Дьявол в Лиге избранных - Линда Ли

Глава двадцать шестая

Я ошибалась.

Когда я проснулась на следующее утро и вошла в кухню, зазвонил телефон. Кика стояла, скрестив руки, приподняв одну бровь и нетерпеливо притопывая. Говорить с кем угодно по телефону казалось предпочтительнее, чем перенести изрядную порцию испанского осуждения от горничной, поэтому я взяла трубку.

– Алло?

– Ты видела первую полосу «Уиллоу-Крик таймс»?

Лучше бы я склонилась к варианту Кики.

– Мама, тебе что, никто не говорил, что полагается говорить вещи вроде «Здравствуй» и «Как дела?», прежде чем переходить к сути вопроса?

– Не дерзи. И перестань уходить от темы. Ты видела газету?

Я не видела. Но когда я взглянула на Кику, та самодовольно ухмыльнулась и показала первую страницу, как участник игрового телешоу, поднимающий табличку. Будь я постарше, мое сердце не выдержало бы.

«Дьявол в Лиге избранных».

Угадайте, о ком это? Обо мне.

Я люблю, когда обо мне пишут на первых полосах газет, но только в хвалебном тоне. В этой статье хвалебного тона не было. За прошедшую ночь я стала темой всеобщих пересудов. О сексе в светском обществе говорить не принято, но обсуждать скандалы можно.

В газете также поместили печально известный «Портрет Фредерики Хилдебранд Уайер, дочери Турмонда и Блайт Хилдебранд и внучки Чарльза и Фелиции Хилдебранд», прямо как объявление о моем первом бале.

Хорошо хоть картину поместили не прямо в статье, а дали в конце ссылку: «Фотографии на шестой странице».

Вполне логично, что если полуобнаженная натура в качестве украшения интерьера считается дурным тоном, то фотографии практически обнаженных приличных дам никак не могут оказаться на первой полосе уважающей себя газеты.

– Мама, мне звонят по параллельной линии. Мне нужно идти. – У меня не было параллельной линии, но она не знала об этом. – Поговорим позже. Передай папочке, что я его люблю.

Но когда я повесила трубку, меня ждала Кика:

– Я же говорила вам: никакого секса!

– Кика, в самом деле, это же только искусство.

– Это не искусство. – К этому моменту она уже дошла до шестой страницы и махала ею у меня перед лицом, как матадор красной накидкой перед быком.

– Называй это как хочешь, но я вовсе не хотела, чтобы кто-нибудь это увидел.

– Тогда как же так получилось?

У моей горничной была бульдожья хватка: если что-то попадало ей в зубы, она уже не выпускала.

В итоге ей удалось вытянуть из меня детали знаменитой выставки, которая сделала из меня дьявола, и то, откуда Пилар узнала, где искать картину.

– Никки? – ошеломленно произнесла Кика. – Мисси Граут сделала это?

Я пожала плечами и налила себе чашку горячего чая, добавила сахар и сливки, затем перемешала, и нежное позвякивание серебра о фарфор подействовало на меня успокаивающе.

В течение следующих нескольких дней я удивительно хорошо держалась – для женщины, которую недавно втоптали в грязь. Само собой, люди сторонились меня. Телефон молчал. Никто не заходил ко мне. Конечно, меня не слишком привлекала роль отверженной – пусть и изумительно прекрасной отверженной – но, по крайней мере, мне не нужно было ни с кем встречаться.

Кике это все далось не так просто. Ей, в отличие от меня, приходилось выходить из дома. Покупать продукты и моющие средства, забирать одежду из химчистки. В супермаркете другие горничные не становились в одну с ней очередь. Почтальон теперь опускает письма в ящик, а не заходит на чашку чая, как это было раньше. Даже дворник едва здоровается.

Однако вся эта история не отпугнула Никки. Она появилась у меня три дня спустя после выхода статьи. Ее волосы все еще были благородного темного оттенка, и она до сих пор носила жемчуг, но на ней были тесные брюки хаки, белая футболка (тоже в обтяжку) и кеды в цветочек. Это был лишь отзвук леопардовой лайкры и шпилек, но футболка и кеды не считались в Лиге подходящим нарядом для визитов.

Как говорится, все возвращается на круги своя, и Никки медленно двигалась к себе прежней.

Кика не хотела ее впускать и говорила с ней, высоко задрав нос.

– Кика, мне так жаль, ты не представляешь себе, – услышала я слова Никки в прихожей.

Я появилась наверху лестницы:

– Впусти ее, Кика.

Почему, спросите вы. Честно говоря, мне было скучно. Визит Никки все же лучше, чем дурацкие телепрограммы, уткнувшись в которые я искала причины, по которым мне не следует встречаться с Сойером и чувствовать обиду за то, что он даже не звонит. Как будто со мной так просто справиться.

Я спустилась вниз.

– Фреди, прости, пожалуйста, – сказала Никки. – Я ни в коем случае не должна была рассказывать Пилар о Сойере.

– Кика, не могла бы ты сделать нам чаю?

Они обе были удивлены, но Никки не дала мне возможности передумать. Она прошмыгнула мимо меня в сторону веранды.

Мы сели за тот же стол, за которым я давала Никки урок хороших манер пару недель назад.

– Расскажи, что происходит в городе. Она удивленно раскрыла рот:

– Не могу поверить, что ты не станешь кричать на меня за то, что я сделала!

Кричать? Я?

– Я ужасно себя чувствую из-за всего, что случилось. Как я могла быть такой наивной, что поверила, будто Пилар действительно снова хочет стать моей подругой, когда она устраивала для меня ленчи и походы по магазинам со всеми этими леди. Внимание вскружило мне голову – настолько, что я не видела, чем это было на самом деле. Стыдно подумать, в какого сноба я превратилась. Я просто не знаю, как загладить вину перед тобой.

– Не нужно, и давай не будем к этому возвращаться. – Я видела, что она не собиралась все так оставить, и приняла контрмеры: – Ты видела в последнее время Сойера?

Честно говоря, я не собиралась о нем спрашивать, но, к счастью, мне удалось произнести это с достойной восхищения долей безразличия.

– Сойера? Нет. Я оставляла сообщения на автоответчике, но он так и не перезвонил. Наверное, он ужасно зол на меня. Ты видела его?

– Нет.

– Это просто ужасно.

Было ясно, что и эту тему она не собирается так оставить, поэтому я отвлекла ее:

– Главное, как ваши дела с Говардом?

Трюк сработал. Она помотала головой и вздохнула.

– Только представь себе, я вела себя, как высокомерная стерва, но он все равно меня любит. Я действительно самая счастливая женщина на свете. И он просто чудесно ко мне относится с тех пор, как я сказала ему, что не буду больше пытаться попасть в Лигу избранных.

– Мне жаль. – Это было почти правдой.

– Как ты можешь даже думать об этом, после того что я сделала? Если бы я все не запутала, меня бы приняли. – Она немного поникла на стуле и сморщила нос. – Могу я спросить тебя о чем-то?