Серебряный ублюдок (ЛП) - Уайлд Джоанна

В Айдахо все казалось таким простым: мы приезжаем сюда, находим Тини и убиваем его. Теперь, когда мы здесь, всевозможные логичные вопросы постоянно отдаются болью у меня в голове.

— Как мы это сделаем? — спрашиваю я Пака, когда мы заезжаем на заправку.

Насколько я помню, пять лет назад этого здания здесь не было. Лишь одной перемены хватает, чтобы сбить меня с толку, и я понимаю, как много я не знала о своем родном городе, маме или Тини.

— Пока не знаю, — отвечает он, потянувшись за бумажником.

В моей сумочке всё ещё лежат жалкие четырнадцать баксов и мелочь. Я пыталась отдать их Паку на расходы, но он не взял.

— Я пойду осмотрюсь сегодня днём, как только ты устроишься в отеле. После этого мы что-нибудь придумаем.

Он выходит из грузовика и идет к станции, чтобы оплатить бензин, так как мы используем только наличные. На самом деле Пак был невероятно осторожен в том, чтобы не оставить никаких следов по дороге, вплоть до конфискации моего мобильного телефона и выдачи мне одноразового телефона, в котором был только один номер — его одноразового мобильника, который он сейчас носит с собой. Утром, когда мы вышли из Оружейной, он даже вручил мне фальшивые водительские права.

Он также поменял номера на своем автомобиле, и когда я спросила его об этом, он лишь молча посмотрел на меня.

Решив, что хочу в туалет, я открываю дверь и выхожу. Но увидев вторую колонку, у меня перехватывает дыхание.

Нет, нет, нет.

Вот же дерьмо.

Должно быть, я схожу с ума, потому что там стоит моя мать, заправляя побитый Камаро.

Нет, ни за что. Этого не может быть, не так ли?

Я иду к ней, задаваясь вопросом, было ли это сном? Мне снились пару раз такие сны, похожие на реальность, в которых Реджина говорила мне, что все это не правда. Что мама в порядке, и она бросила Тини, и мы заживем вместе долго и счастливо.

Потом я просыпалась, и мне было так больно, будто я снова потеряла её.

— Мама? — спрашиваю я нерешительно.

Женщина, замерев, медленно поворачивается ко мне. Её глаза расширяются от шока, будто в фильме ужасов.

— Мама, это действительно ты?

Она качает головой, широко раскрыв глаза. Я протягиваю к ней руку, и она начинает дрожать.

— Бекка… — шепчет она. — Я имею в виду, я… не думала… Мне очень жаль, детка. Я не хотела тебя обидеть.

Меня захлестывает понимание. Это не чудо. Она знает обо всем — всё её тело излучает вину. Святое. Дерьмо.

— Так все дело в деньгах? — спрашиваю я, чувствуя, как что-то разбивается глубоко в моей душе. — Это просто очередная ложь? Не так ли? Ты думала, что я пришлю тебе три штуки? И что потом? Ты бы отправила урну с обычным пеплом? Что с тобой не так!?

В конце мой голос срывается до крика. Слёзы начинают катиться по её лицу, и она делает шаг ко мне. Я вздрагиваю, осознав, что на грани обморока.

— Мне очень жаль, — говорит мама, её глаза виновато бегают. Мы как на сцене, вокруг нас толпится народ. Печально. — Я должна ехать.

Ошеломленная, я наблюдаю за тем, как она выдергивает пистолет из своего бака. Затем, забравшись в свою машину, дает по газам под визг шин, и уезжает с оторванной крышкой бензобака. Она отрывается от шланга, летит и переворачивается, покатившись через тротуар и останавливаясь в шести дюймах от моих ног.

Что, чёрт возьми, только что произошло?

— Бекка, ты в порядке?

Я оглядываюсь и вижу, как Пак смотрит на меня в замешательстве.

Нет, я не в порядке. Слёзы начинают капать по моим щекам, и я плачу в его объятиях.

— Детка, ты должна сказать мне, что случилось, — просит он через несколько секунд.

Все его тело напряжено и готово к бою. Дерьмо. Мне нужно взять себя в руки.

— Это была моя мама, — говорю я, заставляя себя прекратить рыдание. — Она жива.

Пак успокаивается.

— Что?

— Я вышла из грузовика, чтобы сходить в туалет. Потом посмотрела туда и увидела маму.

Выражение его лица меняется на шок со смесью… жалости?

