Система Ада - Павел Кузьменко

- Гагарин, - улыбнулся человек и добавил: - Юрий Алексеевич.

- Господи, - вздохнул Шмидт, - точно - мир теней.

- А ты кто? - столь же вежливо спросил Гагарин.

- Данте, наверное, Данте Алигьери.

- Ты Миша, я понял. Нет уже тут твоей Катюши. Унесли ее рожать, должно быть.

- Ну вот, ну всё. - Шмидт уселся на камушек, сжал белые пыльные виски ладонями.

Только сейчас он понял, что потерял фуражку. Эта мысль немного отвлекла его от еще больших потерь. Здесь, за гранью жизни, он обрел любовь, она питала его последние надежды на выход отсюда. Это и раньше-то было сложно, когда Катя была беременной, а теперь она среди матерей-героинь в два счета родит. По их меркам она уже все сроки переходила. Ну и куда теперь с ребенком? Не бросать же его?

- Ничего, парень, ничего. - Гагарин сел рядом и коснулся его плеча. - У вас с Катей все будет хорошо. Вы с нею вернетесь в Москву. Это я тебе предсказываю.

- Вы что - всегда точно предсказываете? - повернул к нему голову Михаил.

- Да нет, что ты. Не получилось из меня ни бога, ни даже героя.

- А вы... вы случайно не тот самый Гагарин? Первый космонавт?

- Можешь считать меня сумасшедшим, но тот самый.

- Юрий Алексеевич, пожалуйста, предскажите что-нибудь хоть чуть-чуть хорошее, но только не фантастическое возвращение. Не выбраться нам отсюда, нет.

- Выбраться. У Кати есть кое-что, и оно вам поможет. А потом и меня, и других нормальных людей, бог даст, не забудете. Хоть помолитесь, как за живых. Вот, даже верующим тут поневоле стал.

- Что у нее за кое-что?

- Карта.

- Не обманывайте так, Юрий Алексеевич. Какая карта?

- Самая обыкновенная. Карта всей этой пещеры с дорогой к выходу.

Катя закрывала глаза и видела не. привычную темноту, а густо-синие и светло-синие линии в бешеном вращении. Она чувствовала себя безвольной каплей в чудовищной воронке, засасывающей ее в центр Земли. В ушах стояло непрерывное гудение, сам воздух вибрировал. Это было материальное время, завывающее в тисках быстрого грота.

Она открывала глаза, и действительность принимала нормальный вид. Женщины, много женщин, кутающихся в грубые шерстяные одеяла. Кто-то беседовал, кто-то ссорился, кто-то кормил ребенка, кто-то сцеживал в баночку лишнее молоко, выпростав большие голубоватые груди. Мелькали медсестры, мелькала патологически бодрая рулевая Здоровых.

Казалось, каждые пять минут она подходила к Кате, улыбалась, щупала ее растущий живот.

- Молодец, товарищ Зотова! Так держать Юность стучится в двери. Молодая зотовская смена готовится принять вахту стяжавших славу. Да, Катя? Вот будет радостно тогда на свете жить... Да, Катя?

- На каком свете, товарищ Здоровых? - шершаво отвечала Катя, водя языком по пересохшему нёбу.

Она потихоньку начинала ненавидеть зреющего с нечеловеческой скоростью в ее чреве ребенка. Да и можно ли тут родить человека? Он изводил ее, непрерывно шевелясь, лупя во все стороны руками и ногами.

Постоянно хотелось есть, постоянно хотелось пить, постоянно хотелось мочиться. Короткий, торопливый, полный кошмаров сон сменялся торопливым бодрствованием, состоящим, казалось, лишь из питания и беготни в туалет.

Во время очередного позыва по дороге в уборную, Катя попалась на глаза рулевой Здоровых. Та знала все о свойствах быстрых гротов и не хотела состариться раньше времени. Поэтому в своих ежедневных обходах мелькала, как метеор.

Вдруг сильнейшая боль под животом вцепилась тупыми когтями, пошатнула девушку, заставила схватиться за стенку, чтобы не упасть.

- Ты куда, товарищ Зотова?

- В туалет.

- Нет, тебе не туда. Давай-ка, давай пойдем... Зо-товской смене пора появиться...

Все прошло очень быстро. Достигнув апогея, боль почти сразу же отпустила. Катя слышала когда-то, в прежней жизни, от знакомых девчонок об ощущениях при абортах и куда более сильных - при родах. То, что произошло с нею, было больше похоже на аборт. Но случилось рождение сына.

Мальчика не пришлось шлепать. Он сразу громко закричал, красный, мокрый, переполненный кровью и здоровьем. Он требовал себе места даже в этой мертвящей пещерной темноте.

В родильном гроте было достаточно светло. Катя проморгнула слезы и смогла разглядеть ребенка, когда его поднесли совсем близко к ее лицу. Она все-таки поражалась себе, как смогла даже тут, в вечной грязи и войне, произвести такое удивительное, беспомощное и нагло орущее существо, которое невозможно было не любить.

ГЛАВА 14

Знает стар и млад, что древнегреческие классические герои потому и стали героями, что во многом были везунчиками. Хорош бы был Тесей, если бы в Лабиринте не нашел и не одолел Минотавра, а просто заблудился, что было намного вероятнее. Голодное исхудалое чудовище встречает через много лет голодного исхудалого Тесея, и мифотворцам приходится сильно приукрашивать их отчаянное положение.

Когда у Тесея, афинянина по прописке, кончилась ариаднина нить и он понял, что скорее мертв, чем жив, сам царь-затейник Минос вышел из потайной дверцы и сказал:

- Слышь ты, папандопуло афинское, если тебе Минотавра убивать, так это прямо туда, потом налево, потом два раза направо. А если тебе на выход, так это вон туда, потом три раза налево и один раз направо. Давай быстрее, а? За тобой очередь. Аттракцион простаивает.

Во второй раз Михаил Шмидт стоял перед Зотовым. В двух шагах от безэкипажного капитана на всякий случай наготове покачивал длинными сильными руками Дормидонтыч. Беседа происходила теперь в личных норных апартаментах Ивана Васильевича.

Перед этим визитом Шмидту, доставленному из психиатрического, грота под конвоем, предложили переодеться. Даже тут, на глубине, бытовало мнение, что если являешься пред светлыми очами Самого не для казни, то в грязном, изодранном кителе с одним погоном являться неприлично. На складе Миша подобрал себе старое, но крепкое армейское х/б - штаны и гимнастерку, почти целый свитерок. Еще он примерил там совсем новые полусапожки, ковбойские этакие, и нашел черную вязаную шапочку. Ему показалось, что в такой и, может быть, как раз в этой шапочке он когда-то, то ли в прошлом, а то ли уже в позапрошлом году спустился в Метростроевскую пещеру с какой-то глупой целью. И этой цели добился с лихвой.

Он переодевался медленно, тщательно, точно собираясь в далекое путешествие. Никакая другая хорошая мысль не приходила в голову.

И вот он, вызванный на ковер, стоял на ковре в буквальном смысле слова, не связанный, не стреноженный, почти равный мрачному электрику с каменным лицом.

Отвыкший от красок и приятных форм глаз невольно цеплялся за неожиданные тут предметы. Особенно он задерживался на сложенных в углу большой кипой и разбросанных по гроту газетах и журналах. Смотреть в глаза Зотову, беспощадно буравящие из-под кустистых бровей, было куда менее приятно.