Холодные игры - Наталья Майорова

Да все равно! Гордеев решительно тряхнул крупной, обильно седеющей головой, словно отгоняя морок. Что решено – то решено, что сделано – то сделано. Молодым своя жизнь нужна, да и прииск со всем прочим когда-нибудь все одно передавать придется. Повезет, так еще и до внуков доживу, успею их чему-нибудь научить…

А теперь вот надо с управляющим решительно переговорить. Чего он тянет, в самом деле? Или про уговор позабыл?

Сразу переговорить с Опалинским не получилось. Алеша со своей кривой трубочкой с раннего утра ждал, чтобы доложить о делах. Марфа говорила о домашнем, тщательно избегая упоминания о детях и ночных происшествиях (за это Гордеев был ей крайне благодарен, что выразилось в повышенном внимании к хозяйственным проблемам и мелочам). После пришли двое подрядчиков, дьячок с приветствием и плохо замаскированной просьбой о пожертвовании на починку прохудившейся церковной кровли. К обеду неожиданно прибыла Евпраксия Александровна Полушкина. Расспрашивала о поездке, серьезно интересовалась полученным оборудованием (что оно дает, сколько человек высвобождает, какова прибыль), рассказывала местные сплетни, радовалась какой-то приезжей девочке, буквально взбудоражившей местное общество, рассказывала о том, что Николаша наконец-то взялся за ум… Все это Иван Парфенович видел на семь сажен вглубь, помня о Петиных словах про сватовство Николая.

«Поздно, голубушка, спохватилась, поздно! Все уж решено!» – не без злорадства думал он, глядя на породистое, умное лицо Евпраксии Александровны.

Вспомнил, как она презирала при жизни простенькую, скромную крестьянку Марию, как, при внешней вежливости, высмеивала ее необразованность (Мария иногда и не догадывалась о насмешках, а в прочих случаях не знала, что сказать), сжал под столом кулаки…

«Ничего у тебя здесь не выйдет! – думал Гордеев, с максимальным радушием угощая жену приятеля. – И не надейся, змея ты подколодная!»

…Машенька проснулась с головной болью и чувством глубокого удовлетворения, которое ей случалось испытывать после хорошо исполненного молитвенного урока. Да, ноет все, да, сомнения, но дело-то – сделано. Сделано!

Машенька со стоном потянулась, помассировала пальцами гудящий затылок, пошевелила пальцами обеих ног. Стала вспоминать все по порядку. Состояние внутренней решимости, марш, ежевичная настойка, удивленные глаза Мити, свеча, влажные волосы, золотистая шерстка в распахнутом на груди вороте… Прогулка с тросточкой вокруг стола… Потом признание… Ох и странно же, должно быть, было Мите ее слушать… Догадался ли он, что она пьяна? Догадался, конечно, он же мужчина, такие вещи сразу определяет… Ну а дальше?

Машенька рывком села на кровати. Простенькая ночная сорочка сползла с округлого плеча, но девушка даже не заметила этого (хотя в ином случае не преминула бы поправить). Под мышками, на спине и почему-то за ушами выступил холодный пот.

Самое главное… Что ж он ей ответил?! Этого Маша не помнила!!!

Лихорадочно напрягая память, девушка попыталась восстановить события. Ничего не получалось, только еще больше заболела голова. Машенька застонала.

Кошмар! Бред, из которого нет никакого выхода! Что ж теперь будет? Как узнать? Не может же она нынче подойти к Мите и непринужденно осведомиться:

«А я вот давечи вам в любви объяснилась. Помните? Так и что вы мне ответили?»

Теперь Машенька ненавидела себя. Каличка, уродина убогая! В кои-то веки раз совершила решительный поступок, и тут же ее тело, как и всегда, подвело ее, не дало воспользоваться плодами душевных усилий. Ну отчего все так ужасно!

Когда Аниска принесла воду для умывания, Машенька, всклокоченная, с синяками под глазами сидела на кровати, свесив босые ноги, и смотрела в стену.

– Ой, барышня! – заторопилась Аниска. – А нынче-то ночью Петр Иваныч…

– Молчи! – шепотом крикнула Машенька.

Никакие приключения Петра Ивановича ее в эти минуты не интересовали. Не умываясь и даже не протерев глаз, она заставила Аниску поставить кувшин у окна и ждать («Молча, слышишь, молча!!»), а сама дрожащей рукой, придерживая у виска раскалывающуюся голову, набросала короткую записку:

Милая Софи! Коли б Вы объяснились с человеком, а после не помнили, что он Вам сказал (ну, хоть бы спьяну), то как бы Вы в таком случае поступили? Молю, ответьте немедленно.

Ваша Мари

После Машенька пригрозила Аниске, что коли та хоть на минуту с ответом задержится, то Маша сама лично съездит на прииск за инженеровой собакой, умолит Печиногу дать Баньши в аренду и постелет ее подстилку в людской прямо возле Анискиного сундука. Много времени, чтоб извести Аниску, псине явно не понадобится.

Сбледнувшая с лица Аниска умчалась, едва не проглотив от страха язык, а Маша, ломая руки, ходила по комнате, глядела на рябину за окном.

Ответ был еще короче вопроса.

Милая Мари! Вы еще спрашиваете! Конечно, я бы сделала вид, что все помню, и он мне ответил: Да! ДА! ДА!!! А коли не так, то пусть, негодяй, повертится!

Любящая Вас Софи

«А ведь и вправду! – Машенька осторожно примерила на лицо улыбку. Улыбка легко удержалась. – Что ж это я переживаю-то? Если б он ужасное что-то сказал, так я б помнила теперь, мне б плохо было. А мне… у меня голова болит, и во рту сухо. И только… Стало быть, он мне сказал… он мне сказал… О-о-о! И Софи права, я вполне могу так думать и так себя и вести… А коли не так… Ну, тогда можно и по лбу рукоятью, чтоб было что вспомнить…»

Серж отлично понимал, что Машенька при встрече с ним должна испытывать неловкость за вчерашнее, и был исполнен готовности помочь ей эту неловкость преодолеть. Поразмыслив, он решил, что веселое дружелюбие и тон понимающих друг друга заговорщиков будет в этом случае вполне уместен. По существу же вопроса вполне можно разобраться позже, когда смущение и неловкость себя исчерпают. Девушка мила и отважна и вовсе не заслуживает нравоучений. Как она вчера очаровательно размахивала этой своей тросточкой! И ведь походка у нее действительно стала лучше, чем он помнил… Неужто и вправду училась? Для него – так она сказала? Да-а-а… Ситуация складывается не из простых…

Встретившись во дворе, они одновременно улыбнулись и одновременно протянули друг другу руки. Машенька выглядела веселой и беззаботной. Серж удивился, потом обрадовался. Печальные и замкнутые в себе девушки никогда не были его слабостью.

– Митя! Я вас вчера очень напугала?