Победы и беды России - Вадим Кожинов

Американский литературовед Дэвид Стюарт в 1960 году опубликовал статью под названием «Эпическое построение и смысл в „Тихом Доне“, которая позднее вошла в его изданную Мичиганским университетом книгу „Михаил Шолохов“ (1967). Он доказывает, что „Тихий Дон“ — „это эпос в самом прямом значении слова“, который „так же, как и эпос Гомера, являет собой воплощение жизни народа и его культуры. Это народное и в то же время великое творение; эстетическое и нравственное нерасторжимы в нем, и такого единства не достигают западные писатели XX века… В этом творении мы обретаем могущественное чудо жизни, которое гомеровские греки ощущали в любом своем мускуле, а также могущественную тайну смерти…“. Далее Д. Стюарт утверждает, что Григория Мелехова „следует сопоставлять с шекспировским Гамлетом, а не с литературными героями XX века… Он реально живет теми противоречиями и силами, которые охватывают целостность мира, между тем как остальные современные герои только размышляют о них“[85] (то есть об этих всеобщих противоречиях и силах).

Тут может возникнуть, определенное недоумение: Дэвид Стюарт рассуждает о подлинно эпической природе «Тихого Дона», но сопоставляет его не только с гомеровским эпосом, но и с шекспировской драмой. Однако давно общепризнанно, что трагедии Шекспира отличает истинно эпическая широта и объективность, и Гамлет, Лир или Макбет вполне сопоставимы с героями классического эпоса, хотя в последних, конечно, слабее развито личностное начало.

Итак, «Тихий Дон» решительно выделяется из всей совокупности литературных явлений XX века и заставляет стремящихся осмыслить его людей (отнюдь не только Д. Стюарта) обратиться к наследию Гомера и Шекспира.

Один из наиболее выдающихся представителей современной литературной мысли, Петр Палиевский (именно он обратил внимание на «перекличку» с Фолкнером) писал двадцать лет назад о «Тихом Доне»: «Кажется, что это сама жизнь, сумевшая мощно о себе заявить», и потому «собственно об искусстве тут говорить нечего. Не всегда понятно, что в этом, может быть, и есть высшее искусство, отчасти забытое». Тут уместно добавить, что в наше время искусство в первородном и полноценном смысле этого слова сплошь и рядом подменяют искусностью, изощренностью или даже самодовлеющей «экспериментальностью».

Впрочем, об этом еще пойдет речь. Сейчас важно вдуматься в тезис о том, что «Тихий Дон» предстает как сама мощно заявившая о себе жизнь; Петр Палиевский жестко, но и основательно сказал еще, что другие повествования о революции и гражданской войне предстают — при их сравнении с «Тихим Доном» — так, как будто их написали какие-либо из персонажей, героев этого эпоса…

Вспомним, что Дон породил в ту же самую эпоху двух известных писателей — большевика Александра Серафимовича и белого генерала Петра Краснова. И их повествования о гражданской войне могли бы, скажем, написать хорунжий большевик Бунчук и белый есаул Листницкий… Но не так легко представить себе человека, который смог создать мир «Тихого Дона», где каждый из многочисленных героев — нередко абсолютно несовместимых, начисто отрицающих друг друга — полнокровно осуществляет свою волю, свое деяние и свое слово.

Автора «Тихого Дона» различные критики пытались представить и совершенно «красным» писателем, и, напротив, «белым» (иные советские критики при этом его, естественно, клеймили, а зарубежные и эмигрантские — хвалили), но и то, и другое было явно неосновательно. Автор «Тихого Дона» как бы не поддается четким определениям, и не только политическим, но даже и чисто личным, индивидуально-человеческим…

В высшей степени примечательно, что уже в наши дни (то есть через двадцать лет после того, как вышеизложенные соображения о «Тихом Доне» были высказаны) нам стало известно прямо-таки удивительное высказывание Шолохова, обращенное к начинающему писателю:

«…За каждым абзацем у тебя стоит сам автор — неповторимый и оригинальный… А избежать этого — первейшая задача писателя и главнейшая трудность. Иначе это уже не художественная литература, а «художественное» назидательство…»[86]

Эти слова идут совершенно вразрез с общепринятыми нынешними «рецептами» художественности, которые требуют от писателя как раз индивидуальной «неповторимости» и «оригинальности» в каждом абзаце. Но если сопоставлять «Тихий Дон» с книгами уже упомянутых Серафимовича и Краснова, да и с остальными книгами о той эпохе, станет ясно, что все они в самом деле окажутся более или менее «назидательными». А в «Тихом Доне» действительно как бы говорит о себе сама жизнь, что заставляет вспомнить о Гомере и Шекспире. Творец художественного мира «Тихого Дона» словно полностью растворился в этом мире…

