Гордиев узел сексологии. Полемические заметки об однополом влечении - Бейлькин Михаил Меерович

Именно так, судя по газетным публикациям, вёл себя печально знаменитый убийца Иртышов, вырвавший через задний проход кишечник у изнасилованного им в лифте ребёнка. Детство садиста было несчастным. Алкоголиками были и мать, и отец. В возрасте 10 лет он получил тяжёлую черепно-мозговую травму, попав под автомобиль. Мать, избавляясь от ненужного ей чада, отдала его в интернат для умственно отсталых. Там более сильные подростки насиловали его, а слабых насиловал он сам. Окончив ПТУ, Игорь перебрался в Петербург. Здесь его садистские наклонности получили признание со стороны мазохистов. Но связи со взрослыми не устраивали Иртышова, поскольку он не мог истязать свои жертвы по-настоящему. Потому-то он стал насиловать и убивать малолетних. В ходе следствия Иртышов в течение полугода упрямо отрицал свою причастность к изнасилованиям и убийствам (на его счету девять мальчиков). Потом он во всём признался, объясняя содеянное душевным расстройством. Слёзы, однако, ему не помогли, ведь убийца прекрасно знал, что творил, и невменяемым отнюдь не был.

В психологическом портрете Иртышова легко узнаётся особый тип “нарцисса”, личности холодной и ориентированной лишь на собственные ощущения. Он соответствует составленному Р. Бриттеном классическому портрету “серийного убийцы как инвертированного, робкого, тревожного и социально изолированного человека. <…> Он чувствует себя ниже других мужчин, сексуально сдержан и неопытен, <…> обладает богатыми садистическими фантазиями, реализация которых движется низким чувством самоуважения” (Brittain R., Цит. по Ткаченко А., 1999).

Таким же был и Г., знаменитый “Лифтёр” – убийца-душитель из Магнитогорска. По моей просьбе он написал свою исповедь, полностью опубликованную в книге “На исповеди у сексолога” (Бейлькин М. М., 1999). Холодность “нарцисса” проявилась у Г. в том, что, помня малейшие нюансы ощущений, испытанных им во время убийства своих жертв, в разговоре со мной он не мог припомнить их имён и фамилий. Между тем, они были на устах у всех магнитогорцев, терроризированных садистом.

По мере того, как ухудшалась половая жизнь с женой из-за неполадок в его сексуальной сфере, Г. всё больше чувствовал себя ничтожеством как мужчина. Наконец, нормальный половой акт стал ему и вовсе ненавистен. После первого совершённого им убийства Г. намеревался вступить в половой акт с трупом. Это не удалось ему из-за отсутствия эрекции. После последующих убийств он, правда, уже не делал никаких попыток к осквернению трупов и даже не расстёгивал свои брюки. Страх, беспомощность и агония девочек, а главное, что с их трупами он мог делать всё, что ему заблагорассудится, стали самоцелью. Г. полностью утратил способность к нормальной половой жизни с супругой; эрекция стала слабой даже при онанизме.

Г. жил в мире собственных фантазий, играя роль супермена, неуловимого для милиции. По всем правилам театральной постановки он купил себе тёмные очки, нож и игрушечный пистолет. Убийца колесил по городу, сбивая со следа своих преследователей, и упивался тем, что держал в страхе целый город. Элементы театральной игры, по мнению А. Ткаченко (1999), – обычный атрибут “перверсной сексуальности. Достаточно вспомнить случай Джека-Потрошителя, отсылавшего перед убийством в Скотланд-Ярд предупреждение с указанием новой жертвы, или, из новейшей истории, – случай Бостонского душителя, оставлявшего рядом с изуродованным трупом открытку с поздравлением по случаю Нового года”. У Г. подобная игра была способом психологической защиты: строя из себя супермена, убийца компенсировал собственный комплекс неполноценности.

Психоаналитик Эрих Фромм (1994) словно именно о Г. писал: “Человек становится садистом оттого, что чувствует себя импотентом, неспособным к жизни. Он пытается компенсировать этот недостаток тем, что приобретает огромную власть над людьми и тем самым превращает в Бога того жалкого червя, каким он себя чувствует”. Характерную деталь психологии “нарциссов” подметили польские психиатры З. Соколик и М. Шостак (Sokolik Z., Szostak M., 1976; Цит. Збигнев Старович, 1991): “у них нарушена способность различия собственных переживаний и реальных событий; отмечается склонность к такой интерпретации мира, когда желаемое принимается за действительное”.

