Птичий путь - Сергей Алексеев

Сторчак не отреагировал, не спросил, кто это, чего хотели! Это подтверждало вывод – получал информацию из другого источника и по своим каналам, а его только проверял этим звонком…

– О жене не забывай, с гостями, – проворчал он. – Глаз не спускай. И крути ее! Все варианты будем проверять.

– Завтра выйдем на катере в море. Там обстановка спокойнее, располагает…

Корсаков намеревался каким-то иносказательным способом обозначить смысл предстоящей встречи, но Сторчак и слушать не захотел:

– Мне все равно – в море, на суше. Нужен конечный результат – вещица с головы Княгини. Я сейчас занят!

Его настойчивость относительно гребня и Роксаны несколько обескуражила. Может, нервы сдают, поэтому и чудятся проверки, испытания?

Марат пошел к своей калитке и тут увидел стареющую девицу с пляжа. Теперь она была в вечернем платье, закрывающем грудь, однако с открытыми плечами, по которым рассыпались волнистые каштановые локоны – эдакая дама, в которой угадывалась аристократическая порода, недоступная светская львица, даже не помышляющая о плотском грехе.

14

Вернувшись из палаты страждущего Оскола, Сторчак уже собирался звонить младшему Холику и требовать неотложной встречи, однако его оторвал внезапный звонок из Болгарии.

– У нас минорные обстоятельства, – знакомо и виновато затянул Симаченко. – То есть мажорные, прошу прощения. Позавчера при неясных обстоятельствах пропала Княгиня. Еще днем, но ближе к вечеру. Последний раз видел лично, в кактусах.

– Где? – не сразу сообразил Смотрящий.

– Здесь, в дендрарии, кактусы растут, – как-то боязливо и неуклюже объяснил тот. – На территории резиденции. Она гуляла в кактусах и исчезла. А потом, уже в темноте того же дня, пропал Князь. В общем, я их потерял.

Сторчак потряс головой, избавляясь от послевкусия занудства агента. Сейчас эта зарубежная операция отошла на второй план, и остроту ее он не ощутил даже от вида звонка: выходить на него по телефону спецсвязи Симаченко имел право лишь в крайних, смертельно опасных случаях.

– Потерял – ищи! – прикрикнул Смотрящий.

– Так что́ мне делать? В полицию заявлять? Или самому?

– Как хочешь!

– Мне показалось, он тоже сошел с ума.

– Кто сошел с ума?

– Князь. Ну, этот… Сначала белые розы искал, попал в больницу. Короче, потом бросил документы и сбежал в неизвестном направлении. Я всю ночь искал, потом день и сейчас ищу. А в бассейне почему-то розы плавают, и никаких следов…

Кажется, и у всегда трезвого Симаченко нарушилась способность к трезвомыслию и четкому изложению.

– Встреча у него состоялась еще позавчера. Они сами приходили, камеры зафиксировали, весь разговор записан на пленку. И мне показалось, Князь догадался, что его подставили под вербовку. Сам предложил свои услуги…

– Этого следовало ожидать. Он собирался выйти в море, на катере?

– Не вышел и пропал! Сегодня я встречался с партнерами сам, есть оригинальное предложение…

– Пришлешь шифрованным донесением по нашему каналу.

– Но я их больше не видел. То есть Князя… Он же может испортить игру! Подозреваю, его похитили. И Княгиню похитили. Я все кактусы проверил и все розарии… Мне-то что делать?

Только сейчас Сторчак подумал, что фокусы с исчезновением Корсакова и агентессы могут быть инспирированы Осколом для каких-то особых целей, о сути которых можно и не гадать.

– У тебя есть инструкции – действуй, – приказал он, избавляясь от агента, как от зубной боли. – И связь больше не занимай.

Однако этот прохиндей сейчас, в самый неподходящий момент, разбередил старую рану, и Сторчак вовсе перестал ощущать напряжение пространства, даже несколько минут в телевизор смотрел и ничего не видел.

Дипломатичный, пронырливый хохол, еще будучи лейтенантом, сначала соблазнил тещу Сторчака. История там была совсем темная, и он подозревал, что все было наоборот – моложавая, барственная теща склонила Симаченко к этой связи, поскольку обладала хваткой бультерьера и вряд ли юный охранник проявлял тут свою волю. Тайно и скоро натешившись с молодым любовником, она превратила его в личного раба и несколько лет только верхом не ездила. Занятому в самый разгар реформ Смотрящему было некогда вникать в дела семейные, да и отношения с тещей были всегда напряженными. А тут дочка подросла, и на первом курсе университета умудрилась влюбиться в питерского бизнесмена-модельера. Охранник семьи однажды тайно свозил ее в северную столицу на свидание, где та рассорилась с возлюбленным, и на обратном пути, вопреки всякой логике, у нее возник роман с этим хлыщом. Симаченко будто бы утешал ее, безутешную, и так рьяно, что она забеременела и еще замуж за него захотела. Сторчак редко впадал в горячечность, а тут в порыве ярости выгнал обоих из дома, но вдруг вступилась жена! И у него возникло вполне обоснованное подозрение, что и она тем же образом повязана с Симаченко. Правда, детектор лжи показал, что половых связей у нее с охранником не было, но ведь капитан был подчиненным Корсакова, который прекрасно обманывал полиграф. Мог научить, как это делать. Зажатый в угол, охранник верещал, будто дочка понесла от питерского любовника, де-мол, я хотел лишь прикрыть ее беременность таким способом, вроде как на амбразуру бросился. Ему вторила жена Сторчака, однако дочь продолжала встречаться с Симаченко еще целых полгода после аборта – однажды Смотрящий сам вытащил обоих из одной постели. Опять сгоряча выгнал, приказал уволить капитана, однако, опасаясь огласки, вернул его и взял на короткий поводок, отправив подальше, в Болгарию, и поручив присматривать там за Корсаковым.

Если бы не все три домашние женщины, устроил бы автокатастрофу…

А если бы не обязательства перед тестем, вытащившим его из преподавательского небытия экономического факультета, давно бы бросил это гулящее семейство и ушел опять в небытие. Но тесть во время перестройки, плача и вырывая на голове остатки волос, оставил молодую, задорную тещу и уехал на запад.

Эти воспоминания отвлекли Сторчака на несколько минут, после чего доклад внешней охраны вернул его к реальности: возле КПП Осколкова собиралась явно организованная и быстро растущая толпа с плакатами и журналисты.

Выпадение Оскола из процесса вдохновило нефтянку, фаза агрессии продолжала развиваться, как раковая метастаза, – утечка сведений о болезни, скорее всего, произошла через увеличенный штат медперсонала, и теперь технопарк брали в осаду. А Сторчаку послали конкретный сигнал: личный водитель сообщил, что у памятного креста на повороте к загородному дому появились свежие венки с траурными лентами и гора живых цветов.