Двое из Холмогорья - Галина Романова

— Чем это так воняет? — вдруг спросил Повелитель.

Лорд Бальдуэн напрягся и посмотрел на свой правый сапог. Этот Терибальдов «питомец»! Он не только жрал все подряд, он еще и гадил, оставляя свои метки там и тогда, когда ему это приспичит! В одну из них лорд и вляпался как раз на подступах к Залу Повелителя.

— Ничем не пахнет, — быстро сказал он. — Это вам померещилось. Но вы не можете не признать, что Терибальд представляет собой…

— Я лучше знаю, что он собой представляет, — отрезал Повелитель, и лорд Бальдуэн поежился. Он боялся Повелителя и не стыдился в этом признаваться. Ведь тот был сильнее всех обитающих здесь магов, вместе взятых!

Бальдуэн еле дождался от Повелителя знака, показывающего, что можно уходить. Пусть внизу все еще развлекалась мантикора, догрызая кресла, она была не так страшна. Лорд Бальдуэн, боевой маг с сорокалетним опытом, испарился так быстро, как только позволяло ему чувство собственного достоинства.

А Повелитель тихо хлопнул в ладоши — и перед ним тут же материализовался свилл. Склонил голову в поклоне и сразу опустился на колени.

— Трипс, — прошелестел голос из-под капюшона, — я желаю дать тебе поручение. Тебя выделил Терибальд, сын Годфруа. Иди к нему. Будь при нем. Стань ему другом, братом, любовником, но не спускай с него глаз. Мне нужно знать, чем он дышит, о чем думает, чего боится. Я хочу знать о нем все! Даже то, на каком боку он спит!

С каждым словом свилл склонял голову все ниже и ниже, пока не коснулся лбом ступеньки перед троном.

— Повелитель, — послышался его дрожащий от страха голос, — простите меня или накажите нерадивого раба, но вы сказали «любовником»?

Повелитель издал звук, который при изрядной доле фантазии можно было принять за смешок.

— Глупец! Никто не заставляет тебя проявлять инициативу. Просто подставь ему… Ты меня понял? Кстати, если ты сомневаешься в своей ориентации, у меня есть твой брат.

— Я… не сомневаюсь, Повелитель, — выдавил несчастный. Повелитель хлопнул в ладоши, и раб исчез.

Лейр с трудом опустил меч и заметил, что его рука дрожит.

— Я больше не могу, — выдавил он. — Давай прервемся!

— Ну пожалуйста! — заканючил Теофраст. — Еще немножечко!

— Мы разминаемся уже два часа! Я столько даже дома не тренировался! — взмолился Лейр. — Давай передохнем!

— Ну давай! — Великан брякнул мечом об пол и тяжело опустился на лавку у окна. Лейр, чтобы быть с ним хотя бы одного роста, пристроился на подоконнике.

— Я думал, что ты не такой, — произнес сын леди Истры-Сидонии. — Понимаешь, когда я услышал, что ты приезжаешь, я подумал, что ты такой же червяк, как остальные наши! Особенно кузен Ортон. Этот вообще гад! Весь в отца! Моя матушка его ненавидит. Как и дядю Дагоберта, и другого дядю, Бальтазара. Но этого меньше всех — он самый безобидный и в магии слаб.

«Если бы они знали, насколько я слаб в магии!» Лейр невольно покосился на двери, ведущие в смежную со спальней комнату.

Они с кузеном Теофрастом развлекались единственным способом, знакомым Лейру по жизни в отчем доме, — фехтованием. Как оказалось, великан мечтал стать боевым магом, как брат его матери, лорд Бальдуэн, и путешествовать по миру, изничтожая все на своем пути. Главной причиной столь оригинального желания была мечта как можно скорее убраться из-под материнской опеки. Там, в большом мире и на больших дорогах, леди Истра-Сидония уже не сможет контролировать, чистые ли носки надел ее сынок, вовремя ли он покушал и почистил ли зубы перед сном. Второй причиной была страстная любовь к оружию и убеждение, что добрый меч сильнее заклинаний. Что же до Лейра, он был типичным молодым рыцарем, мечтающим о подвигах и славе, добыть которую можно либо на турнирах, либо в путешествиях по миру. Но поскольку по миру уже собирался пойти этот великан, для нормальных людей волей-неволей единственным выходом оставались турниры.

— Я даже тебя заранее решил ненавидеть, — продолжал тем временем изливать душу Теофраст. — И ты мне в самом деле не понравился там, в Зале Повелителя. А вот сейчас понял — ты свой. Не то что кузен Ортон! Слушай, а давай его убьем!

— Кого? Ортона? — изумленно воскликнул Лейр.

— Ага! Представляешь, ты тогда станешь наследником! Других-то нету! Только ты да я, да еще девчонки — Ортана и Милица. Но Милица — дурочка, дите совсем. А на Ортане ты женишься, и она перестанет быть опасной.

— Я? — едва не взвизгнул Лейр и схватился обеими руками за подоконник, чтобы не упасть. — Я? Жениться? Не хочу! Ни за что! Никогда!

Дверь в смежную комнату приоткрылась, заглянул Трипс.

— Господин, что вы так орете? — шепотом поинтересовался он. — Я его только что уложил! Скормил, как вы и разрешили, ваши старые портянки. Если он проснется…

Теофраст мигом поджал ноги, спасая сапоги. Лейр примирительно махнул рукой:

— Ладно, буду говорить тише. Подай нам вина, Трипс! — и, улучив минуту, пока подросток занимался кувшинами и кубками, доверительно прошептал кузену: — Понимаешь, меня уже хотели женить! Но я решил, что уж лучше в петлю! Я с этим делом не тороплюсь! В мире слишком много красивых девушек, чтобы променять их на одну жену! Спасибо, Трипс!

Подросток протянул ему бокал и отступил. Его волосы обгорели и торчали ежиком, на лице и руках остались красные пятна, но в остальном он не изменился.

— Ты с ними так обращаешься, — удивленно протянул Теофраст, в два глотка выхлебав свое вино и знаком отправив раба за новой порцией. — Как-то странно… Они ведь свиллы! Рабы!

— Ну и что? Рабство отвратительно! Блямс!

Оба собеседника вздрогнули и обернулись. Трипс выронил кувшин. Долю секунды он смотрел на осколки, а потом опустился на колени, встав прямо в лужу разлитого вина.

— Простите меня, господин.

— Пень косорукий! — выругался Теофраст.

— Ничего страшного, — произнес Лейр. — Принесешь другой кувшин, и все. А рабство действительно отвратительно. Никто не заслуживает того, чтобы с ним обращались как с вещью. Во всем прогрессивном мире рабство давно отменено. Оно осталось только на южных островах и, говорят, где-то далеко-далеко на востоке. Но там вообще живут дикари!.. Правда, у нас говорят, что не только люди не должны быть рабами людей, но, по-моему, ни одно разумное существо не должно принадлежать другому, как вещь. У нас в Эвларии уже лет восемьдесят нет рабства!

— Так-таки и нет? — скептически скривился Теофраст. — Что, все у вас такие добрые и понимающие, как ты?

— Ну отдельные выродки есть, — пожал плечами юноша. — Когда вернусь, непременно пойду на них войной. Это будет справедливая война. Настоящий подвиг, достойный рыцаря!