Пиршество демонов - Уильям Моррисон

Прежде чем Дауни успела ответить, вернулся Абу. Он придержал дверь, и сиделка вкатила в лабораторию кресло Андре. Флеминг уже привык, что девушка каждый раз, когда он видит ее вновь, кажется все более слабой, все более прозрачной. Но он так и не сумел привыкнуть к ненависти, которая вспыхивала в ее глазах, когда она смотрела на него.

— Спасибо, — сказал он сиделке, не глядя на Андре. — А сейчас оставьте ее здесь. Когда будет нужно отвезти ее назад, мы вас позовем.

Сиделка заупрямилась.

— Ее нельзя было привозить сюда, сэр. Она только что заснула.

— Не беспокойтесь. Это необходимо, — вмешался Абу. Сиделка укутала ноги Андре пледом и медленно вышла. Когда дверь закрылась, Андре спросила, чего они от нее хотят. Говорила она еле внятным прерывистым шепотом.

— Нам нужна еще одна формула, — объяснил Флеминг. — Какой-нибудь бактерии или вируса, которые бы уничтожали первую бактерию и высвобождали поглощенный ею азот.

— И надо, чтобы новая бактерия размножалась быстрее первой, — добавила Дауни. — Это будет еще один рискованный опыт с биосинтезом, еще один процесс, создающий жизнь. И для этого мне нужна формула.

Андре слушала их с напряжением, в котором было чтото пугающее. Теперь она слабо покачала головой.

— Не знаю… Это потребует слишком много времени.

Флеминг взглянул на Дауни.

— Разве? — пробормотал он.

Дауни невольно посмотрела на девушку.

— Не знаю, — сказала она. — С ней… — тут она спохватилась и продолжала другим тоном: — Если вы спрашиваете, сколько времени мне потребуется на лабораторные опыты, то это другой вопрос. В сутках, даже если их осталось у нас немного, по-прежнему двадцать четыре часа, а я умею обходиться без сна.

Теперь они оба смотрели на Андре. Они мысленно приказывали ей подчиниться, совершить невозможное. По ее губам скользнуло что-то вроде улыбки, и она кивнула. Флеминг повернулся к Абу.

— Сходите за сиделкой. Скажите, что завтра в девять утра Андре должна быть готова для работы в машинном зале. Ведь она — единственный шанс, который нам остается. Объясните сиделке, что мы не бессердечные злодеи. Растолкуйте ей, что это необходимо. Если понадобится, напугайте ее — намекните, что и она погибнет, если не поможет нам.

Уговоры (или угрозы) Абу подействовали. На следующее утро в девять часов сиделка послушно вкатила Андре в машинный зал. Она объяснила, что больная очень слаба и встать с кресла не сможет.

В зале был только Флеминг. Дауни не верила в возможность успеха, а Абу остался снаружи, чтобы вовремя предупредить о появлении Кауфмана или Гамбуль, попрежнему хранившей таинственное молчание. Если бы Флеминг не был всецело поглощен главной задачей, он, конечно, встревожился бы, заметив, что «Интель» как будто совсем не контролирует, чем они занимаются.

Андре с трудом приложила ладони к стержням. Машина ожила, едва только девушка появилась в зале, однако экран светился очень слабо. Изображение осталось туманным даже после того, как Флеминг задернул занавески на окнах. Он увидел, что Андре повернулась к экрану. Теперь ее руки сжимали стержни так, словно из них в ее тело поступала живительная энергия. В ее усилии сосредоточиться было что-то трагическое. Потом ее пальцы разжались, она вся поникла, ее голова бессильно упала на грудь. Сотрясаясь от рыданий, Андре что-то невнятно шептала.

Флеминг нагнулся к ней.

— Я не успеваю понять… Возьмите меня отсюда.

Потом она добавила, точно говоря сама с собой:

— Я не хочу умирать.

Сиделка оттолкнула Флеминга.

— Она перенапряглась. У нее нет сил… Вы не имеете права требовать…

Она решительным движением откатила Андре от экрана. Но Флеминг преградил ей дорогу.

— Андре! — сказал он негромко. — Никто из нас не хочет умирать, но мы все умрем, если каким-то чудом азот не будет возвращен из моря в атмосферу.

Андре с усилием приподняла голову.

— Вы умрете все вместе, а я умираю одна.

Флеминг ласково погладил ее по руке. Андре отодвинула руку.

— Не трогайте меня, — прошептала она. — Я кажусь вам отвратительной.

— Нет! — резко перебил он. — Не отвратительной, а очень красивой. С того самого времени… с того самого времени, когда мы сбежали из Торнесса. Но попробуй собраться с мыслями! Только ты можешь прмочь нам теперь. Я ведь даже не знаю, чем занимается сейчас машина. Власть все еще принадлежит Гамбуль?

Флеминг широким жестом указал на окружавшую их со всех сторон счетную машину.

— Так почему она сюда больше не приходит?

Андре помолчала, собираясь с силами.

— Ей это не нужно. Машина указала ей путь. И она с него не свернет. Ей больше ничего не нужно. Поэтому она не приходит сюда. Я не могу ей ничего показать. Я сама уже ничего не вижу, — она поглядела на темный экран. — Я отдохну и вернусь.

Сиделка покатила кресло к дверям. На этот раз Флеминг ее не остановил. Он смотрел, как за ними закрылась входная дверь, и около минуты простоял неподвижно в тяжелой тишине пустого зала.

Внезапно он вздрогнул. Заработало печатающее устройство! Потом его быстрый треск прекратился. И снова раздался — теперь оно работало медленнее, но без остановок. Флеминг подошел и поглядел на бумажную ленту.

— Тут сам черт ногу сломит, — пробормотал он. — Но это несомненно какой-то биологический материал.

Он решил пойти к Дауни. Само по себе это могло показаться не таким уж важным — предварительный анализ, и только. Но значение случившегося было огромно, Андре действительно хочет помочь им, и, возможно, Дауни удастся сотворить чудо… если у них хватит времени.

Едва Флеминг вышел во двор, как ветер обрушился на него с такой силой, что он зашатался. У него перехватило дыхание, он судорожно глотал воздух, но облегчения не наступало. Опустив голову, пригнувшись, он зашагал навстречу вихрям песка к лаборатории. Вспыхнувшая было надежда угасла. Время… откуда его взять?

В трех тысячах миль оттуда над Лондоном занималась заря — над Лондоном, который постигла неслыханная Kaтастрофа. Кое-где на середине наиболее широких улиц стояли полицейские в шлемах, стараясь держаться подальше от домов. Иногда сквозь вой ветра прорывался звон колокола санитарной машины. В здании министерства науки слабо светились два-три еще уцелевших и не забитых досками окна.

В сером свете утра лица четырех мужчин, сидевших вокруг заваленного бумагами стола, казались совсем измученными. Совещание длилось несколько часов, но никто не предложил ничего дельного. Обсуждение проблемы превратилось в бесплодный спор и ведомственные свары.

Когда Осборн начал бессмысленно препираться с секретарем премьер-министра об ответственности отдельных министерств и финансировании общего плана действий, хотя все это было уже решено накануне. Нилсон, обычно сдержанный и благожелательный, вдруг вспылил.