Книга ужасов (сборник) - Рэмси Кэмпбелл

Каменные горгульи на водосточных желобах разевали пасти, как будто их сейчас вывернет наизнанку, остроконечные башенки, украшенные готическим орнаментом, и флероны возвышались над зубчатыми стенами, словно грозящие кому-то кулаки (понятие «романтично» еще не было известно Джорджу). А еще для того, кто привык к лондонской суете – скрипу колес экипажей, хлопанью кнута по лошадиным крупам, крикам уличных торговцев, – здесь было слишком тихо. Непривыкшее к тишине ухо мальчика улавливало лишь негромкий птичий щебет.

Джордж был упрямым избалованным ребенком. Он заранее решил, что ему будет плохо в Танкертоне, поэтому старался сделать все, чтобы родители чувствовали себя как можно более виноватыми, оставляя его здесь.

Семья уже стояла в холле, большом и неудобном, со сводчатыми потолками. Раньше, когда тут еще был монастырь, в нем, наверное, находился рефекторий или зал для общих собраний. Пол был выложен серой истертой плиткой. Откуда-то тянуло сквозняком, даже в разгар июня пробиравшим до костей. Харгрейв проследовал мимо, не удостоив их даже взглядом, и направился к вычурной двери, установленной в арочном проеме. Он постучал и вошел, услышав приглушенный ответ.

Через некоторое время Амелия подергала мужа за рукав и предложила ему пойти и узнать, в чем дело, но Джулиус заупрямился. Джордж убивал время, топая ногами по полу и прислушиваясь к гулкому эху, пока мать не велела ему прекратить.

Наконец Харгрейв вынырнул из-за двери и объявил:

– Сэр Август готов принять вас в библиотеке.

Дверь распахнулась, и все трое прошли в комнату, даже не взглянув на Харгрейва, иначе заметили бы на его лице презрительную ухмылку.

Библиотека, в которой они оказались, также не избежала готического влияния. Стены были сплошь заставлены книжными шкафами из красного дерева со стеклянными дверцами, увенчанными невысокими арками. Внизу тянулись полки, на которых лежали альбомы с литографиями и рисунками. Два широких витражных окна выходили на западную сторону. Напротив окна над камином висел портрет кисти Гейнсборо; молодой Геркулес Сент-Мор стоял под раскидистым деревом на фоне виднеющегося вдали аббатства, у его ног лежал черный спаниель.

Посреди комнаты возвышалась громада дубового стола, одна его сторона была завалена газетами, на другой стояла шахматная доска с незаконченной партией. За столом сидел сэр Август. Хотя разница между братьями составляла немногим больше пяти лет, выглядел он значительно старше Джулиуса. Это был худой болезненный человек, чахлая версия брата, с длинным носом и резкими чертами лица. Когда он встал, чтобы поприветствовать вошедших, Джордж заметил, что дядя на полголовы выше отца. Туго повязанный широкий белый галстук не давал подбородку опуститься, что придавало сэру Августу особенно высокомерный вид. Бледная кожа казалась восковой. Он был одет в длинный голубой халат, который Джордж сперва даже принял за пальто. Но чуть позже мальчик решил, что это все-таки халат, так как он был из шелка.

Сэр Август, опираясь на трость из слоновой кости, медленно выбрался из-за стола, подошел к невестке и подчеркнуто любезно поцеловал ей руку. Потом его взгляд упал на племянника:

– Так, значит, это юный мастер Джордж!

Джордж вдруг почувствовал себя мухой, которую бесстрастно, словно под микроскопом, разглядывали два голубых глаза.

– Следующие полтора года, пока не придет время отправляться в Итон, вам предстоит провести под моей опекой. Советую вам набраться сил и укрепить дух. Я слышал, что у нового директора школы, доктора Кита, любимый метод воспитания – порка. Вас когда-нибудь пороли, мастер Джордж? Вы уже знакомы с розгами?

Джордж возмущенно затряс головой.

– Вижу, ты не сторонник дисциплины, братец Джулиус. Хотя, насколько я помню, розги в школе не так страшны, как бои между учениками. Когда я там учился, одного мальчика даже убили. Я сам едва не стал тому свидетелем, но мне было так скучно, что я ушел задолго до окончания поединка. Тридцать три раунда. Победитель был почти в таком же плачевном состоянии, как и жертва. Он вылетел из школы в следующем же семестре. Я слышал, он поступил на службу в армию и был убит на Пиренейском полуострове.

Во время своей речи Август, не отрываясь, смотрел на Джорджа, наблюдая за его реакцией. Джордж немного забеспокоился, но то, о чем говорил дядя, было настолько чуждо мальчику, что он не слишком испугался. До Итона еще больше года. За это время он придумает, как отвертеться.

– Я нашел для юного Джорджа прекрасного репетитора, – произнес сэр Август, на этот раз обращаясь к родителям. – Мистер Верекер был помощником приходского священника в Танкертоне. Наш пастор, отец Балстрод, как вы знаете, постоянно жил в метрополии и занимался изучением древностей. Он выплачивал мистеру Верекеру небольшое жалованье, чтобы тот служил в нашей церкви и исполнял его обязанности. Мистер Верекер, как и большинство младших служителей церкви, обременен семьей и – подумать только! – четырьмя детьми. Одного этого факта достаточно, чтобы понять – перед нами человек, полный всяческих достоинств. Быть учителем – его призвание. Насколько я знаю, он приверженец системы обучения Бэйлиол-колледжа.

– Мы так благодарны, что ты взял на себя заботу о Джордже, братец Гус, – сказал Джулиус.

– Надеюсь, братец Джулиус, – ответил сэр Август, поворачиваясь к ним спиной и изучая расположение фигур на шахматной доске. Взяв одну двумя пальцами, он подвигал ее, обдумывая ход, но поставил на место. – Прощу прощения, дамы и господа, но я должен заняться кое-какими делами. Встретимся за обедом, его подают в половине шестого.

Харгрейв покажет вам ваши комнаты.

И они вышли.

Следующие несколько часов стали самыми тоскливыми и ужасными в недолгой жизни Джорджа. Он надеялся, что расставание с ним расстроит мать и заставив быть с ним предельно нежной и внимательной. Джордж не возражал бы даже против ее слез, тогда бы и ему было бы простительно разреветься. Но к нему никто так и не пришел. Амелия Сент-Мор вела себя приветливо, но отстраненно. Словно уже отдалилась от сына, чтобы момент расставания, когда он наступит, не был для нее мучительным. Джордж старался держаться так же, но предпочел бы, чтобы мать печалилась, как и он сам.

Его комната была огромной и роскошной. Здесь стояла кровать с четырьмя столбиками по углам. Стены, обитые дамасским голубым шелком, местами выцвели и стали серыми, вдоль них стояли старинные шкафы и полки с инкрустацией. На стене висела картина, изображавшая венецианский карнавал и гуляк в причудливых масках. Но Джорджу было все равно. Он видел только большое помещение, в котором ему было одиноко. Единственным слабым утешением стал вид, открывавшийся из окна.