Фантастическая зловещая игра была выражением основной черты характера Г., его нарциссизма. Этим термином, восходящим к имени самовлюблённого героя греческого мифа, Фрейд подчеркнул отстранённость нарциссических психопатов от остальных людей. Окружающий мир интересует их лишь как продолжение их самих или неинтересен им вовсе. Если для самоутверждения и компенсации комплекса неполноценности “нарцисс” решит кого-то убить (разумеется, слабого и беззащитного), то сделает это без малейших угрызений совести.

Своей нарциссической холодностью Г. поразил даже много повидавшего в своей практике следователя, участвовавшего в аресте. Когда за ним пришли, Г. сидел за обеденным столом. Не изменившись в лице, он холодно и спокойно попросил: “Можно, я доем апельсин? А то мне в камере его не дадут”. Это была не просто бравада. Таково уж бесчувствие психопата, считающего себя центром мироздания и не способного воспринять масштабы действительного соотношения между его Я и окружающим миром.

Такой тип садистов Фромм не зря назвал некрофильским. Обычный садист нуждается в трепещущей и смертельно напуганной, но живой жертве. Некрофил же получает полное наслаждение от мертвеца. Уж от него-то никакой критики в свой адрес (в том числе по поводу сексуальной несостоятельности) не услышишь наверняка.

Страшно, когда садисты получают неограниченную возможность мучить и убивать. Это продемонстрировали фашисты, как рядовые палачи, так и вожди Рейха во главе с некрофилом Гитлером. Своими кровавыми “подвигами” прославились и садисты времён эпохи Возрождения. Среди них были душевно больные люди и психопаты. Они оправдывали свой садизм ссылками на философию гедонизма, утверждая при этом, что наслаждением должны пользоваться лишь сильные личности, которым всё позволено. Позорным и жутким был “беспредел”, чинимый Иваном Грозным (царь был, конечно, психически больным человеком). Он лично пытал заключённых в своих застенках, наслаждаясь их муками. Царь приказывал убивать и грабить население русских городов (Новгорода, например). Что уж тут говорить о зверски замученных жителях населённых пунктов, захваченных в ходе военных действий (таких, как город Полоцк, где он приказал вырезать всех евреев)? Он заставил своего любовника Федю зарезать в его присутствии собственного отца – боярина Алексея Басманова. Меньшие доказательства любви к своей персоне царя не устраивали! Кстати, когда Фёдор был ещё в фаворе, он пожаловался своему царственному любовнику на гомофобные замечания в его адрес, сделанные воеводой князем Овчининым. Царь не замедлил с наказанием обидчика своего любимца. Князя пригласили на царский пир и подпоили, а затем по приглашению Грозного он спустился в винный подвал. Там воеводу и задушили царские псари.

Важно заметить, что сочетание органических поражений головного мозга с болезнетворным воспитанием, полученным в условиях авторитарной семьи (подавление личности ребёнка при дефиците родительской любви), формирует чрезвычайно уродливый характер, свойственный так называемым серийным убийцам. Психологический портрет такого подростка-некрофила, не успевшего, к счастью, совершить убийства, даёт в своём очерке в “Комсомольской правде” журналист Олег Кармаза:

«С ним можно долго разговаривать о музыке, о внеземных цивилизациях, о чём-то высоком и сентиментальном. Однако разговор может прерваться неожиданным вопросом вроде: “Как ты думаешь, курицу можно трахнуть?” Пока ты обдумываешь, как бы поделикатнее ответить, беседа снова может плавно перетечь в русло оценки творчества “Дип Пёпл” и “Автографа”».

Паша отличался не только своим сексуальным интересом к курам, но ненавистью к кошкам. Эта аномалия появилась у него в 10 лет, когда он поймал маленького, голодного и жалобно пищавшего котёнка. “Его он хотел убить одним ударом. Но так почему-то не получилось. И тут Паша обалдел. От удовольствия. Или от возбуждения. Он даже взмок – это он хорошо помнит. Дальше всё пошло так, как и должно было пойти. В городе, где живёт Паша, он превратился для кошек в Шарикова № 1. Вскоре участь мурок постигла и семью ежей. Почему он их так ненавидит, Паша объясняет достаточно определённо: “Они не вписываются в мою эстетическую программу”. Суть программы, насколько я понял, в следующем: жить должны только те животные, которые красивы и миловидны. В Пашином, естественно, представлении. Всех остальных надо уничтожать.