Гулящая - Панас Мирный

Христя молчала.

– А Константин Петрович дома?

– Что вам нужно от меня? – сказала она сердито. – Мало вам, что молодость мою загубили?

– Вы сердитесь, что я не поздоровался с вами? Со мной была моя жена.

– Я одно только хочу знать: что вам от меня нужно?

Проценко сбивчиво заговорил о прошлом, которое так быстро миновало.

Христя была рада, что уже близко к дому. Как только они подошли к крыльцу, она резко дернула ручку звонка. Открыть вышел сам Колесник.

– Константин Петрович, мое почтение! – предупредительно сказал Проценко.

– А, то вы...

– Проводил... вот их... – Проценко указал рукой на Христю, побежавшую вверх по лестнице. – А теперь иду домой. До свидания.

– К черту! – буркнул Колесник, запирая дверь.

– Где ты подцепила этого вертопраха? – сердито спросил он Христю, вернувшись в комнату.

– А я знаю, зачем он увязался? – не менее сердито ответила Христя.

Колесник, сдвинув брови, угрожающе произнес:

– Смотри! Не очень водись с этими молодчиками, а не то в два счета вылетишь!

Весь вечер Колесник был молчаливым и неласковым. Христя тоже молчала. Установившийся мир и покой был нарушен. А Христя сейчас больше всего жаждала покоя.

Она вспомнила свое недавнее прошлое, как носилась по белу свету без руля и без ветрил, словно опавший лист, гонимый осенним ветром, и ужаснулась при мысли, что может снова вернуться к этой жизни.

– Папаша! Не сердись на меня! – сказала она нежным голосом.

И она рассказала Колеснику о встрече с Проценко, о том, что он с ней не поздоровался, и как потом он попался ей навстречу, когда она возвращалась домой.

– Гляди, только не обманывай! – ласково сказал Колесник.

После этого Христя дала себе зарок больше не гулять по городу. Она сидела дома и нетерпеливо ждала прихода весны.

В этом году весна, как назло, запоздала. Уж и Пасха не за горами, а снег еще не тает; дни ясные и солнечные, а морозы берут свое. Только после Пасхи пошли дожди и стало тепло. В три дня растаял снег, появились подснежники, фиалки. Эти первые цветы так радуют сердце, так сладостно волнуют. А мысли неудержимо влекут в неведомые края, прекрасную и манящую даль, воображение рисует образы счастливой жизни, которой человек, может быть, никогда не увидит.

Так мечтала и Христя о своей поездке в Веселый Кут.

Дом ей казался тесным и душным, город – пыльным и мрачным. Ее тянуло на простор, в бескрайние поля, где гуляет ветер и солнце золотит колышущееся море колосьев, на зеленые луга, похожие на богато вышитые ковры, в кудрявые рощи, синеющие вдали. Там бы она, как вольная птица, отдохнула и набралась сил. А Марьяновка? Родная хата, где она выросла... что с ней сталось? А подруги, с которыми она делила девичьи радости и горести, – где они теперь? Христю очень волновали эти воспоминания... «Все перенесу, все стерплю, только бы скорее попасть в этот рай!» – молила Христя, вставая и ложась.

Миновали дни за днями, сначала теплые, весенние, потом знойные и душные.

– Когда ж мы поедем?

– Скоро, скоро, – ответил Колесник. В последнее время у него было много служебных дел, приходилось часто выезжать в уезды. Христе случалось целые недели просиживать одной дома.

Собрались ехать только в конце мая. Колеснику надо было попасть в Н-ский уезд чинить мосты и плотины. Уже несколько дней шли дожди.

– Хочешь, поедем?

– Хочу, хочу! – радостно вскрикнула Христя.

На следующее утро они выехали. Как счастлива была Христя, когда она снова увидела поля, зеленые всходы, кудрявые леса и села, – все одинаковые и так похожие на ее Марьяновку, что Христя не раз спрашивала: не она ли это?

– Еще далеко до Марьяновки. Надоест трястись, пока доберемся.

Только к концу следующего дня добрались они до Марьяновки, но Христе не пришлось ее увидеть. Утомленная ездой, она уснула и, только когда подъезжали к Веселому Куту, открыла глаза.

– Вот тебе и Кут, – сказал Колесник, указывая на ряд небольших хаток у подножья крутой горы.

– А Марьяновка?

– Проспала...

– Почему ж не разбудил меня? Господи! – сокрушалась Христя.

– Еще увидишь ее. Не за горами. Лучше полюбуйся Веселым Кутом. – И он указал рукой на гору.

Солнце садилось, обливая предзакатным багровым светом барский двор. Дворец возвышался черной громадой, в розовом сумеречном свете внизу белели хатки, пруд казался огненным.