И теперь уместно обратиться к вопросу об «авторстве», вокруг которого идут ныне острые, подчас просто яростные споры. Скажу прежде всего, что споры эти сопровождаются одной заведомой неправдой, даже своего рода помрачением, ибо в глазах и самих спорщиков, и тех, кто их читает и слушает, они почему-то всегда бросают тень на сам по себе «Тихий Дон», как-то принижают и дискредитируют само это творение. Между тем, если спокойно вдуматься, станет ясно, что вопрос об авторстве не может затрагивать «Тихий Дон» как таковой. Ну допустим, что его и впрямь создал не Шолохов, а кто-то другой. Разве это приводит к каким-либо существенным изменениям? Ведь сам-то «Тихий Дон» налицо — вот же он, в твоих руках, перед твоими глазами, перед твоим разумом и сердцем!

Но и на этом не следует останавливаться. Есть своего рода закон: хула, обращенная на что-либо истинно великое, как правило, неожиданно оборачивается хвалой. Углубленное осмысление «Тихого Дона» естественно побуждает вспомнить о Гомере и Шекспире. Но, как оказывается, и в «специальном» вопросе об авторстве «Тихий Дон» встает именно в этот ряд. Ведь с очень давних времен идут нескончаемые споры о том, кто же действительно создал «Илиаду» и «Гамлета»! Поскольку в этих творениях словно сама жизнь столь мощно заявляет о себе, как бы невозможно поверить, что их создали некий странствующий слепой сказитель и второстепенный актер театральной труппы, называвшейся «Слуги лорда-камергера»…

И длящийся уже почти семьдесят лет спор об авторстве «Тихого Дона» — это третий подобный «случай» в истории мировой литературы (хотя, впрочем, случайности здесь нет), третий после Гомера и Шекспира, что, понятно, до предела поднимает статус русской казацкой эпопеи!

На этом можно бы, как говорится, закрыть тему, но я предвижу, что часть читателей все же будет неудовлетворенно спрашивать: а что же думать о самом Михаиле Александровиче Шолохове? Является ли он автором «Тихого Дона» или нет? Тем более что на этот вопрос отвечает отрицательно такой авторитетнейший (и вполне заслуженно авторитетнейший) писатель, как А. И. Солженицын. От этого не отмахнешься.

Александр Исаевич вспоминает, что версия, согласно которой Шолохов-де нашел чужую готовую рукопись «Тихого Дона», стала известна ему еще в 1930 году. Об этом тогда, как он пишет, «говорили настолько уверенно, что и я, 12-летним мальчиком, отчетливо запомнил эти разговоры взрослых».

Тем не менее через три десятилетия Солженицын после своей встречи с Шолоховым на приеме у Хрущева 17 декабря 1962 года отправил ему письмо, в котором сообщал: «Я очень сожалею, что вся обстановка встречи 17 декабря, совершенно для меня необычная, и то обстоятельство, что как раз перед Вами я был представлен Никите Сергеевичу, помешали мне выразить Вам тогда мое неизменное чувство: как высоко я ценю автора бессмертного «Тихого Дона»… (выделено мною. — В. К.)».

Однако позднее Солженицын вновь соприкоснулся с людьми, отрицавшими авторство Шолохова, и написал статью, в которой собрал целый ряд доводов в пользу этого мнения. Главные из них — они повторяются во многих сочинениях на эту тему — следующие (цитирую ключевые фразы Солженицына):

1. «Двадцатитрехлетний дебютант создал произведение на материале, далеко превосходящем свой жизненный опыт и свой уровень образования…»

2. Невероятно, что «сам происхождением и биографией „иногородний“ (то есть не казак. — В. К.), молодой автор направил пафос романа против чуждой «иногородности», губящей донские устои»; более того, на деле Шолохов был, мол, «верен психологии продотрядов и ЧОНа» (Части особого назначения, формировавшиеся из коммунистов и комсомольцев).

3. «…последующей 45-летней жизнью никогда не были подтверждены и повторены ни эти высоты, ни этот темп».

4. «…не хранятся ни в одном архиве, никому никогда не предъявлены черновики и рукописи романа…»

5. «…В самом „Тихом Доне“ более внимательный взгляд может обнаружить многие странности» (имеются в виду разного рода «неряшливость», разнородность отдельных частей и звеньев и т. п.).