Случай из практики - Грэм Макрей Барнет

Нанося пудру на щеки, я наблюдала, как я исчезаю. Немного румян – и вместо меня в зеркале появилась Ребекка. Она мне улыбнулась, и я улыбнулась в ответ. Я накрасила тушью ресницы. Накрасила губы красной помадой, которую приобрела специально для Ребекки (для меня она слишком яркая). Ребекка, похоже, осталась довольна моими стараниями. Она выглядела потрясающе.

Она неспешно оделась и оглядела себя в большом зеркале на обороте дверцы платяного шкафа. Она была готова к выходу. Я попросила лишь об одном: дать мне десять минут, чтобы записать в тетрадь несколько строк. Мы не записывались на прием к доктору Бретуэйту, так что можно было прийти к нему в любое время. Ребекка не стала спорить. Я уселась за письменный стол и открыла ящик, где храню эти тетради. Теперь я закончила, и нам, наверное, пора выходить. Думаю, здесь это будет моя последняя запись.

Бретуэйт V: Последний побег

Последние годы жизни Бретуэйт провел в родительском доме на Уэстлендс-роуд в Дарлингтоне. После смерти его брата Джорджа в 1962 году дом пустовал, и продать его не удалось. К 1970 году авторские отчисления за продажи двух книг Бретуэйта почти полностью прекратились, а сам Бретуэйт окончательно исчерпал запасы терпения тех, кто был готов одолжить ему денег на оплату аренды жилья или покупку спиртного. Последние месяцы в Лондоне он жил в дешевых пансионах, где приставал к женщинам с непристойными предложениями и изводил всех, оказавшихся в зоне слышимости, возмущенными речами о снобах-издателях, тухлом столичном истеблишменте и «этом мудиле Лэйнге». Его регулярно просили съехать.

В письме к Эдварду Сирсу в январе 1971 года Бретуэйт писал, что Лондон «себя исчерпал» и он собирается начать новую жизнь где-нибудь в другом месте. Он решил взяться за сочинение романа, как предлагал Сирс, и просил выплатить ему аванс. Сирс не поверил ни единому слову, но его грела мысль о предстоящем прощании с Бретуэйтом, и он на радостях послал ему чек на 50 фунтов. Он надеялся, что на этом его общение с Бретуэйтом благополучно закончится. Бретуэйт уехал из Лондона в Дарлингтон 4 февраля 1971 года, в свой сорок шестой день рождения. Смутьян и мятежник, проповедник «вечной революции своего «я» в итоге вернулся к тому же, с чего начинал.

В 1971 году Дарлингтон и Лондон с его контркультурой, привычной Бретуэйту, разделяло не только 250 миль географического расстояния. Дарлингтон так и остался традиционным северным городом тяжелого машиностроения и трикотажной мануфактуры. Согласно планам послевоенного градостроительства в историческом центре снесли часть застройки, чтобы освободить место для новой системы кольцевых дорог, но в целом город практически не изменился с тридцатых годов. За исключением длины женских юбок, легендарные «бушующие шестидесятые» никак себя не проявляли. К новомодным идеям здесь относились с обычным северным флегматизмом. Дарлингтон как будто застыл в прошлом.

Для кого-то возвращение в родной город может стать поводом для радости, но для Бретуэйта это было «равносильно признанию поражения».

Если он опасался, что местные будут над ним насмехаться из-за столь унизительного падения после взлета, то его опасения оказались напрасными. В Дарлингтоне никто и не знал, кто он такой. У него не было ключей от дома на Уэстлендс-роуд, и, чтобы войти внутрь, ему пришлось разбить окно у задней двери. Женщина из соседнего дома, миссис Агнес Белл, позвонила в полицию с сообщением о краже со взломом. По вызову прибыл местный констебль Фред Херст. Он постучался в переднюю дверь, и ему открыл человек, с виду – вылитый бомж. «Я Артур Коллинз Бретуэйт, – объявил он. – И это мой дом». Он попросил Херста подождать на крыльце, ушел в дом и вернулся минут через десять с водительскими правами. Само по себе это еще ничего не доказывало, но, несмотря на свой неопрятный вид, Бретуэйт вел себя как хозяин, а не как посторонний грабитель, и Херст ушел восвояси. На следующий день он позвонил миссис Белл и сказал, что полиция провела надлежащую проверку и предполагаемый взломщик на самом деле является законным владельцем дома. Расстроенная своей ошибкой, она пошла к Бретуэйту, чтобы извиниться. Еще два-три года назад Бретуэйт сразу послал бы ее далеко и надолго, а теперь выслушал с искренним любопытством, неловко переминаясь с ноги на ногу. Он представился как Артур и объяснил, что этот дом принадлежал его отцу. «Он, знаете ли, застрелился. Старый дурак».

Миссис Белл, ныне вдова, до сих пор проживает на Уэстлендс-роуд в Дарлингтоне. Я ей позвонил, и она была рада рассказать о своем бывшем соседе, которого до сих пор вспоминает со смесью нежности и жалости. Когда она познакомилась с Бретуэйтом, ей еще не было тридцати. В молодости она была стройной и вполне симпатичной. В первый день их знакомства она пришла к Бретуэйту в грязном переднике – просто не сообразила переодеться, – и под его пристальным взглядом ей стало неловко. «У него был удивительный взгляд, – вспоминала она. – Я не встречала никого с таким взглядом».

Бретуэйт уверил ее, что извиняться не надо. На самом деле это ему следует извиниться, что он ее напугал. Миссис Белл сказала, что это очень великодушно с его стороны, и пригласила его на ужин, раз уж они теперь будут соседями. Бретуэйт поначалу отказывался, но все-таки дал себя уговорить. Тем более что у него дома не было ничего съестного.

Ужин не удался. Бретуэйт принес с собой сумку, набитую бутылками с темным элем, но не отдал их хозяевам в качестве приветственного подарка, а все время держал сумку у ног и потягивал пиво, что называется, в одно лицо. Агнес изо всех сил старалась поддерживать разговор. Она работала библиотекарем на полставки в младшей школе в Кокертоне. Ее муж Роберт служил бухгалтером на трикотажной фабрике «Патонс и Болдуинс» – одном из крупнейших промышленных предприятий в Дарлингтоне. У них было двое маленьких сыновей, Питер и Эндрю, которых к приходу Бретуэйта уже уложили спать. Их дом был обставлен уютно и современно. Беллы принадлежали к тому поколению, которое активно стремилось сбросить с себя добродетельный аскетизм послевоенных лет. Для них, детей Макмиллана и Уилсона, революция означала не взлом дверей восприятия, а беспрепятственный доступ к покупкам в рассрочку, ознаменовавший новую эпоху потребления. «Приобретая дорогие вещи, – довольно злобно писал Бретуэйт, – Беллы так эффективно подавляли свою экзистенциальную и сексуальную неудовлетворенность, что даже не понимали, что они оба духовно мертвы: это были самые счастливые люди из всех, кого мне довелось знать».

Агнес расстаралась и приготовила разнообразные замысловатые закуски, и Бретуэйт жадно набросился на угощение,