Женские истории в Кремле - Красная Галина Николаевна

ТАТЬЯНЫ

Мир «звезд» живет по своим жестоким законам. Успех, поклонники, деньги, роскошь, власть — лишь одна сторона медали. С другой ее стороны — постоянная борьба за место под солнцем, за желание продлить сладкий миг удачи и признания; взлеты и падения, разбитые судьбы. «Звезды» окружены не только «созвездиями» им подобных, вокруг них — завистники и неудачники. Вокруг — фанатики и меценаты с неуравновешенной психикой. А самые главные в окружении «звезд» кто? Ну, конечно же те, кто эта звезды зажигают…

Стаи честолюбцев, авантюристов, графоманов, безумцев, мечтающих «навеять человечеству сон золотой», устремлялись к огням звезд на башнях Кремля. Огромные рубиновые звезды манили к себе, обещая успех, славу, почет, богатство и власть. Тихое мерцание праха сгоревших здесь никого не пугает. Этот по-своему загадочный свет, как северное сияние, как страшная сказка, — только обостряет радость от чувства тепла и собственной безопасности. И редко кто задумывается о цене кремлевско-звездной жизни, о природе тахо мерцающего праха… Те, кто в полной мере знает цену всего этого, в большинстве своем или очень стары, или мертвы. Это знание мертвых. Почему так печально-траурен и страшен эпилог жизни «кремлевских звезд»? Неизбежен ли он? К сожалению, да! Неизбежность жестко определена самой природой «звезд» — они гаснут, потому что не вечны. Одной из кремлевских звезд была и Татьяна Окуневская.

И вот эта женщина через много лет решила рассказать о себе все. «В некотором царстве, в некотором государстве жила-была девочка, маленькая, беленькая, похожая на крутолобого бычка. И любила эта девочка выковыривать пальчиком варенье из сладкого пирога и гордо стояла в углу, когда наказывали несправедливо, а когда справедливо — ревела во все горло и, обидевшись, лезла под стол и зловещим шепотом вещала: «Пусть я больше никогда не вылезу из-под стола». А однажды, это было сразу после революции, был голод, имение на Волге у родителей еще не отобрали, приехали гости, и все сидели на террасе. Танечка, вертя носочком туфельки, обрадовала гостей: «А у нас есть варенье!..» Услышав, что из дома ее зовет мама, побежала… «Танечка, зачем же ты сказала гостям, что у нас есть варенье, его ведь совсем немного, и теперь придется поставить варенье на стол». Танечка стрелой выбежала обратно на террасу и громко сказала: «Нет, у нас нет варенья!» Когда ее спрашивали: «Как зовут тебя, девочка?», ласково отвечала: «Танечка», и уж с таким веселым и хитрым личиком, что и не найдешь такого второго. Только не было у нее девчачьих косичек — вместо волос был пух, тоненькие шелковинки, как льняное сияние вокруг головы…

Я работаю курьером в Народном Комиссариате Просвещения, а вечером учусь на ненавистных мне, противных чертежных курсах рядом с моим «Великим немым». В мои обязанности входит разносить бумаги и документы по Комиссариату. Иногда их отвозят в гостиницу «Метрополь», где живут вожди. Я растерялась, когда приехала в первый раз: старинная дореволюционная шикарная гостиница с коврами, хрусталем, номера из нескольких комнат. Я застыла у массивной двери, не решаясь позвонить, я показалась себе такой букашкой в своих тапочках и в майке.

На этот раз хозяин пакет из рук не взял, ввел меня в кабинет, усадил: распечатал конверт и стал его долго читать.

— Ты, наверное, устала, голодная… Перекуси, у меня все стоит на столе! — В его голосе что-то противное, и сам он старый, тоже противный. Он обнял меня за плечи и подвел к столу, заставленному всем самым вкусным. Ударило в голову воспоминание, как я с подругой пошла слушать к ее знакомому, взрослому человеку, пластинки. Он послал подругу за чем-то в магазин, а на меня набросился… Это была коммунальная квартира, я начала кричать, он меня выгнал, и я, рыдая, нашла подругу у подъезда. Здесь кабинет от коридора через две комнаты. Кричи не кричи — никто не услышит! Я сбросила с плеч его руку.

— Я таких яств никогда не ела! Мне от них будет плохо!

