Вас любит Президент - Владимир Романовский

– Каких досье?

– У нас на всех есть досье. Ты не знала? Как только человек рождается, его обмывают, после чего снимают мерку для вживления скрытого датчика.

Они въехали в Мидтаунский Тоннелль. Гейл вырвало.

– Ну вот, – сказал Лерой. – Так и знал, нужно было ехать через мост. Я бы ее скинул в Восточную Реку.

Гейл водрузили в кресло напротив телевизора. Лерой и Гвен ушли в помещение, окрещенное Лероем «радиорубкой», бывший стенной шкаф, теперь спальня и комната аппаратуры. Три персональных компьютера стояли рядышком на прочном малых размеров письменном столе. Череда шкафов с ячейками помещалась напротив окна и сверкала таинственно. Камкордеры и микрофоны лежали повсюду.

– Кто-нибудь подумал бы, что ты продюсер рок-н-ролла, – заметил Лерой. – Представь себе, что я сейчас улыбаюсь.

Он сел на стул возле одного из шкафов, наклонив голову и глядя иронически на Гвен. Она села за письменный стол, положа ногу на ногу. По мере растягивания паузы, ощущение чрезвычайной срочности наполнило комнату.

– Так, значит, – сказал Лерой наконец. – У твоей сестры была привычка выходить в свет без сопровождения?

– Нет.

– А она вообще выходила в свет?

– Да.

– С кем, обычно?

– Она … В основном она ходила на частные вечеринки и обеды.

– Сейчас не до них. Фальшивые улыбки и экзотическая кухня никогда ни к чему осмысленному не приводят. Она ходила в бары, кино, театр и так далее?

– У них с Винсом был абонемент в оперу.

– Помимо этого?

– В бары она ходила. Иногда.

– С кем?

– Со мной.

– Подруги у нее были?

– Нет. Но были любовники. С ними она иногда тоже выходила.

– Нет, это нам не подходит, – сказал Лерой. – Значит, выходила с тобой. Берем это за точку отсчета. Часто выходили?

– Два раза в месяц.

– Разные бары?

– У нас был наш любимый. На Пятьдесят Шестой, у самой Пятой Авеню.

– Классное место?

– В общем, эксклюзивное, да.

– Типа клуба? Только для своих?

– Нет. Но, в общем, большинство посетителей – из нашего окружения.

– Влиятельные люди.

– Да.

– Понятно. Ты бы узнала кого-нибудь из посетителей?

– Думаю, да. Некоторых помню.

– Не нужно столько думать. От этого морщины на лбу. Ты не в школе, и это не экзамен.

Она закатила глаза.

– И это тоже. Не нужно. Когда ты закатываешь глаза, то выглядишь, как марсианка какая-то. А какое может быть удовольствие от ебли с марсианкой. Стало быть, нас интересуют посетители, не являющиеся завсегдатаями. Память на лица у тебя хорошая?

– Не жалуюсь.

– Ладно. Теперь показывай.

– Я не буду смотреть.

– Нормально. Смотреть буду я. А ты будешь сидеть у окна и дуться.

Гвен включила компьютер, нашла нужную флэшку в шкафу, и вставила. Повоевав с программными опциями, она заставила наконец программу перекодировать два слоя защитного кода.

– У тебя они все в каталоге? – спросил он с комическим уважением.

– Да.

– История семьи, в прямом эфире.

– Не только.

Он стал смотреть. В какой-то момент он остановил кадр и послал его на принтер. Гвен подняла голову, когда услышала шуршание принтера.

– Мне нужен карандаш и белая замазка, – сказал Лерой.

Она дала ему требуемое. Он быстро нанес несколько линий карандашом на распечатку, что-то замазал, снова заштриховал. Через несколько минут он поднял получившийся ретушированный портрет и подержал в вытянутой руке, критически разглядывая, перед тем, как привлечь к нему внимание Гвен.

– Ты знакома с этим человеком?

У Гвен перехватило дыхание.

– Как ты это сделал?

