Деревянные облака - Эдуард Геворкян

– Ты ведь живешь на Гравийке, октал четырнадцать, блок три?

– Ну, живу пока. Будто сам не знаешь.

– Твой сосед – Ди Мадоу?

– Живет такой.

– Уже нет, – сказал дядя Миша.

– В смысле? – не понял я.

– Приезжай на опознание, Иштван. – Он вздохнул и пошевелил седыми усами. – Хотя там и опознавать нечего…

3

Следующий день развалился на лохматые куски.

Вот мы с дядей Мишей и его напарником поехали опечатывать комнату. Машину оставили подальше от ворот, и пока шли к нашему окталу по зигзагам бетонных плит, я чувствовал себя неуютно под косыми взглядами встречных – люди в форменных фуражках здесь появляются очень редко, как правило, ночью, в свете прожекторов, с мощной воздушной поддержкой и под зычные команды из мегафонов.

Я хотел рассказать о том, что кто-то вроде здесь ковырялся, но передумал – все было цело, чисто, прибрано и лежало на своих местах, диван и кресло сдуты и аккуратно сложены, и даже на печном диске ни пятнышка пригоревшего жира. Дима хоть и ругал мировой порядок, персонального хаоса не терпел. Пару раз и меня пытался приучить, ненавязчиво намекая, что куртке лучше висеть в нише для одежды, а мусор хорошо бы сразу в утилизатор, а не копить в прихожей, а я ненавязчиво посылал его на один веселый иероглиф. Он не обижался.

Вот трудный разговор с мелким начальником из управы, которому все до одного места, и сдохни на его глазах полгорода – все так же будет раскачиваться в кресле и нудеть насчет того, что годовой бюджет прописан, вот и крутись как знаешь, хочешь – сам тяни за двоих, но больше, чем на треть прибавки не рассчитывай, хочешь – ищи нового сменщика, но такого, чтобы не лез в вакуум-камеры, потому как теперь за раскуроченный маховик и спросить не с кого.

Вот я досиживаю вторую смену и пытаюсь выбросить из головы увиденное на аккумуляторной станции. Длинное здание без окон, уходящие в полутьму камеры маховиков. Набирающих энергию, отдающих энергию и неработающих. Над ними гудят трансформаторные конусы, тянутся трубы, время от времени где-то начинает выть один из множества насосов, обеспечивающих вакуум. Мастер ремонтной бригады каждое второе слово перемежал связками, отвечал на вопросы невнятно. Выяснили, что Диму втянуло в камеру, внешняя обмотка ленточного маховика лопнула и концами изрубила, словно блендером, в розово-серый фарш. Это я и сам видел, и еще карточку пропуска, которая отлетела к потолку и прилипла к свисающим мясным фестонам. По ней и опознали. Эх…

В конце дня собрались во дворике, детей разогнали по блокам, каждый принес, что смог, помянуть. Пришли Ашотик с женой, Нинка, Серега с отцом и дядя Саша, пришли Петровы. Не было Николая, да его мы неделями не видим, он работает на роторных болотоходах, добывает из вечной мерзлоты горючий лед, вахты у него длинные.

Пить я умею. Но все эти события меня немного взвинтили, иначе бы не болтанул насчет незваного гостя. Ашотик тут же спросил, не связаны ли они между собой? Когда точно меня оглушили, и во сколько произошел несчастный случай на станции?

– В камерах проверили освещение? Есть такие лампы, дают стробоскопический эффект, – сказал Ашотик. – Я видел фильм…

– Какой к черту эффект, – завелся я, но дядя Костя дернул меня за рукав.

– Ты, Ваня, не горячись, Ашотик дело говорит. Я тоже видел этот фильм. Поменяли лампы на мигующие, и полосы на маховике будто застывают, понял? Чел полез в камеру, думал, не работает, его и размазало.

Они вдвоем стали выпытывать, какие там люки, кто рядом находился, то есть как это не люки, а поворотные шлюзы, а какая там сигнализация, то есть как это хреновая сигнализация… Но тут Нинка вмешалась.

– Нашли время в дюдики играть, – сказал она. – Лучше подумайте, кто его хоронить будет и где?!

Все замолчали, а она посмотрела на дядю Сашу.

– Александр Максимович, его отпеть надо. Он хоть и китаец, а православный, я крестик у него видела. И еще он ездил в Потапово на исповедь.

«Ты-ты откуда знаешь?» – чуть не спросил я, но вовремя прикусил язык. Серега косо глянул на нее, но тоже смолчал.

– Отпеть надо, – вздохнул дядя Саша. – Но я не могу. Было мне прещение, и ныне извергнут из сана.

Случись это в другое время, разговор пошел бы в сторону – прошлое каждого из нас не для чужих ушей и глаз. Но все перекрутилось, непонятная смерть Димы выбила из колеи, да и выпили основательно. Слово за слово, дядя Саша и рассказал, как служил в приходе под Тамбовом и как пришлая шпана стала разорять храмы, а вскоре и вовсе распоясалась, начала разбойничать. Как-то вернулся он с всенощной, а вместо дома одни головешки. Вся семья сгорела. Выяснил он, кто злодейство учинил, скрутил всех поодиночке и властям сдал. Но по закону ничего им не вышло, отмазались вчистую, а потом еще и над ним издевались. Не выдержал, взял грех на душу, и топором свое правосудие свершил. Отсидел на карантине, вышел до срока за примерное поведение, расчиповался и бродил по миру, пока не нашел приют среди добрых людей. Дядя Костя помог ему устроиться на судоремонтный, и с тех пор он здесь коротает свой век.

Нинка пустила слезу, жена Ашотика тоже пригорюнилась. Петровы молча переглянулись, потом поднялись. Им рано утром выходить, пояснил Петров, на рыбзаводе опять сдвинули часы работы.

Тут и дядя Саша встал со скамейки, покачнулся, ухватил за плечо дяди Кости и велел не предаваться унынию.

– Все в Божьей воле! – ткнул он пальцем вверх и попал в перекладину качелей. – А я спать пойду.

Дядя Костя тоже принял немало, но держался крепче. Поддерживая друга, он проводил его до блока, постоял, сделал пару шагов в нашу сторону, передумал и ушел к себе. Мы еще немного посидели, Ашотик на своем начал что-то выговаривать жене, та огрызнулась, и еще долго из-за двери раздавались их громкие голоса. А потом и Нинка поднялась. Глянула на Серегу. Тот смотрел в сторону. Вздохнула, и ничего не сказав, ушла.

Ну, ничего, помирятся. Серега мужик нормальный, хоть и молчун. Лишнего не скажет, не в свои дела не полезет. Ага!..

– Как у тебя с работой? – спросил я.

Он почесал мочку уха.

– Нормально, да?

– Вроде того.

– Димы нет, мне теперь сменщик нужен. Срочно. Место хорошее.

Серега положил стакан.

– Утром поговорим.

– Чего же утром? – Язык у меня стал немного заплетаться. – Давай сейчас!

Серега мягко намекнул, что дела лучше обсуждать на трезвую голову. Мне показалось, что он на меня обиделся, и я долго рассказывал ему, какой он хороший человек и какая у него замечательная семья, а он долго убеждал меня идти спать и в итоге, наверное, убедил, потому что утром я проснулся на своем диване. Во сне я гонял на верном байке по узким доскам на крышах блоков, уходил от погони, но не мог оторваться – блоки тянулись до горизонта, движок шумел все громче и громче…