Он опешил. Что же он ожидал, что я начну все хватать со стола и брошусь ему на шею?! Быстро и гордо я пошла к двери. Сердце выпрыгивало. До двери уже немного. Около уха его сопение. А если сейчас собьет с ног?.. А если дверь заперта?.. Хватаю за ручку. Заперто.

— Откройте дверь!

Он повернул ключ, и я почти вывалилась в коридор.

— Как ты сюда попала?! Ты что здесь делаешь? Что с тобой?! Меня подхватил дядя Коля Бухарин. Я стала что-то лепетать… Сверкнув глазами на дверь, из которой я вывалилась, дядя Коля повел меня по коридору.

— Боже, как ты выросла!.. Я бы тебя и не узнал в нормальном состоянии. Ты похожа на ребенка, только обиженного. Как папа? Я его давно не видел…

Он нарочно болтает, чтобы я принта в себя. О случившемся ни одного слова. Он все понял… Как стыдно! Что он может подумать?!

— Я провожу тебя. Где ты живешь? Я посажу тебя на трамвай. У подъезда он повернул меня к себе и, смотря прямо в глаза, спросил:

— Ты только одно скажи: как ты попала в «Метрополь»?

Я рассказала. Он бросил меня и побежал обратно в гостиницу.

А я тихо пошла домой. С папой об этом говорить ни в коем случае нельзя — он ворвется в «Метрополь», выбросит всю эту требуху на улицу, это тараканье гнездо, этих жаб, этих мокриц!.. Но ведь не все же вожди такие?! Дядя Бухарин другой… Он отомстит за меня… Он убьет этого старикашку!.. Как он смел!!! Как он…

Митя… Митя… Моя первая любовь… На свадьбе я сломала каблук, и кто-то сказал, что это плохая примета. Первая брачная ночь. Митя и терпелив, и мягок, и нежен. Когда мой страх прошел и это все случилось, Митя, вытащив из-под меня простыню, куда-то исчез. Ошеломленная, жду Митю. Может быть, так и надо сразу куда-нибудь исчезнуть. Уже прошло часа три, а Мити все нет, и спросить, что делать дальше, не у кого. У папы теперь об этом тоже не спросишь… Митя появился только к вечеру, сильно выпивший, и сказал, что они с братом «обмывали мою невинность». Я постепенно осознаю тот разговор с Папой на нашей скамейке: «Человек не нашего круга». Папа говорил о воспитании. Митя вообще не знает, что это такое, и приходится нам к нему приспосабливаться, ломать себя в другую сторону… И дела мои плохи. Моя карьера в кино тоже закончилась печально: съемки фильма затянулись, беременность стала видна, нашли похожую на меня прибалтийскую девушку, стали снимать ее, а меня оставили только на общих планах в больших массовых сценах, снятых на шахте. А потом был какой-то пленум ЦК по идеологии, и почти готовый фильм закрыли, как не отвечающий линии партии на шахте. Заработанные деньги кончились. Пока Митя учился в институте, Папа и Баби (бабушка. — Г. К), как мышки в норушку, несли нам все, что могли. А после окончания института Митю по партийной линии оставили деканом режиссерского факультета, он стал получать зарплату, но часто эта зарплата остается в ресторане или на пирушке, когда появляются тбилисские друзья, а я тащусь с ребенком к своим пообедать. Мои, конечно, видят все, но молчат, и только раз, когда я завязала шею платком, Папа платок снял и увидел синяки, мне пришлось рассказать, что Митя душил меня из ревности.

— Надо терпеть, теперь у вас ребенок, и о разводе не может быть и речи.

Я ни о ком не думаю, я его. еще люблю, я сделала бы все, чтобы спасти нашу любовь, а он ведет себя, как распоясавшийся человек, знающий, что ему все дозволено. Так стыдно перед Папой! Сегодня четверг… сумрачный… я вообще не люблю четверги… все неприятности у меня по четвергам… Мама и Папа, и мы устраиваемся кормить Малюшку грудью: Папа сделал для меня специальную маленькую скамеечку, они усаживаются по бокам и умиленно наблюдают. Митя пришел раньше обычного, выпивший, еле поздоровался и, не обратив на нас внимания, сел за стол.

— Ну, и сколько же еще будет длиться это зрелище?!! Я тороплюсь! Где обед?!

Мы вздрогнули от его слов и тона. Митя вскочил, схватил с моих колен Малюшку и бросил на кровать. Девочка соскользнула на пол. Все произошло в мгновенье. Папа дал Мите пощечину.