— Детка, это не редкость, когда кому-то кажется, что он видит умершего человека.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Нет, это была она, Пак, — говорю я, стараясь вложить все свои силы в голос. — Я говорила с ней. Она назвала меня по имени, сказала, что сожалеет. Потом села в машину и уехала. Вот её долбанная бензоколонка.

— Какого чёрта?

— Все это ложь, — объясняю я, ощущая себя самым глупым человеком на земле. — Она звонила, просила выслать ей деньги. Я продолжала говорить ей «нет», так что, похоже, она подняла ставки.

— Долбаная стерва, — рычит он.

Он отпускает меня, повернувшись к своему грузовику в беспомощном гневе. На минуту я думаю, что он может ударить по нему. Затем... как по щелчку... он берет себя в руки.

— Залезай.

— Пак...

— Забирайся. В. Грузовик. — гнев искажает его лицо, вместе с той ужасной тьмой, которую я видела от него несколько раз.

Вот бл*дь. Это плохо. Очень плохо.

Стоп. Мама жива. Это же хорошо. Я ведь не хочу ее смерти, правда?

Смешанные и запутанные эмоции пробиваются сквозь меня, когда я сажусь на своё место. Я смутно осознаю, что Пак снаружи, заправляет машину бензином. Мои мысли мчатся слишком быстро, чтобы уловить каждую, в попытках понять, что случилось.

Мама жива. Она притворялась мёртвой. Дала знать своей дочери, что мертва.

И все это ради трех тысяч долбаных долларов.

Во мне смешиваются разные чувства. Гнев. Облегчение. Шок.

Но больше всего боль.

Как она могла так наплевательски отнестись ко мне, провести меня через такой ад ради денег. Потому что она наркоманка и мошенница. Ей плевать на всех, кроме себя. Вот такая она эгоистичная тварь.

Машина качается, когда Пак забирается внутрь, смотря прямо перед собой. Ярость излучает каждый квадратный дюйм его тела.

— Это должно закончиться.

— Что? — спрашиваю я.

— Это дерьмо с твоей мамой, — отвечает он. — Ее для тебя больше нет. С этого дня. Ты больше никогда не будешь с ней разговаривать. Эта женщина должна уйти из твоей жизни.

— Прости? — спрашиваю я, поворачиваясь к нему.

В мой голова вихрем проносятся тысячи разных эмоций — мама была мертва, и вдруг она снова жива. Она обманула меня, использовала и обращалась со мной так, будто я не живой человек, чьи чувства не имеют значение. Пак что? Тоже собирается говорить мне что делать?

Я не собираюсь это выслушивать, и мне всё равно, прав он или нет — это не будет его решением.

— Пора покончить с этим. В течение пяти лет я наблюдал, как эта сука пользуется тобой, и мне это надоело. Хватит. Сейчас я отвезу тебя в отель, а потом пойду и надеру ей задницу. Завтра утром мы уедем в Айдахо.

Вихрь смущённых чувств в моей голове превращается в гнев. Я не могу отомстить маме, потому что она сбежала, но Пак? Он только что нарисовал чертовских огромных размеров мишень у себя на лбу, и мне наплевать, справедливо нападать на него или нет. Я уже взрослая, и я сделала свой собственный проклятый выбор.

— Кто ты, чёрт возьми, такой, что говоришь мне, что делать?

Мускул на его челюсти дергается, когда Пак поворачивает ключ в замке зажигания, и большой грузовик оживает.

— Я твой старик, и мой долг — защищать тебя. Я серьёзно отношусь к этому, Бекс. Мы уезжаем завтра, и ты больше никогда не будешь общаться с этой стервой.

Ох, нет. Ни за что.

— Пошел ты на хрен, — рычу я. — Ты не имеешь никакого права говорить мне, что делать. Ты не владеешь мной и не можешь контролировать меня.

Он поворачивается ко мне, и гнев на его лице ошеломляет меня. Твою мать. Небольшая часть меня хочет отшатнуться, попросить его не причинять мне боль. Но я больше не та маленькая девочка, и Пак Редхауз не может давить на меня.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Ты будешь делать то, что я говорю, Бекка. Она солгала тебе. Устроила тебе настоящий ад. Какая психопатка говорит своему ребёнку, что она умерла, чтобы быстро заработать? Если ты всё ещё хочешь иметь к ней какое-то отношение, ты сумасшедшая. Мы уедем утром.