Быть бардом непросто - Ольга Мяхар

— Если не хочешь сдохнуть — уходи.

За спиной слышатся звук удара и вскрик барона. Оборачиваюсь и удивленно смотрю на Аида, который стоит над бароном и выкручивает его руку, заведенную далеко за спину, — в руке человека небольшой кинжал.

— Какого лешего подставляешь спину?

Он меня чуть не ударил? Растерянно смотрю на искривленное ненавистью лицо человека.

— Не отвлекайся!

Трекшест, Марго. Я успел поставить блок, и ее когти сомкнулись не на шее, а на руке. И все равно приятного в этом мало. И это больно! Очень.

— Не калечь ее, иначе взбесятся оба.

— Они и так не слишком спокойные. — Пытаюсь отцепить от себя беснующуюся ведьму, одновременно защищая жизненно важные органы.

— На-ка, надень на нее это.

На плечо падают браслеты. Ускоряясь, хватаю их свободной рукой, и за миг до того, как ведьма успевает вонзить когти в мое лицо, надеваю браслеты на ее руки.

Щелк. Щелк.

Визг, шипение, запах паленого мяса и катающийся по полу комок боли.

— Отойди от нее. Цапнет.

Киваю и делаю шаг назад. Аид уже отпустил барона, и тот тяжело дышит, лежа на полу и глядя на то, что еще утром было его женой. Прелестной, изящной, ранимой и хрупкой, как он полагал.

— Эти браслеты останавливают все чары. Приворотное заклинание уже не должно работать, — сообщает Аид.

Изучающе смотрим на барона.

— Вы как? — уточняю я.

Мужчина садится, потирает плечо, которое едва не выдернули из сустава, и глухо всхлипывает.

— Тогда с вас — двадцать золотых. Еще десять — за браслеты, — улыбается светлый. В его глазах нет и тени иронии.

Прибывшая стража грузит ведьму в карету и отвозит в городскую тюрьму. Барон выплачивает двадцать золотых, но благодарности мы так и не дожидаемся. Более того, он смотрит так… словно это я виноват в том, что его жена — ведьма.

Мы покидаем дом, и двери с грохотом закрываются за нашими спинами.

— Смотри-ка, снег. — Поднимаю голову и, стоя на ступенях, с интересом изучаю белые невесомые снежинки, медленно опадающие на еще теплую землю.

Эльф достает из кармана сигару и закуривает, выпуская изо рта зеленые струйки дыма.

— Почему ты вернулся?

Он задумчиво смотрит на меня, прикасается к моему уху. Я нервно им дергаю и отшатываюсь.

— Ты забавный. Не хотел терять такую игрушку.

Чего? Это кто еще тут игрушка?

— А в ухо?

— И так-то мы благодарим своего спасителя? Пошли домой.

Возмущенно соплю, но сбегаю вниз по ступеням, изучая прямую спину, на которую наброшен белый, подбитый мехом плащ.

— Слушай, а где ты плащ достал?

— Купил.

— А я? В смысле, а мне?

— А тебе сейчас купим.

Довольно улыбаюсь, представляя все то, что мы сегодня купим лично мне помимо плаща. Аид косится на меня и тяжело вздыхает.

— Недаром говорят, что темные как дети. Все, что их заботит, — золотые побрякушки, добыча и еда.

— А что еще должно заботить? — непонимающе смотрю на четкий профиль перворожденного.

— Ну… к примеру, искусство.

— Я бард, — сообщаю с намеком.

— Молодец. Считай, что ты выбился из стройного ряда обезьянок.

— Ты вот сейчас зачем мой народ обижаешь? Я, конечно, добрый, но не обладаю ангельским терпением.

— Это точно. Кстати, скоро Новый год.

Настораживаюсь, поворачиваю к нему уши, пытаясь понять, что за нотки проскользнули в его голосе.

— И что?

— Праздник.

— Какой же это праздник? Просто один год сменит другой.

— Ты что, никогда не отмечал этот праздник? Ну там елка, подарки, дед Метель?

— Какой еще дед? К нам в горы редко кто суется. Ты знаешь, нас вообще-то побаиваются, особенно после событий последней войны.

— Хм. Это упущение.

— Погоди, погоди. А что ты там говорил насчет подарков? В смысле, их всем дарят?

— Да.

— А кто?

Аид сворачивает направо и выходит на торговую улицу, на которой витрины магазинчиков украшены яркими стеклянными игрушками и бантами, а в сумраке светятся фонари, расставленные через каждые пятьдесят метров. Снег идет интенсивнее. Наверное, где-то там, наверху, усилился ветер и теперь скидывает в ущелье целые пригоршни белых хлопьев, устилая ими мостовую.

— Дед Метель.

— А что именно он дарит?

— Все, что попросишь… — Но, заметив фанатичный блеск в моих глазах, белобрысый исправляется: — В пределах разумного, конечно.

— А почему он мне никогда ничего не дарил?

— Ну… наверное, и впрямь боится к вам соваться.

— Это правильно… Он человек? Маг, наверное. А зачем он дарит подарки?

— Просто так… чтобы все были счастливы.

— Он что, свихнувшийся богач?

— Нет. Просто добряк.

— А когда он успевает понаделать столько подарков?

— Ну… эм-м… у него для этого есть целый год.

Аид, не ожидавший целого шквала вопросов с моей стороны, явно нервничает. Но я уже представил себе невозможное и все никак не мог понять, в чем суть этой игры под названием «Новый год»?

— То есть ты хочешь сказать, что где-то живет мужик, который целый год делает подарки, а потом за одну ночь всем их разносит и ничего взамен не получает?

— Почему ничего? А счастливые улыбки детей и взрослых?

— Знаешь, когда я беру что-нибудь с прилавка и улыбаюсь, что-то это за плату еще никто не принимал.

— Он особенный.

— Я понял-понял. А на что он живет?

— Ну… у него есть помощники.

— И он их ест?

— Нет! Он… они… помогают делать подарки весь год.

— Куча рабов, я понял. Небось и еду они добывают.

— Почему рабов?

— Он им платит?

— Э-э-э… нет.

— Тогда чего спрашиваешь? Целый год работать за бесплатно будет только раб. А где живет сия одиозная личность?

— Ты где таких слов набрался?

— Я бард. Я много читал. Кстати, надо будет зайти в книжный магазин.

— Ты меня поражаешь.

— Знаешь, не все мы — неучи, которые чуть что — горазды лезть в драку.

— Ну-ну… — скептически продолжает Аид. — Дед Метель живет на Северном полюсе.

— Там море.

— И лед.

— Он живет на льдине?

— Да. Он же дед Метель.

— Бедняга. Год сидеть на льдине, делать подарки, да еще и отдавать их даром… Я бы утопился.

— Ему нравится! Понимаешь? Нра-вит-ся! Улыбки детей, праздник, украшения, елки.

— А при чем тут елки?

— Это тоже традиция. В канун Нового года каждый разумный житель приносит в дом елку, наряжает ее и ложится спать. А утром находит под ней подарки.

— От деда Метели?

— Именно.

— Он еще и домушник?