Чистилище Сталинграда. Штрафники, снайперы, спецназ (сборник) - Владимир Першанин

Мою активность пресекла пушка с обрыва. Небольшие снаряды заставили меня и Ваню Погоду спрятаться глубже в окоп. От близких взрывов сыпался вниз песок. Я заметил, что пальцы у помощника распухли, испачканы в крови, а ногти сорваны.

– Песок руками копал? – догадался я.

– Ага, – кивнул тот.

Пушка наконец замолчала, мы готовились к последнему броску. Думаю, что добили бы обессиленного израненного врага, но положение снова изменилось. На другом берегу появились танки и открыли огонь через реку. Стало не до атаки, пришлось отходить. Беготня взад-вперед раздражала. Пока сидели в окопах, немцы сумели переправить через Дон еще какое-то количество солдат, они скапливались на узком участке берега. Такая возня продолжалась бы долго, но появились Рогожин и капитан Гай. Сапер показал рукой в сторону правого берега.

– Гляньте, что они делают!

Оказалось, фрицы соорудили под обрывом причал со сходнями, перетащили через реку тросы и готовились сбросить в воду понтон. Мы не заметили этого раньше, так как были слишком заняты борьбой с прорывавшимся десантом. Там находились вояки гораздо опытнее нас, однако мы не давали им продвинуться вперед в течение всего дня. Теперь готовая переправа оказалась самой большой опасностью.

– Вы собираетесь что-то делать? – требовательно спрашивал у Рогожина капитан Гай.

– Мы-то собираемся, – огрызнулся Рогожин, – а вы только мешаете.

Капитан сообразил, что перегибает палку. Сейчас требовались не понукания, а немедленные действия, и Рогожин лихорадочно думал, как помешать переправе имеющимися под рукой средствами. Три энергичных, знающих свое дело командира – Рогожин, Гай и Павел Шмаков действовали сплоченно и быстро. Мне отдали приказ собрать в один кулак пулеметчиков, расчеты ПТР и открывать огонь только по команде.

– Есть по команде! – Я вымахнул из окопа и побежал собирать главную огневую силу нашей роты.

В горячке не замечал опасности. Сержант Борисюк откапывал засыпанного по грудь бойца, ему бестолково помогали двое ребят из отделения. Борисюк работал саперной лопаткой, как заведенный механизм. Песок вылетал в разные стороны. Я спросил сержанта, жив ли боец.

– Готов. В затылок осколок угодил.

– Чего тогда с ним возишься?

– Не оставлять же его, – укоризненно заметил Борисюк.

Я уже ничему не удивлялся, мы все плохо соображали. Объяснил сержанту ситуацию. Он закивал головой и оставил погибшего бойца в покое. Удалось собрать три пулеметных расчета «дегтярева» и два противотанковых ружья. Все жаловались, что механизмы забиты песком, торопливо протирали их тряпками. За пулемет «максим» лег старшина Шмаков. Позади нас подвезли на лошадях две короткоствольные полковые пушки. Пытались подкатить их поближе, они увязли в песке. Тогда артиллеристы открыли огонь с того места, где остановились. Не дожидаясь команды, начали стрелять пулеметчики.

Одну из пушек накрыло миной. Вторую пытались довернуть. Нижний край щита нагреб гору песка, расчет растерялся. Подбежал капитан Гай, специалист на все руки. Пушку с его помощью быстро поставили в нужное положение. Возле причала разворачивался тяжелый грузовик, рядом валялся сброшенный понтон. Пулеметный огонь разогнал немецких саперов, пули со звоном колотили о металл, выбивали из кузова щепки. Снаряды полковой пушки перекосили причал, пробили огромную дыру в понтоне. Причал затонул, над ним водоворотами закипала вода. В этом месте под правым берегом оказалось особенно сильное течение.

Я выпустил из противотанкового ружья оставшиеся патроны, целясь в грузовик. Он разгорался неохотно, но вскоре взорвался топливный бак, и грузовик превратился в огромный костер. Взводный Шмаков расстреливал ленты с удивительным хладнокровием, хотя вокруг «максима» плясали разрывы мин. Полковую пушку накрыло песком, но капитан Гай, встав к прицелу, добил несколькими снарядами сходни, ведущие к затопленному причалу. Лишь затем дал команду артиллеристам разбегаться, так как орудие взяли в вилку. От легкой полковой пушки остались обломки, но и причал на другом берегу надо было сооружать заново – перебило снарядами металлические тросы.

Немцы не сумели прорваться, им также не удалось соорудить переправу. Соваться на берег больше никто не рискнул. Основную заслугу хотелось бы приписать нашему десантному батальону, однако это не совсем так. Упорно оборонялись и мы, и соседние с нами подразделения. В этой схватке случились всякие неожиданности.