– Просто. Поменял слега брови, убрал парик, и утончил нос. Наверное, он что-то вложил в нос, вату, бумажные распорки – не знаю. Если не ошибаюсь, в нем шесть футов роста. Он стройный, крепкий, ему лет тридцать пять … Есть начатки геморроя…

– В баре, – сказала Гвен. – Я видела его в баре. Он с Илэйн обменялся парой слов.

– Как он звучал? Что за голос, что за произношение?

– Лонгайлендский акцент и манеры. Вроде бы.

– Хамское мещанское самодовольство, но предполагается, что это вежливость, – сказал Лерой.

– Похоже.

– Подделка.

– Что?

– Он делался … Не важно. Ты уверена, что помнишь его?

– Да. Глаза. Разрез глаз. Ноздри. Губы. Но в основном глаза.

– Посмотри на мои, – сухо сказал Лерой.

Гвен вытаращилась. Взглянув еще раз на свой скетч, Лерой оттянул кожу со скул назад и сжал губы. Особенно похоже не было, но что-то общее наличествовало, и Гвен перепугалась.

– Эй! – сказала она, невольно подавшись назад.

– Не бойся ты. Я – не он. Не будь дурой.

– Ладно, – сказала она. Сглотнула слюну.

– Сколько раз ты его видела в баре?

– Что? А. Только один раз. Нет, подожди. Кажется два раза.

– Второй раз – до или после того, как он говорил с Илэйн?

– До того.

Некоторое время Лерой молчал.

– Представь себе, что я неуверенно улыбаюсь, – сказал он. – Я пытаюсь себе представить … но это … очень необычно. Мы его выманим. Самое смешное – мы используем Гейл, как наживку. Тебе придется кое-что сделать. Я бы и сам сделал, но я могу разозлиться, и это все испортит. Общение с глупыми людьми радости мне не приносит.

– Что я должна сделать?

– Поведи Гейл в какой-нибудь бутик. Также, своди ее к парикмахеру, пусть ей сделают стрижку и прическу под твоим руководством. И маникюр тоже. Плоть и кожа у нее не очень, но рама ничего, сойдет. Переделай ее всю. Сделай так, чтобы она стала неотразима. Прикрой огрехи и подчеркни выигрышные стороны, в таком духе. После этого я ее потренирую.

– Не понимаю. Что ты хочешь, чтобы она делала – хвасталась своим новым имиджем, ходя по улице, пока тот, кого мы ловим, ее не увидит?

– Тебе не понять.

– Ну, если ты так к этому относишься…

– Да нет же, – раздраженно сказал Лерой. – Я и сам толком не понимаю. Это вроде наития. Предчувствия. Называй как хочешь. Подонок явно решил меня подразнить, но теперь я буду дразнить его, и он возьмет наживку, я уверен.

– Кто тебя дразнит? Ты даже не знаешь, кто он, и где он сейчас.

– Есть кое-какие мысли, – сказал Лерой, глядя в пространство. – У него пристрастие к театральности. Очень любит переодевания. Помимо этого, он атеист, а это значит, что он фанатично верит в несуществование Бога – явление частое. Что бывает нечасто – он использует свою анти-веру в своих целях, эксплуатируя систему на всю катушку. Понятно, но не очень распространено. Он умный человек, который рассматривает весь мир, как свою песочницу. Место для игр. Игры у него жестокие и очень, очень неправильные. Он не обычный рядовой бывший спецназовец, обидевшийся на предательство начальства. Он не бывший тайный агент, которого Управление бросило посреди какой-то очень суровой вражеской территории, а теперь он отказывается тихо исчезнуть, и настаивает на расстреле всего взвода, прежде чем вгонит последний патрон себе в башку. Все эти пути известны и изучены. Беглецов ловят и арестовывают – не так уж это сложно. Преданность смотрит только вверх. То, с чем мы имеем дело, не имеет ничего общего с обидами, преданностью, патриотизмом, или с еще какими-то из тысячи сантиментов, которые власти пытаются внедрить в массовое пользование последние пятьсот лет. Он полноправный член поколения типа я-да-я, хам, гедонист, искренний поклонник алгебраического подхода к мысли и духу, законный сын Бога Мещанских Приличий и Богини Удобства, чей главный вещатель и пророк прозывается – Скука. Как тебе такой психологический портрет?