Некрасов в русской критике 1838-1848 гг. Творчество и репутация - Мария Юрьевна Данилевская

роман “Бедные люди”. От него наши некрасовцы, печатающиеся в альманахе какого-то Некрасова, без ума и говорят, что теперь смерть и Гоголю и всем, но я пока не думаю этого»[635] (курсив мой. – М. Д.)

Пренебрежительные слова о Некрасове свидетельствуют о нежелании Плетнева считаться с совершившимся фактом его признания и известности. Рекомендуя Жуковскому сборник, Плетнев упоминает альманах Некрасова – его предыдущее нашумевшее издание. Едва ли это случайная оговорка: в переписке Плетнев чрезвычайно аккуратен, его письма отличаются продуманностью и пишутся по плану. Оценка «какого-то», несомненно, выражает личное отношение Плетнева, но не степень известности: именно из его письма мы узнаём слово «некрасовцы». Его ли это выражение, или оно услышано им в литературном кругу, оно свидетельствует о закрепившейся за Некрасовым определенной лидерской репутации.

Пренебрежение Плетнева тем более показное, что 1 февраля 1846 г. получено цензурное разрешение на выход № 2 «Современника», в котором печатается его рецензия на «Петербургский сборник»[636]. Половину рецензии занимает разбор романа Ф. М. Достоевского «Бедные люди». В оценке сборника в целом заметен скепсис:

«Характер этой книги нисколько не составляет уже новости в России. Со времен “Полярной звезды” и “Северных цветов” до “Новоселья”, “Русской беседы” и “Утренней зари” довольно являлось у нас сборников. Да и журналы наши (исключая специальные и официальные) такие же сборники, как и “Петербургский”. В этих изданиях не найдешь единства мысли, не отыщешь цели <…> сборник, выходящий в неопределенное время, случайно, не относящийся к одному роду знаний, есть явление в роде дефекта какого-нибудь журнала, без первых и последующих его книжек»[637].

Достоинства сборника признаны с некоторой уступкой:

«Но так как много читателей, для которых начало и конец издания не составляют необходимой его принадлежности; то и “Петербургский сборник” можно радушно приветствовать, тем более, что, по выписанным уже нами именам участников в нем, видно, как он должен быть занимателен. Читатели “Современника”, в разное время, при разных обстоятельствах, хорошо ознакомлены с талантами, духом, слогом и прочими литературными особенностями почти всех лиц, названных в заглавии»[638].

Суждение о Достоевском, подробное и доброжелательное, содержит неодобрение «карикатурного» метода:

«В этом романе два элемента поэзии: серьезный и комический. Первый гораздо более второго носит на себе той художнической истины, которая так высоко ценится в произведениях таланта. <…> Нам даже показалось, когда мы проходили длинный ряд <…> шуточных сцен, картин и прочих украшений, этих карикатур, не без претензий на характер трогательного, нам показалось, что г-н Достоевский все это вызвал к жизни усиленно, теоретически, без сердечного разделения описанных ощущений»[639].

Представляется очевидным, что, приветствуя «неподдельный прекрасный талант», Плетнев не приемлет традиций «физиологии», которые он усматривает в его романе.

Его полемическое отношение к изданию Некрасова прозвучит в других рецензиях – на некрасовский же альманах «Первое апреля» и на «Московский литературный и ученый сборник».

«Московский литературный и ученый сборник» издавался в 1846, 1847 и 1852 гг. П. А. Валуевым и Аксаковыми; четвертый том (1853) был запрещен цензурой. Это издание заняло заметное место в полемике западников и славянофилов. В сборнике были помещены «Три критические статьи г-на Имрек» – К. С. Аксакова, – одна из которых была посвящена «Петербургскому сборнику»[640]. Полемика о «Петербургском сборнике» и «Московском литературном и ученом сборнике» не может быть рассмотрена в пределах этого исследования, но упоминание Аксаковых имеет прямое отношение к ее теме.

10 июля 1846 г. И. С. Аксаков писал Плетневу:

«Я собрал в одну рукопись большую часть написанных мною стихотворений и хочу напечатать их. О пропуске их московскою цензурою и думать нечего <…> Кажется, что после “Колыбельной песни” Некрасова, после всего того, что печатается в Отеч. записках, – грешно было бы помешать нашему свободному, московскому голосу, и я думаю, что петербургские цензора (особенно Очкин) будут снисходительны и к моим стихам»[641].

Стихотворение Некрасова выступает в этом суждении как нецензурное, но пропущенное цензурой. Его отношения с цензурой получают развитие в ответном письме Плетнева Аксакову от 15 июля:

«Само собою разумеется, что рукопись Ваша, когда я получу ее, не пойдет к Никитенко, так как он открыто вовлечен в интересы Краевского, Белинского и Некрасова. По Вашему указанию я передам рукопись Очкину. Хотя и он, будучи соучастником Никитенко и Сенковского, у которого Никитенко нанят для критики, не чужд преследования противников вышеупомянутой тройки литературных кляч по умению скрытничать, еще не обнаруживая этого перед публикой»[642].

В рецензии Плетнева на «Московский литературный и ученый сборник» похвала этому изданию выразилась в полемическом противопоставлении его «Петербургскому сборнику:

«В нынешнем году это выходит уже второй литературный сборник. Мы произнесли наше мнение о первом (т. XLI, стран. 272). То был “Петербургский сборник”, которому достоинство и характер сообщили писатели, пожелавшие видеть издателем своим Н. Некрасова. На заглавии “Московского сборника” не означено имени издателя; но <…> “Московский сборник”, естественно, как литературное чтение, не ограничившись единством предмета, удержал в себе, по крайней мере, некоторое единство направления. <…> Много уже и единством мысли (чего не было в “Петербургском”) выигрывает перед ним “Московский сборник”. Но еще важнее то, что почти каждая пьеса его ознаменована печатию или истины, или таланта, или глубокого знания. Его справедливее бы назвать не сборником, а избранником. Прочитывая одну за другою пьесы его, убеждаешься, что они были строго обсуживаемы и взвешиваемы, прежде, нежели определено было принять их в книгу. Статьи ученые, статьи чисто-литературные и все стихотворения, здесь помещенные, сохранят свое достоинство и тогда, когда книга эта перестанет привлекать к себе внимание светских людей как новость»[643].

Таким образом, талант, единство мысли в издании, достоинства вкуса и художественного исполнения, содержательность, противопоставляемая «новости» (сенсации), наконец, скромность, в оценке Плетнева, присущи московским авторам и этим отличают их от Некрасова. Положительная оценка оппонентов Некрасова выступает обращенной формой негативной оценки Некрасова – издателя, редактора и автора.

Между тем, как известно, Плетнев чуждался и западничества, и славянофильства и пытался «выдвинуть концепцию “Севера”, который мыслился им как цивилизация, сочетающая европейскую просвещенность с чистотой нравов и неиспорченной моралью» (Проскурина В. Ю.)[644] Его письма середины 1840-х демонстрируют отнюдь не идеализированное видение московских литераторов, сходное с оценкой петербургских:

«Любовь к искусству <…> поддерживает во мне силу в борьбе <…> с литературными торгашами и открытыми подлецами, каковы: Греч, Булгарин и московская в Петербурге <…>[645]: Полевой, Межевич, Кони, Краевский, Белинский и т. п.» (письмо к Н.