Вторая рота батальона, состоявшая в основном из окруженцев, бросила окопы и побежала в полном составе. Ее командир пытался остановить людей, попал под шрапнель и погиб. Рядом, сраженные металлическими шариками, лежали десятки бойцов, выскочившие из окопов навстречу смерти. Еще более трагично сложилась судьба командира взвода, молодого смелого лейтенанта. Он бежал вслед за бойцами, хватал их за руки, чтобы прекратить бегство. Майор-особист с помощником открыли огонь над головами, одна из пуль попала лейтенанту в лицо, убив его наповал. Толпа устремилась в лес и растворилась среди деревьев.

Погибли комбат и комиссар батальона. Оба выскочили из наблюдательного пункта и бежали вдоль линии окопов, призывая бойцов держаться. Как рассказывали ребята, комиссар размахивал над головой маузером, затем оба исчезли в огромном фонтане песка. Гаубичный снаряд исковеркал их тела, опознали лишь по сапогам и синим комсоставовским бриджам. Останки погрузили на плащ-палатки и отнесли в тыл.

Хорошо сработала сборная батарея, прикрывавшая позиции. Артиллеристы стреляли с такой скоростью, что на одном из орудий загорелась краска. Повар, кормивший нас с Анкудиновым бараниной, прибежал с ведром воды, выплеснул на ствол, затем снова сбегал за водой и напоил пушкарей. Первая рота вместе с пехотинцами вела огонь из окопов, не давая еще одному штурмовому отряду воспользоваться остатками понтонного моста. Лейтенант Суслин, самый молодой десантный командир, собрал группу из нескольких человек и с близкого расстояния топил понтоны. Немецкие солдаты, сброшенные в воду, плыли по течению, исчезая один за другим под безжалостным огнем с нашего берега. Бойцы из его роты, доставленные в санчасть батальона, получили ранения в лицо или руки, и никто в спину.

В нашей третьей роте погибли и получили ранения более двадцати человек. Иван Терентьевич Рогожин не мог прийти в себя от горячки боя, его кое-как отвели в санчасть. Старшего лейтенанта контузило, а песок, выброшенный снарядом, хлестнул в глаза. Их промыли водой с содой, сделали повязку. Рогожин сорвал бинт и принял командование батальоном.

Сержант Шмаков, назначенный командиром роты, довел бой до конца. Выкурить с позиций нас не удалось. Дядя Захар вместе с санитарами таскал на носилках раненых. Одному из санитаров перебили осколком ногу, его уложили на те же носилки и отнесли в санчасть. Меня снова назначили командиром взвода, хотя взвод представлял из себя не более чем полтора отделения.

Вечером принесли ящик осветительных ракет. Каждые десять минут Шмаков стрелял из ракетницы. По песку скользили черные тени, на кромке берега возились остатки штурмового отряда. Мы били по врагу, не жалея патронов, и получали в ответ мины с правого берега. Закричал раненый красноармеец. Пока оказывали ему помощь, погиб от прямого попадания еще один. На месте окопа осталась лишь неглубокая песчаная ложбина. Стрельбу прекратили, так как мины летели именно на вспышки.

– Чего замолчали? – крикнул Шмаков. – Поздно будет, когда фрицы подползут. Эй, Мальков, а ну, открывай огонь.

– Они ночью не воюют, – ответил за меня сержант Борисюк.

Очередная мина падала с большой высоты и звенела, как расстроенная струна. Молча слушали выматывающий душу звук. Короткая вспышка, грохот. Несмотря на понукания Шмакова, стрелять больше не рискнули. Угомонились и немцы, над рекой повисла тишина.

– Мальков, кажется, фрицы смылись. Глянь получше.

Выполняя приказ, взял двух бойцов и проверил берег. Остатки штурмового отряда исчезли, лежали многочисленные мертвые тела и россыпи стреляных гильз. С трудом вытащили вбитые в песок колья и швырнули их в воду вместе с обрывками троса. В качестве трофеев захватили с собой лопаты с удобными ручками. Благополучно вернулись, поели среди ночи каши с мясом и стали готовиться к наступающему дню.

Ничего хорошего не ждали. Ваня Погода рассказывал про невесту, я рассеянно кивал в ответ. Курить не хотелось, и очень не хотелось, чтобы наступало утро. Убьют на этой песчаной плешине и не спросят, как зовут. Ко мне подошел старшина Шмаков и сообщил неожиданную новость, что скоро будем отходить.

– Отступаем? – спросил я с надеждой.

Таким паршивым казалось место, где мы ползали, как клопы на белой стене. Скорее бы уйти отсюда и обороняться где-нибудь на твердой земле. Наверное, я мысленно искал оправдание для отступления. Чем лучше голая степь на правобережье, откуда нас переправили через Дон? Шмаков сказал, что отводят в тыл именно наш батальон для пополнения и получения новой задачи. «Значит, поживем еще», – вертелись в голове слова, которые я не рискнул произнести вслух.