От дворца по обратному скату холма сбегал вниз фруктовый сад, а за ним в долине высился густой лес, казавшийся сейчас почти черным. Вершины его могучих столетних деревьев закрывали горизонт. Извилистая дорога змеей вилась в гору. Уставшие кони шли шагом, а в гору еле тянули коляску. И чем выше они поднимались, тем привлекательней развертывался перед глазами Христи пейзаж. Огненный диск солнца катился по горизонту, разбрасывая вокруг пучки золотисто-багряных лучей; казалось, земля горела, и пламя пожара охватило весь небосклон. Овраги и долины, точно острова, горели среди этого огненного моря, в лиловых водах пруда отражался дворец, гора и вся слобода, а справа темный лес, словно исполин, погружался в надвигавшуюся ночную темень. Из слободы доносились людские голоса, рев скотины, а в лесу запели соловьи. Христя не могла оторвать глаз от этого зрелища. Ей казалось, что она попала в зачарованное царство.

– Как тут красиво! – крикнула она, всплеснув руками. – Стойте, стойте! Я пешком поднимусь.

Выскочив из коляски, она напрямик побежала в гору. Подъем крутой, скользят ноги. Христя хватается за стебли бурьяна, взбирается, как по ступенькам. Из-под ног с шорохом выскользают комья глины... а Христя взбирается все выше и выше, ее красное платье мелькает в потемневшем вечернем воздухе.

– Совсем сдурела от радости, – говорит Колесник, не спускающий с нее глаз.

Когда он въехал на вершину горы, Христя уже стояла там на самом краю зеленой лужайки и оглядывала окрестности.

Солнце совсем закатилось. Только розовый сноп света остался на том месте, где только что скрылся край багрового диска. Розовел небосклон, а на земле уже простерлись вечерние тени. Потемнел и пруд, белые хатки слободы смутно вырисовывались в вечернем сумраке, а вдали чернел лес. Христя слегка вздрогнула от вечерней прохлады.

– Господи! Как хорошо, как красиво! – сказала она, вздохнув, и пошла навстречу Колеснику.

– Уморилась, глупенькая? – спросил тот.

– Нет. От чего? Только сердце сильнее бьется.

– Здравствуйте, батюшка! – послышался старческий голос.

Христя оглянулась и увидела рядом маленькую сгорбленную старушку.

– Здравствуй, Оришка. Ты ли это? – сказал Колесник.

– Слава Богу, еще держусь на ногах, батюшка. Все вас дожидаемся. Передавали из города, что вы вчера будете. Целый день ждали, а вас все нет. Думали, что уж не приедете.

– А я вот взял да и приехал. И не один. Вот взгляни, какую кралю к тебе на поправку привез.

– А кто же это? – спросила старушка, глядя в упор на Христю. – Какая хорошая панночка. Позвольте мне вашу ручку поцеловать. – И не успела Христя опомнится, как Оришка прикоснулась своими высохшими губами к ее пухлой руке. Христе вся кровь прилила к лицу. Ей стало так стыдно, так стыдно!

– Кирило где? – спросил Колесник.

– Весь день ждал вас, батюшка, а под вечер пошел за чем-то в слободу.

– Что ж ты нас на дворе держишь? Веди в дом. Покажи, какие горницы приготовила.

– Тьфу! Совсем дурной стала. Разболталась тут и забыла, что для этого дом есть, – сказала старушка; ковыляя и покачиваясь, как подстреленная утка, она пошла к дому.

– Для панночки я такую горенку приготовила – чудо: утром солнышко взойдет – поздоровается, а вечером, уходя на покой, попрощается. Уютное гнездышко, тихое, спокойное. Из окна все видать кругом как на ладони. Вот сами увидите, панночка! – и она юркнула в темные сени.

Когда зажгли свет, Христя взглянула на Оришку; низенькая и маленькая она; лицо точно высушено, рот ввалился, подбородок – острый; глаза, глубоко запавшие, тлели, как догорающие угли. Только они немного оживляли ее мертвенное лицо.

Христя и Оришка загляделись друг на друга.

– Ой, и хороша же ты, моя панночка, – зашамкала она своим беззубым ртом, – личико у тебя как яблочко наливное, бровки как радуга, счастливы твои батюшка с матушкой, что такую красавицу на свет породили.

– Нет у меня, бабуся, ни отца, ни матери, – грустно промолвила Христя.

– Так ты сиротка, моя родимая? Ох! Горька доля сиротская! Да Господь тебя, видно, хранит, – сказала старушка и снова ткнулась носом в руку Христи.

– Не целуйте мне рук, бабуся! – попросила Христя, вздрогнув от неожиданности.

– Не любишь? Не буду. Стара уж и поцеловать как следует не могу. Молодчика бы сюда. – Старуха хотела сделать подобие улыбки.

Боже! Ничего более страшного Христя не видела. Настоящая ведьма! В испуге она отшатнулась. А Оришка все глядела в упор, не закрывая рта... Потом перевела взгляд на топтавшегося рядом Колесника и начала быстро бормотать: