих джентльменов — торговца, разделявшего религиозные убеждения отца.
По воскресеньям господин Ловетт приходил их навестить, и иногда в хорошую погоду они вместе гуляли или ездили верхом по окрестностям. Примроуз-хилл находился к западу от дороги, ведущей в Лондон, возле таверны на ферме Чалкот. Несмотря на близость к оживленному тракту и к самой столице, места там были дикие, уединенные. В основном на холме пасли скот и свиней. Дорог там было мало, если не считать троп, по которым гоняли скотину.
Кэт помнила, что летом пастбище утопало в ярко-желтых цветах утесника, а в густых зарослях папоротника орляка водились гадюки. Для Кэт холм был райским садом, там она бегала где хотела, не вспоминая об ограничениях и запретах, сковывавших ее на Боу-лейн или в домах отцовских друзей. А еще это было одно из немногих мест, где Томас Ловетт на короткое время забывал о религии, делах и политике.
В детстве Кэт побаивалась отца и скорее уважала его, чем любила. Однако на Примроуз-хилле ей нравилось проводить с ним время. Отец и сам ненадолго становился ребенком, играя с ней в прятки среди кустов и рассказывая истории про свои детские годы. Кэт дорожила этими воспоминаниями. Это, конечно, не бог весть что, однако лучше, чем ничего.
Примроуз-хилл находился в двух-трех милях от города. Субботним утром Кэт шла по знакомым улицам, зигзагообразным маршрутом продвигаясь на север и удаляясь от реки. На Тоттенхем-Корт-роуд она повстречала семью, шедшую в ту же сторону, что и она. Кэт была рада их обществу. Для женщины небезопасно ходить за город одной, ведь даже днем на тракте часто бывает безлюдно.
Их дороги разошлись возле фермы Чалкот. Кэт с сожалением глядела попутчикам вслед. Холм — настолько уединенное место, что здесь может спрятаться и остаться незамеченной целая разбойничья шайка. Она подобрала в кустах палку, чтобы использовать ее вместо посоха, и стала подниматься на вершину.
Крыши фермы скрылись вдали. Коровы глядели на Кэт без малейшего интереса. А четыре свиньи, явно вознамерившиеся вскопать все поле, даже не взглянули в сторону девушки. Домов здесь не было, только покосившиеся деревянные хлева в углах загонов.
Дорогу Кэт точно не помнила. Она просто выбирала тропы, которые,