Босиком по асфальту - Элеонора Фео

будто переворачивало что-то в груди, забираясь в самые глубокие участки сознания.

— Ты восхитительная, Лиз. Ты ведь знаешь это?

В его голосе было столько боли.

У меня у самой сердце сжималось, и хотелось разрыдаться в голос. Но я только стояла. Сжимала руки в кулаки, борясь с огромным комом в горле. Картинка перед глазами начала расплываться, и я быстро моргнула, избавляясь от непрошенных слез.

А потом.

Саша вытащил руки из карманов. Обхватил мое лицо ладонями, приподнимая его к себе, и погладил большими пальцами кожу щек. Его глаза горели почти воинственно, когда он не отрываясь смотрел на меня. Будто решал что-то в своей голове. Или проверял, что я сделаю.

А затем неожиданно подался вперед, намереваясь… нет. Пусть это не будет поцелуем, пожалуйста.

Если ты понял мотив моих действий, если действительно догадался, то зачем? Зачем ты это делаешь? Не видишь, что мне тоже сложно? Разорвать это сейчас будет проще, черт тебя дери!

Сейчас, когда я еще не до конца впитала в себя необходимость в тебе.

Саша замер в нескольких сантиметрах от моих губ. Я почти ощущала его рот. Ощущала желание поцеловать его крепко, страстно, глубоко. Прямо сейчас. А завтра проснуться с ним в одной постели.

Осмелится или нет? Сделает? Он прекрасно понимал, какая ответственность на нем сейчас. Поцелуй будет означать, что он верит в нас. Верит в наши отношения и в то, что мы непременно справимся. Поцелуй — доказательство того, что мои слова не пошатнули его уверенность в нас.

Я так хотела этого. И он хотел, но…

У этих отношений не было будущего. У этих отношений было только прошлое. И эта прекрасная неделя тоже станет частью этого прошлого.

Мне так хотелось плакать, и что-то ныло в груди, но я мысленно умоляла его одуматься. И почти так же умоляла поддаться соблазну.

Секунды растянулись до бесконечности.

А затем он тихо чертыхнулся в мои губы, отстраняясь, и я готова была умереть. Умереть, когда почувствовала, как его ладони опустились с моих щек и застыли на плечах, почти стискивая. А губы коснулись моего виска. И эта тоска буквально въелась в мозг, пока он прижимался губами к моим волосам, оставляя на них поцелуй.

Спасибо, что ты понимаешь. Спасибо, что осознаешь. Давай не дадим друг другу утонуть. Но мне почему-то казалось, что я уже тонула. Так сильно, так стремительно, так невероятно остро. И воздуха катастрофически не хватало.

А в следующую секунду я услышала шепот. В волосы на моем виске.

— Лиз, ты непременно будешь счастлива. Счастлива с кем-то. — Эти слова так ударили по сознанию. Чудовищно. — И твои стихи. Не бросай это дело, ладно? И обязательно опубликуй. Я хочу когда-нибудь зайти в книжный магазин и увидеть сборник твоих стихотворений в отделе бестселлеров. — Я почти задохнулась, услышав эти слова. — Я был невероятно рад видеть тебя каждый день всей прошедшей недели. Ты навсегда останешься в моей памяти потрясающе взрывной, яркой девушкой, которая так легко скинула с ног босоножки и пошла босиком прямо по асфальту. С искренней улыбкой на лице.

И это окончательно взорвало мою голову, поэтому я зажмурилась. И слезы градом потекли по лицу. Я молчала, потому что, если начну говорить, дрожь в голосе выдаст мои слезы. Дрожь всегда выдает плачущего человека с головой. Даже если он говорит, стоя к вам спиной. Такая же дрожь, какая…

— Спасибо тебе.

…была в его голосе сейчас, пониженном до хриплого шепота. А в следующее мгновение его руки, стискивавшие мои, уже исчезли, и я уткнулась взглядом в его быстро удаляющуюся спину. Но я до сих пор чувствовала его ладони на плечах и губы у моего виска.

Остаточные ощущения.

Скоро они станут воспоминанием.

Они уже лишь воспоминание.

И я понимаю, почти уверена в том, что его голос дрожал.

И мне хотелось броситься следом, но я просто стояла и смотрела, ощущая эту невыносимую боль от подавляемых рыданий. Слезы так и лились по лицу двумя непрекращающимися потоками.

Его фигура становилась все меньше и меньше, удаляясь, почти теряясь в вечерних сумерках. Ровно до тех пор, пока он не повернул за угол ближайшего дома, так ни разу и не обернувшись. Ни разу не сказав «мы справимся».

Мне было больно. Так больно, как не было очень давно. Я вдруг снова ощутила себя той семнадцатилетней девочкой, которая все воспринимает слишком серьезно, чувствует чересчур остро и если плачет, то навзрыд.

Я стояла и стояла, вглядывалась в темнеющий вечерний воздух, будто ждала, что Саша вернется. Что в следующий момент он вынырнет из-за угла, все-таки выбрав нас. Дав нам шанс. Надежда внутри меня как яркое пламя — с каждой секундной стихало все больше, а потом остались лишь едва тлеющие угли.

И ощущение, будто я прошла по ним босиком.

Через несколько минут я зашла в подъезд. За спиной оглушительно хлопнула тяжелая дверь, и этот звук, заставивший меня вздрогнуть в липкой тишине, стал концом. В тот момент я ясно осознала, что все закончилось.

Вся эта неделя подошла к своему финалу.

И уже канула в небытие. Навсегда.

Осталось ли что-то после нее, кроме воспоминаний и растрескавшегося сердца? Я прислушалась к себе и поняла: осталось желание. Огромное желание сделать так, чтобы мои стихотворения перестали пылиться в файлах внутри старого ноутбука и увидели мир.

Или чтобы мир увидел их.

Глава двадцатая

Понедельник

Я спала очень плохо.

Просыпалась почти каждый час, и взгляд падал на электронные часы, что стояли на комоде. Проваливаться обратно в сон было легче, когда за окном еще густели сумерки, но это продлилось недолго.

Я впервые в жизни захотела, чтобы ночь была длиннее дня, потому что сегодня солнце показалось чересчур рано.

Я бы сказала, раньше, чем когда-либо.

Мне снился Саша. Или это был не сон, а просто бесконечный поток мыслей, циклично возвращающихся к нему. А может, грань между сном и реальностью стерлась окончательно, и теперь я находилась сознанием где-то между.

Боль, что копошилась в грудной клетке, не стихала. Хотя она и не стихнет так быстро. Разбитое сердце всегда требует дел, отвлечения, чрезмерной занятости. Время не лечит. Лечат дни, когда ты загружен по самую макушку. Когда свободного времени так мало, что не получается потратить его на тонны тяжелых мыслей.

Мое сердце, может, и не было разбито вдребезги, но его все равно основательно потрепало.

В какой-то момент я уже не смогла заставить себя уснуть, поэтому