Батарея держит редут - Игорь Лощилов

И вот наконец с 9 на 10 февраля, ровно в полночь, в момент, объявленный персидскими астрологами самым благоприятным, мирный договор был подписан. 101 залп из орудий возвестил об этом войскам и народу. Персы выражали живейшую радость, мало согласующуюся с условиями подписанного документа, они поздравляли друг друга, сам принц тоже перестал показывать уныние и по обыкновению раздавал леденцы присутствующим, подчеркивая, как у них было принято, сладость происшедшего.

В Петербург с донесением о заключении мира был отправлен Грибоедов. По традиции, вестникам приятных событий полагалась высочайшая награда. «И как не порадеть родному человечку?» – Паскевич тоже был знаком с грибоедовской комедией. В личном письме императору он не поскупился на дополнительную похвалу: «Я осмелюсь рекомендовать его как человека, который был для меня по политическим делам весьма полезен. Ему обязан я мыслию не приступать к заключению трактата прежде получения вперед части денег, и последствия показали, что без сего долго бы мы не достигли в деле сем желаемого успеха».

Одновременно в Тегеран с известием о столь радостном событии поспешили персидские чиновники. К ним, с нашей стороны, присоединился генерал-майор Розен, он должен был, как предписывал договор, собрать пленных, захваченных персидской стороной. Один из персидских чиновников, напросившись на прием к Паскевичу, сказал, что шах был бы очень доволен получить от русских в честь столь достославного события памятный подарок. И чтобы русский военачальник не ломал голову, подсказал: пяти тысяч червонцев было бы довольно. Паскевич удивился: персы только что отправили нам десять миллионов рублей в счет уплаты за военные издержки. Малость, о которой говорил чиновник, была несоизмерима, неужели даже ее достаточно, чтобы подсластить горькую пилюлю? Впрочем, что ж, нам подарка не жалко. Паскевич приказал собрать означенную сумму непременно новыми червонцами, уложить их в парчовый мешок и вручить шаху 10 марта, в день нового года по магометанскому летосчислению.

Розен прибыл в Тегеран 1 марта. По пути его встречали с почестями. Возможно, шах был уже извещен о грядущем даре и таким образом выражал свое удовольствие. Не ожидая назначенного срока, он распорядился о немедленном возвращении русских пленных, а после вручения парчового мешка проявил неслыханную любезность и велел освободить русских женщин из своего гарема.

Русские войска стали готовиться к возвращению. Еще в Туркманчае начал составляться праздничный приказ. Паскевич желал, чтобы он был необычайно торжественен, придирчиво гонял помощников и не раз пожалел о том, что непредусмотрительно отправил Грибоедова, тот обязательно нашел бы подобающие случаю высокие слова. Наконец сложилась первая половина приказа:

«Храбрые товарищи! Поздравляю вас с заключением мира в Турманчае, славного для России, для возлюбленного знаменитого отечества вашего. Вы завоевали мир сей великодушными усилиями, в боях – пылкой храбростию и величайшим терпением в перенесении трудов утомительных.

Возблагодарите Бога, мы совершили великое дело. Всякий офицер, всякий солдат Отдельного Кавказского корпуса может сказать себе с благородною гордостию: и я послужил верою и правдою великому Царю. Имя Его громко ныне в краях, куда прежде не доступали русские вооруженною рукою. Зной лета и суровость зимы перенесли мы бодро, чтобы исполнить Державную волю Государя Императора...»

На остальную часть Паскевич решил пока не тратить время и закончить приказ в пути.

Передовой отряд российских войск начал поход в обратном направлении. Было еще холодно, но в воздухе уже пахло весной. Полуденное солнце временами пригревало так сильно, что снег начинал подтаивать. Правда, ночью мороз брал свое, и к утру дорога покрывалась ледяной коркой. Паскевич спешил, не позволяя войскам расслабляться. Однако самый строгий окрик не мог нарушить радостного настроя людей, возвращавшихся домой после одержанной победы.

Покорители горных вершин знают, сколько опасностей таит после восхождения обратный путь. «Трудно на гору взбираться, будет спуск еще трудней», – предупреждал известный грузинский поэт, но Паскевич не внял предостережению и поплатился: на одном из горных уклонов его лошадь поскользнулась и свалила седока на острые камни. Дальнейший путь до Тавриза пришлось проделать на носилках. Разбитое тело доставляло страдания, но, видя, как бережно ступают носильщики, стараясь избежать тряски, он проникался к ним чувством благодарности и корил себя за ту возможную несправедливость, которую допускал к подчиненным. Воистину полезным бывает очутиться на самом краю, чтобы посмотреть и оценить себя со стороны. И тогда сами собой стали складываться строки отставленного приказа, обращенные к войскам Кавказского корпуса:

«Вам я обязан и славою личною, и милостями Государя. С растроганною душою благодарю вас, храбрые друзья мои. Умею ценить мужество, подчиненность, дух воинственный и кротость с побежденными, добродушное обхождение в городах завоеванных, наконец, все те прекрасные качества, которые упрочили успехи ваши и столько чести делают русскому имени в войнах Кавказского корпуса...»

Ко времени прибытия в Тавриз приказ был готов полностью, соответствующим образом оформлен и скоро уже зачитывался в войсках. Главнокомандующего со всеми возможными удобствами отправили дальше, в Тифлис. Чувствовал он себя по-прежнему скверно и в письме к великому князю Михаилу Павловичу признавался: «Бессонные ночи в течение долгого времени, отсутствие спокойствия, смена беспрерывных происшествий, неприятности всякого рода, которых никаким человеческим расчетом ни предвидеть, ни отвратить невозможно, наконец климат, после несносных жаров стужа такая, как в России, все это преобразило меня совершенно, и я устарел прежде времени...»

Ну а русские войска, верные условиям подписанного договора, готовились к своему последнему походу. Они оставили Тавриз, и вслед за ними в свой дворец тотчас же въехал Аббас-Мирза. После обхода он послал за нашим генералом, ответственным за вывод войск, и, поприветствовав его, обратился к свите:

– Несчастия, ниспосланные нам Аллахом, да послужат для нас уроком. Взгляните на этот дворец, здесь зимовала казачья бригада. И что же? Прутика не тронуто, как будто я поручил мой дворец лучшему хозяину. А вас, негодяев, куда ни поведу, вы везде грабите, жжете и убиваете. Вас встречают и провожают проклятиями. Может ли быть над вами благословение неба?

Свита привычно кланялась и прославляла мудрость солнцеподобного. Да им-то что – как с гуся вода...

Получив известие о заключении мира, Николай 15 марта 1828 года обратился к войскам Отдельного Кавказского корпуса: